Дитте - дитя человеческое

— Только бы они попали мне в руки, — за остальное я ручаюсь, — самоуверенно заявил Йоханнес.

И через день он отправился в путь, положив в карман весь капитал Ларса Петера. Не легко было у Ларса Петера на сердце те два дня, что младший брат отсутствовал. Вдруг он попадет в дурную компанию и деньги у него выманят… или он проторгует их? Словом, долгим показалось Ларсу Петеру время ожидания. Но вот Йоханнес наконец вернулся, сидя в телеге, тщательно укрытой, и распевая во все горло. К задней грядке телеги привязана была старая, обреченная на убой кляча, еле передвигавшая ноги.

— Вот так жеребчика купил! — насмешливо крикнул ему Ларc Петер. — А что у тебя там под мешками и соломой?

Йоханнес въехал в ворота, запер их и тогда лишь раскрыл воз. В телеге лежал околевший теленок, подпорченная свиная туша и еще один чуть живой теленок, еле двигавший ушами. У него был понос. Все это Йоханнес купил у кого пришлось и даже не все деньги потратил, осталось на разживу]

— Это хорошо, но на кой черт тебе вся эта дохлятина? — с досадой сказал Ларc Петер.

— Увидишь! — И Йоханнес принялся бегать взад и вперед с невероятным проворством. При этом он и напевал, и насвистывал, и выкидывал разные смешные штуки. Обе половинки дверей сарая были распахнуты, а перед пролетом поставлен чурбан, служивший для колки дров. В пристройке Йоханнес высмотрел вмазанный в кирпичную печку большой котел, живо подкинул под него соломы и зажег ее, чтобы узнать — хороша ли тяга. Дети стояли и глядели на дядю, разинув рот, а Ларе

Петер только головой качал, но предоставил брату полную волю.

Йоханнес ободрал дохлого теленка и распялил шкуру для просушки на внутренней стороне одной из дверей сарая. Затем пришла очередь больного теленка. Одним взмахом ножа Йоханнес спровадил его на тот свет, ободрал с него шкуру и распялил ее рядом с первой.

Он засадил Дитте и Кристиана промывать кишки. Им не особенно хотелось браться за это дело.

— Да вы, черт возьми, никогда не промывали, что ли, кишок?

— Промывали. Только не от дохлой скотины, — сказала Дитте.

— Как? У вас тут промывают кишки живой скотине?! Вот бы поглядеть!

Что было ответить на это? Пришлось взяться за дело. А Йоханнес тем временем подвел старую клячу к сараю и побежал за топором. Пробегая с пим по двору, он покрутил его в руке, подбросил в воздух и ловко поймал за топорище. Видимо, он был в отличном настроении.

«Кровь живодеров!» — морщась, думал Ларc Петер, занятый чем-то на гумне. То, что много лет было главным ремеслом в его роду, претило ему — особенно сейчас, когда это вторглось в Сорочье Гнездо, слишком живо напоминая ему детство в родном доме. «Теперь люди с полным правом будут называть нас живодерами», — с большим неудовольствием подумал он.

Йоханнес забежал в сарай за старым мешком.

— Ты чего куксишься, старина? — бросил он мимоходом.

Ларс Петер не успел откликнуться, как младший брат уже скрылся. Набросив кляче на голову мешок, он прицелился, взмахнул топором… послышался странный медленный хруст костей под мешком, и кляча с раздробленным черепом рухнула на землю. С минуту она лежала, дрыгая ногами и все дальше откидывая их, потом вытянулась на боку, глубоко вздохнула и околела. Дети стояли вокруг с окаменевшими лицами.

— Теперь, брат, ты уж подсоби мне поднять ее! — весело прокричал Йоханнес.

Ларс Петер нехотя вышел на двор, взяв с собою веревку. Вскоре кляча уже болталась подвешенная к балке головою вниз и освежеванная, с откинутой назад, словно плащ, шкурой.

А поведение дяди становилось все таинственнее. И со шкурами-то еще понятно, — зачем он возился, — их можно продать. Но что собирался он делать с кишками В и со всем этим мясом? Он вырезал лучшие куски также и из телят! Под вечер он затопил печку под котлом и возился всю ночь то на дворе, то в пристройке, которая вся провоняла запахом варившихся в котле костей, мяса и кишок.

«Должно быть, он мыло варит, — соображал Ларc Петер, — или колесную мазь». Ему все больше и больше претило все это, и он сильно раскаивался, что сразу не распростился с братом. Но теперь уж приходилось терпеть до конца.

Йоханнес не требовал больше ни от кого помощи. Напротив, он тщательно запер дверь в пристройку, где стоял котел, и, облекши свою работу полной тайной, возился всю ночь. За утренним кофе он запретил детям рассказывать в школе что бы то ни было о нем и его работе. Потом он исчез куда-то, вернулся домой с сечкой и перетащил чурбан от сарая в пристройку. К столу являлся после того весь измазанный кровью, салом и рубленым мясом. Противно было глядеть на него, а ещё тошнотворнее от него пахло. Но надо отдать ему справедливость — работал он без устали и совсем не смыкал глаз. Наконец, уже к вечеру, он окончательно управился с делом и распахнул дверь в пристройку.

— Пожалуйте теперь посмотреть! — крикнул он.

На жерди под потолком висел длинный ряд чудесных с виду колбас — розовых и глянцевитых. Никто бы и не догадался, из чего они были сделаны. На большой доске для стирки белья были разложены аккуратно нарезанные куски мяса, ярко-красного и сочного — лучшие части лошадиной туши. Стояло там и ведро еще не застывшего сала.

— Это для смазки, — сказал Йоханнес, помешивав сало. — Но годилось бы и в кушанье. Ну, разве не аппетитны все эти деликатесы?

— Мне бы ничего из этого не хотелось иметь у себя на столе, — с брезгливой миной сказала Дитте.

— Не бойся, девочка! Колбасники никогда не едят собственной стряпни! — успокоил ее Йоханнес.

— Что же ты собираешься делать со всем этим? — спросил Ларc Петер, но по лицу его видно было, что он заранее знал ответ.

— Разумеется, продать! — сверкнул Йоханнес белыми зубами и схватил одну из колбас: — Пощупай, какая тугая!

— И ты думаешь найти здесь покупателей? Не знаешь ты здешнего парода!

— Да не здесь, понятно. Поеду на ту сторону озера, где никто не знает меня и не ведает, из чего все это сделано! Мы часто так проделывали, когда я жил в учениках у мясника. Накупим какой-нибудь дряни в одном месте, а сбывать везем в другое. Поди-ка выследи нас! Правильно я рассуждаю?

— Я с тобой по такому делу не поеду, — решительно заявил Ларc Петер.

— А я бы и не хотел брать тебя с собою. Очень уж ты непокладистый. Так я еду завтра. Но ты раздобудь мне другую упряжку. Если я поеду на твоей старой заржавленной паровой молотилке, я и в неделю не обернусь назад. Это чудище какое-то! Я бы на твоем месте колбас из него наделал.

— Я могу избавить тебя от него, — обиженно сказал Ларc Петер. — Конь добрый, хоть он тебе и не по нраву.

Да, Йоханнес и Большой Кляус совсем не подходили один к другому, как огонь и вода. Йоханнес все норовил вскачь нестись по дороге, но скоро понял, что этого от коня не добьешься. Он желал, чтобы Большой Кляус — раз уж этот одер не мог идти рысью и его так трудно было тронуть с места — продолжал шагать вперед и тогда, когда сам Йоханнес соскакивал с телеги и забегал куда-нибудь по делу. Йоханнес привык соскакивать на ходу. Но Большой Кляус таких штук знать не хотел. Он всякий раз останавливался и дожидался Йоханнеса. Вот у них и вышла стычка. Обозленный Йоханнес захотел проучить конягу и начал бить его толстым кнутовищем. Большой Кляус от изумления стоял сначала как вкопанный. Потом лягнул разок-другой для острастки, сделал полный поворот крупом, сломал оглобли и пытался вскинуть передние копыта в телегу. При этом он довольно выразительно скалил свои длинные зубы. Дескать: «Дай мне только подмять тебя под копыта, черномазый бездельник!» Произошло это на проезжей дороге в тот день, когда Йоханнес ездил скупать скотину. Ларc Петер и дети знали уже, что у него нелады с Большим Кляусом. Когда Йоханнес подходил к дверям сарая, конь, услышав его голос, прядал ушами и, видимо, готовился пустить в ход и зубы и копыта. На этот счет не могло быть сомнений.

На следующий день, когда Йоханнес собирался ехать, Кристиан отвел Большого Кляуса к одному поселенцу, и тот взамен дал свою кобылу. «Она много лет пробыла у мясника, и с ней ты, верно, поладишь», — сказал Ларc Петер Йоханнесу, когда они запрягали лошадь. Это была высокая, тощая кляча, но под стать Йоханнесу: едва он сел на телегу, как она поняла, что за человек взял в руки вожжи, рванула с места и мигом вынесла телегу за ворота. В следующую минуту она очутилась уже на проезжей дороге и понеслась вскачь в облаках пыли. Йоханнес подпрыгивал на сиденье, гикал и размахивал кнутом над головой лошади. Просто дьявольское наваждение, а не езда!