Утоли моя печали

Великий князь вышел к назойливому неурочному посетителю в халате и с весьма помятым, очень недовольным лицом. Власовский начал доклад, не теряя времени, но генерал-губернатор, жестом остановив его, сказал адъютанту:

– Кофе и… и виши. Виши – в кружке.

Как только адъютант вышел, обер-полицмейстер продолжил заранее продуманный доклад. Только самое главное, только энергично и только кратко, чтоб усвоила невыспавшаяся похмельная голова царского родного дядюшки.

– Самоубийцы! – Таково было первое, сказанное сквозь зубы, слово генерал-губернатора Москвы Его Высочества Сергея Александровича. – Велено было к десяти утра являться. Велено было?

– Так точно, Ваше высочество.

– Почему кордоны не выставили?

– Вся полиция – как в форме, так и в партикулярном платье – на охране мест проживания высочайших гостей Москвы согласно устного распоряжения Ваше…

Адъютант внес поднос с чашкой кофе и большой кружкой. Великий князь первым делом схватился за кружку, и натренированный нос обер-полицмейстера уловил знакомый аромат ядреного огуречного рассола. «Виши», – усмехнулся он про себя.

– Так что же полиция? – спросил генерал-губернатор, гулко проглотив последнюю порцию.

– У меня более нет под рукою полиции, – вспыхнув, сказал Власовский. – У меня – три десятка полицейских на весь город, коими я могу распоряжаться. Толпа попросту смяла их…

– Что же это за полицейские, которых можно смять!

– А что это за народ, который можно затоптать, Ваше высочество?

Власовский сознательно ответил дерзко, чтобы хоть таким образом привлечь внимание великого князя к сути произошедшего. И это ему удалось. Генерал-губернатор нахмурился:

– Известно число… гм… пострадавших?

– Подсчитывается.

– Считайте только опознанных, родственникам будет выдано пособие. А неопознанных в списки не вносить. Вы поняли меня, Власовский?

– Так точно, Ваше высочество.

– А что это за грохот в городе? – после доброй кружки «виши» и чашки крепкого кофе у генерал-губернатора прорезался слух.

– Я приказал поднять все пожарные команды и послать на Ходынское поле для вывозки раненых и… и трупов, Ваше высочество.

– Вы с ума сошли, Власовский? Это же грохот на всю Европу! Немедленно отзовите, скажите, что репети…

– Но у меня нет под рукою ни подчиненных, ни подвод, Ваше высочество. Прошу разрешения выделить солдатские команды в мое распоряжение.

– Солдаты нужны для парадов! – отрезал Сергей Александрович. – Именно сегодня и именно на Ходынском поле должен состояться смотр частей гарнизона… Нет, не смотр, а народный праздник. И он состоится!

– Но мы не успеем вывезти даже раненых…

– Раненых вывезти! До одиннадцати у вас еще есть время. Но ни в коем случае не везти по Петербургскому шоссе: в Москве иностранцев полно. Везите кругом, через Хорошево.

– Ваше высочество, у меня нет людей. Дайте солдат, Ваше высочество. Умоляю…

– Вот прицепился… – в сердцах сказал генерал-губернатор.

– Умоляю Ваше высочество. Без солдатских команд с подводами мы не в силах управиться. Это – катастрофа.

– Не болтайте лишнего, Власовский! Государю доложу лично, когда изволит проснуться.

– Солдат, Ваше…

Сергей Александрович так глянул, что обер-полицмейстер проглотил половину предписанного обращения. Великий князь пометался по приемной, хмуро, через плечо бросил адъютанту:

– Дежурного офицера.

Адъютант сразу же вышел.

– Установленный порядок не должен быть сорван ни в коем случае, – отчеканил генерал-губернатор. – У государя каждая минута на счету.

– Слухи не остановишь, Ваше высочество, и народ вот-вот двинется к Ходынскому полю. – Власовский лихорадочно соображал, не упустил ли он чего-либо важного. – Дозвольте хоть на час перекрыть Петербургское шоссе…

– Ни на минуту, Власовский! Чего нет в утвержденном государем императором расписании коронационных торжеств, того нет вообще. Не существует…

Вошел адъютант:

– Дежурный офицер по вашему повелению.

Посторонился, и в комнату шагнул дежурный офицер:

– Дежурный офицер капитан Олексин, Ваше высочество! – звякнув шпорами, доложил он.

– Соберите три роты солдат в распоряжение обер-полицмейстера. Брать только из нестроевых частей, капитан. Только из нестроевых, а парадных расчетов не трогать ни под каким видом. Командовать ими будете лично по указаниям обер-полицмейстера.

– Слушаюсь, Ваше высочество.

– Ступайте, капитан. – Сергей Александрович дождался, когда выйдет Николай Олексин, сурово глянул на Власовского: – Не болтать. Вы поняли меня? Не болтать! Действуйте.

В десять утра хлопнула дверь, донесся не то вздох, не то всхлип, и Василий Иванович Немирович-Данченко понял, что кухарка вернулась с Ходынского поля. Закрыв рукопись статьи о торжественном представлении в Большом театре – писать пришлось допоздна, а доделывать уже с рассвета – и сменив халат на домашнюю куртку, он прошел в кухню. Кухарка готовила завтрак на таганке и – странно – не отозвалась на его пожелание доброго утра.

– Ну что же, получила кружку? – спросил Василий Иванович, когда она стала молча накрывать на стол.

– Какая уж там кружка, барин! – судорожно всхлипнула она. – Не до кружки тут. Еле ноги уволокла, спаси Господи!

– Что ж, давка?

– Господи, Боже ты мой! – Кухарка перекрестилась. – Задавили, батюшка-барин, столько… Царствие им небесное!

– Сама видела?

– Да передо мной, как вот у порога, бабу вытащили, как есть, мертвую, всю, как есть, в клочьях…

– Ну уж…

– Тысячи людей подавили, барин! – выкрикнула кухарка и вновь истово перекрестилась. – Такая свалка, что только и думала я, как бы живой оттудова выбраться…

Она бормотала что-то еще, но Василий Иванович уже не слушал ее, без вкуса прихлебывая кофе. Беспокойное, муторное чувство уже закралось в душу, и он уговаривал себя, что погибшие, по всей вероятности, есть, но есть и обычное преувеличение трагедии, столь свойственное простому народу.

С этим чувством он и вышел из дома. Во двор только что въехал водовоз с большой водовозной бочкой.