Гордость и предубеждение и зомби

Ни в компании его близких друзей в Незерфилде, ни в обществе знатной родни в Розингсе ей не доводилось видеть его столь учтивым, особенно если учесть, что его усилия не принесут ему особой выгоды, да и само знакомство с теми, к кому была обращена вся эта учтивость, вызовет насмешки и осуждение дам как в Незерфилде, так и в Розингсе.

Гости пробыли у них около получаса, и когда собрались уходить, мистер Дарси попросил сестру вместе с ним пригласить мистера и миссис Гардинер, а также мисс Беннет отобедать у них в Пемберли, пока они находятся в этих краях. По смущению мисс Дарси было заметно, как мало она привыкла к роли хозяйки дома, однако она с готовностью присоединилась к просьбе брата. Миссис Гардинер взглянула на племянницу, которой приглашение касалось более всего, желая узнать, по душе ли оно ей, но Элизабет в этот момент отвернулась. Тогда она рассудила, что столь подчеркнутое безразличие скорее говорит о сиюминутном смущении, чем о нежелании принимать приглашение. К тому же она видела, что мистер Гардинер, любящий общество, охотно отобедал бы в Пемберли, поэтому взяла на себя смелость ответить согласием за всех троих и условиться, что они приедут послезавтра.

Бингли обрадовался предстоящей новой встрече с Элизабет, сказав, что желает еще о многом с ней побеседовать и расспросить ее обо всех их друзьях в Хартфордшире. Элизабет, тотчас же приписав это желанию поговорить с ней о сестре, была очень довольна этим да и всем случившимся и после ухода гостей даже решила, что впервые столь приятно провела время, не пролив ни капли крови. Стремясь поскорее уединиться и опасаясь расспросов и намеков со стороны дяди и тети, она лишь выслушала их похвалы Бингли и поспешила к себе в комнату переодеваться.

Однако ей не следовало опасаться любопытства Гардинеров — в отличие от ее вездесущей матушки, они не настаивали на откровенности. Им было ясно, что Элизабет гораздо ближе знакома с Дарси, чем им представлялось ранее, и что он без ума от нее. Их интересовало многое, но они не считали себя вправе выпытывать подробности.

Теперь им пришлось в срочном порядке изменить к лучшему свое мнение о мистере Дарси — впрочем, за время знакомства они так и не нашли в нем каких-либо недостатков. Они были так тронуты тем, как он спас их в Пемберли и как любезно принял после, что если бы им довелось выносить суждение о его характере, основываясь лишь на своих чувствах и рекомендации экономки, то в хартфордширском обществе ни за что бы не поверили, что они говорят о мистере Дарси.

Уикэм же, как вскоре выяснили путешественники, вовсе не пользовался в этих краях доброй славой, и хотя о причине его разногласий с сыном своего покровителя никому доподлинно известно не было, зато все знали, что он покинул Дербишир, оставив после себя множество долгов, которые позже возместил мистер Дарси. Также частенько перешептывались о том, что он развратил двух местных девиц, однако означенные девицы пали жертвой недуга и угодили на костер прежде, чем Уикэму успели предъявить обвинение.

В этот вечер Элизабет еще больше думала о Пемберли, чем в предыдущий, и хоть ей казалось, что вечер тянется бесконечно, однако он все же был недостаточно долог, чтобы она успела разобраться в своих чувствах к одному из обитателей поместья, и потому, пытаясь их понять, она еще пролежала два часа без сна. Несомненно, ненависти к нему она не испытывала. О нет, ненависть уже давно прошла, и ее так же давно сменил стыд за то, что когда-то Элизабет желала испить крови из его отрубленной головы.

Невольное уважение, появившееся после того, как она убедилась в его благородстве, более не возмущало ее чувств и теперь скорее походило на дружескую приязнь, поскольку все произошедшее накануне свидетельствовало в его пользу и говорило о его достоинствах. Однако превыше всего, превыше уважения и признания, Элизабет ставила одно чувство, которым никак не могла пренебречь. Чувством этим была благодарность — благодарность не только за то, что он полюбил ее, но и за то, что продолжал любить так сильно, что готов был простить гнев и насмешки, с какими она отвергла его предложение, сопровождая свой отказ ударами по лицу и несправедливыми обвинениями.

Она была убеждена, что после этого он станет избегать ее как заклятого врага, но вот случайная встреча — и он жаждет возобновить знакомство, не выказывая своей привязанности, и во всем, что касается их двоих, ведет себя самым естественным образом, пытается понравиться ее друзьям и ищет способа представить ее сестре. Подобная перемена в столь гордом человеке вызывает не только изумление, но и благодарность — ведь лишь любовь, пылкая любовь может служить объяснением всему этому, и Элизабет было приятно думать так, хоть ее чувства пока не вполне поддавались определению.

Она уважала его, ценила его, была ему благодарна, беспокоилась о его состоянии, и несмотря на то, что ее учили подавлять все чувства и переживания, теперь они ее просто переполняли. Как странно! Чем дольше она размышляла на эту тему, тем яснее ощущала свою силу не только в боевых искусствах, но и в искусстве покорения чужого сердца. И что это было за чувство! Но как управлять им? В арсенале Элизабет любовь занимала последнее место, в то время как это было самое опасное оружие на всем свете.

Вечером тетушка с племянницей условились, что поразительная любезность мисс Дарси, которая нанесла им визит, едва приехав в Пемберли, заслуживает ответной любезности с их стороны, и хоть им сложно сравняться с ней в учтивости, все же будет весьма уместно приехать с ответным визитом в Пемберли на следующее утро.

Итак, им предстояло отправиться в Пемберли. Элизабет радовалась этому, хоть и не могла точно определить причины такой радости. Мистер Гардинер покинул их вскоре после завтрака. Накануне вновь зашла речь о рыбалке, и он уговорился до полудня встретиться с другими любителями рыбной ловли в Пемберли.

Глава 45

Теперь Элизабет была убеждена, что неприязнь к ней мисс Бингли объяснялась ревностью, и, понимая, как мало та желает видеть ее в Пемберли, с любопытством гадала, насколько учтива будет мисс Бингли при возобновлении знакомства.

Сразу по прибытии их провели через холл в синтоистский храм — окнами он выходил на север, и поэтому тут особенно приятно было находиться летом. Из окон храма открывался прелестнейший вид на поросшие лесом холмы позади поместья, а множество священных зеркал, установленных для прославления богов, наполняли храм светом.

В этом храме их и приняла мисс Дарси — вместе с миссис Херст, мисс Бингли и своей лондонской компаньонкой. Джорджиана встретила их очень любезно, однако из-за своей застенчивости и страха нарушить этикет держалась так нерешительно, что легко могла показаться нелюдимой и гордой тем, кто считал себя ниже ее. Но миссис Гардинер с племянницей поняли, в чем дело, и пожалели девушку. Миссис Херст и мисс Бингли лишь слегка кивнули в знак приветствия, и когда все уселись, наступила пауза — разумеется, весьма неловкая.

Первой молчание нарушила миссис Эннсли, вежливая, приветливая дама, чьи попытки хоть как-то завязать беседу свидетельствовали о том, что она воспитана гораздо лучше некоторых присутствующих дам. Разговор шел в основном между ней и миссис Гардинер, да иногда Элизабет вставляла пару слов. По лицу мисс Дарси было заметно, что она желала бы набраться храбрости и тоже принять участие в беседе, и иногда она даже осмеливалась произнести короткую фразу, если не боялась, что ее услышат.

Элизабет видела, что за ней пристально наблюдает мисс Бингли, и без ее неусыпного внимания она и слова не могла сказать мисс Дарси.

«Ах, как ей, должно быть, хочется поколотить меня своими неловкими, слабыми ручками! — думала Элизабет. — Забавно будет, если она настолько утратит самообладание».

Некоторое разнообразие в их визит внесло появление слуг с подносами, наполненными холодным мясом, пирожными и разнообразными японскими лакомствами. Теперь занятие нашлось каждому, ведь если говорить могли не все, то есть уж могли все точно, и вскоре изумительные горы ветчины, сладостей и наресуши [10]собрали всех подле стола.