Нанон

— Ты не понимаешь, Нанетта; любовь Эмильена к тебе и есть великое доказательство его уважения, потому что он хочет на тебе жениться. Неужели он про это ни словом не обмолвился?

— Никогда! Наоборот, он постоянно твердил мне о том, что скорее никогда не женится, чем выберет себе невесту, которая не понравится мне или отдалит его от меня. Но чтобы он взял в жены меня, простую крестьянку, он, сын маркиза?! Да слыхано ли такое? Нет, этому не бывать, и не стоит, Дюмон, даже говорить о подобных вещах.

— Маркизов больше нет, Нанетта, — продолжал Дюмон, — а если и будут снова, если аристократы и духовенство снова вернутся к власти, Эмильену нечего ждать от своего семейства. Ему придется стать монахом или крестьянином: принять постриг и с небольшим капиталом жить в монастыре или обрабатывать землю на свой страх и риск. Ты думаешь, революция исправила аристократов? Что же ты тогда сама посоветуешь своему другу?

— Стать крестьянином, потому что на деле он уже сколько времени крестьянин. Вы, надеюсь, согласны со мной?

— Конечно. Так вот, Эмильен сделал свой выбор уже давно, можешь мне поверить, и какой бы оборот ни приняли события, в удел младшему сыну маркиза де Франквиля достанутся тяжкий труд и бедность. Значит, ему остается надеяться только на одно счастье — жениться на любимой женщине, и так Эмильен и решил поступить. В первых же сражениях он примет, как он говорит, боевое крещение, а вернувшись, скажет тебе то, что я сейчас сказал по его поручению, то, в чем раньше он сам не мог тебе признаться. Не спрашивай почему — ты поймешь это позднее. Эмильен молод и чист душой, но он мужчина, и ему было не так легко жить бок о бок с тобой, преданной и доверчивой, и делать вид, что он так же спокоен, как и ты. Эмильен сказал мне: «Я так жить не смогу больше. В голове у меня гудит, сердце разрывается на части. Еще немного, и тогда у меня уже не хватит духу уйти отсюда, и я окажусь недостойным того счастья, которого хочу добиться себе в награду, а не получить легко и бездумно». Это, Нанетта, его собственные слова. Подумай над ними, и ты их лучше поймешь. Я тебе сказал все, чтобы ты не считала, будто Эмильен тебя чем-то унизил. Чтобы ты знала, как серьезно и глубоко он тебя любит, чтобы ты обрела силу духа и твердо верила в то, что он всегда стремился сохранить незапятнанными свои чувства.

Позже я объясню, с какими чувствами выслушала я старого Дюмона, а покамест скажу лишь, что на этом месте кончается рассказ о днях моей ранней молодости. Остров духов я покидала, обливаясь слезами, но они уже были совсем не такие горькие, как пролитые накануне. Меня ждал монастырь, ждала хлопотливая, порою трудная жизнь. Но в Валькрё я вернулась с твердо поставленной целью, которую по милости судьбы мне удалось достигнуть. Рассказ об этом составит третью часть моего повествования.

XXI

Можно себе представить, как обрадовался почтенный приор моему возвращению. Он не думал, что я вернусь так скоро. При виде его довольного лица я немного отвлеклась от своего горя.

— Только, пожалуйста, не считайте, будто вы в долгу передо мной за то, что я вернулась в монастырь, — сказала я ему. — Ведь Эмильен уехал, и никакой жертвы с моей стороны нет.

— Это большое облегчение для моей совести, — сказал приор. — И все же, дочь моя, твоя заслуга от этого не уменьшилась, ибо ты, не колеблясь, решила пожертвовать ради меня месяцами счастья с твоим другом.

Слова приора бросили меня в краску, и так как глаз у него был наметанный, он сразу заметил мое смущение.

— Не стыдись тех нежных дружеских чувств, которые ты питаешь к Эмильену — сказал он. — Я давно приметил, какие они искренние и сердечные; не думайте, что я так уж крепко спал, когда вечером вы читали и беседовали подле моего кресла. Я не только видел, с каким интересом вы изучаете философию и историю, но и знал, что вы любите друг друга, ни в чем не греша против нравственности и долга, — иными словами, надеетесь пожениться, когда войдете в возраст.

— Нет, милый приор, я не питала никаких надежд и даже об этом не помышляла. Вспомните хорошенько, разве я когда-нибудь хоть словом обмолвилась о любви или замужестве?

— Твоя правда. Эмильен тоже тебе об этом не заикался, но зато говорил мне — да, да, мне, не такой уж я эгоист и бесчувственный чурбан, чтобы судьба твоя меня не тревожила. Я твердо знаю, что у Эмильена честные намерения, знаю, что никого, кроме тебя, он в жены не возьмет, и одобряю его решение.

Я с радостью увидела, что приору все известно, что можно открыть ему сердце и поделиться всеми моими мучительными сомнениями.

— Послушайте, — сказала я приору, — два дня назад я тоже узнала о его благородных намерениях и, поверьте, не понимаю, как мне следует поступить. Я в полном смятении и даже потеряла сон. Теперь я легче переношу разлуку с ним, ибо солгала бы, сказав, что его любовь мне неприятна, но, право, не знаю, не испорчу ли я ему жизнь, согласившись выйти замуж за него?

— Чем же ты ее испортишь? Эмильен сирота, и если отец уже не может лишить его наследства, так это сделает закон.

— Вы в этом уверены? Нынче столько развелось законов! То, что сегодня постановил один, завтра отменяет другой. А если эмигранты победят и вернутся во Францию?

— Тогда Эмильен, как младший сын, оказывается в том же самом положении, в каком его застала революция.

— А если его брат умрет до него, не успев жениться и обзавестись детьми?.. Я и об этом уже успела подумать!

— Конечно, в таком случае есть основание предполагать, что Эмильен унаследует отцовское имение. Допустим, он его даже получит. Только я не вижу, отчего ваш брак окажется помехой тому, чтобы государство вернуло деньги Эмильену за конфискованную недвижимость, если когда-нибудь сочтет нужным возмещать убытки.

— Об этом я тоже думала и рассудила так: если государство продало недвижимость, то как же оно теперь может возвратить ее Эмильену? Это связано с огромными трудностями.

Но вот вы сами заговорили о возмещении убытков, — разумеется, дети эмигрантов имеют на него право. Нельзя допустить, чтобы дети расплачивались за грехи своих отцов — это же несправедливо! Если Республика погибнет, Эмильену заплатят за конфискованное имущество, и тогда он сможет выгодно жениться и разбогатеть. Я не вправе мешать Эмильену хорошо устроиться в жизни, ибо какой ему прок от меня, у которой нет и никогда не будет ни сантима? Я уверена, что едва мы поженимся, такая партия ему обязательно подвернется. Конечно, он ни о чем не пожалеет и не подумает упрекать меня, но зато я буду себя корить — понимаете, я! Кроме того, у Эмильена столько родственников, двоюродных братьев, дядей, племянников, которых он покамест не знает, но обязательно узнает, как только они вернутся во Францию. Меня эти аристократы станут презирать, а его осудят. К сожалению, я права, ибо то, что Эмильен считает возможным, на самом деле невозможно; ведь, согласившись выйти за него замуж, я стану для Эмильена причиной многих огорчений и утрат, но я смогу избавить его от них, если отвечу ему отказом.

Я заметила, что мои рассуждения серьезно озадачили приора, и сердце у меня сжалось от боли, так как, честно говоря, я надеялась, что он опровергнет их еще более вескими доводами. С тех пор как Дюмон рассказал мне о любви Эмильена, я только и делала, что все обдумывала и строила воздушные замки, сходя с ума от радости и дрожа от страха. Решив поделиться своими сомнениями с приором, я только на то и рассчитывала, что он рассудит все так же, как Дюмон. Однако я отчетливо увидела, что приор пришел в замешательство, ибо я без обиняков показала ему, какие последствия повлечет за собой этот брак и что наше будущее вовсе не так радужно, как ему казалось поначалу. Он сказал мне, что я девушка весьма рассудительная и даже мудрая, но эти слова, разумеется, послужили слабым утешением. Я проплакала ночь напролет и более к этому разговору не возвращалась, боясь, что мне удастся переубедить приора и я буду вынуждена принять чересчур мучительное для меня решение.