Смертельный номер (рассказы)

— Кэролайн почему-то считает, что тебя можно шокировать, — негромко произнес лорд Генри.

— Она истинная пуританка, каких в Америке уже не осталось, словно только что вышла из гостиной миссис Филд. [43]

— Давай лучше поговорим с мисс Джонстон, а не о ней, — предложил лорд Генри, и они пододвинули стулья, глядя на Лавинию с лучезарными улыбками. — И не пуританка, дорогая моя, — добавил лорд Генри. — А человек требовательный, разборчивый.

— Поправка принимается. В общем, даже малюсенькое пятнышко на репутации способно стать для вас трагедией. Да, еще там были ваши друзья.

— И что же мои друзья? — спросила Лавиния.

— Очень тесный круг, но они все время спорили между собой и сходились лишь в своей любви к вам. Каждый превозносил вас по-своему, каждый считал, что другие вас недооценивают. А во взыскательности им не откажешь. К вам они подходили с особой меркой. И если вдруг вас пытался одолеть какой-то соблазн, об этом писали, рассказывали по телефону, сообщали по телеграфу, в общем, обсуждали повсеместно.

— И повсеместно сходились на том, что эта попытка обречена на провал, — заметил лорд Генри.

— Разумеется. Где другие украдут лошадь, вы даже не посмотрите через плетень — так было сказано.

— Но это только потому, — мягко подхватил лорд Генри, — что тебе и в голову не придет смотреть через плетень.

— Узнаете свой портрет, мисс Джонстон? — спросила леди Генри.

— Ох уж эта Кэролайн! — простонала Лавиния.

— Это еще не все, — продолжала леди Генри. — Ваша душа проста и чиста, но внешне вы воплощение изысканности и утонченности. О друзьях вы рассказываете без единого худого слова, и все же слушать вас не скучно. Вы прекрасно разбираетесь в людях; вас не проведешь.

— Еще она сказала, — с очаровательной дотошностью дополнил лорд Генри, — что никто и не пытается тебя провести.

Но в этой добродушной попытке навести глянец его жена углядела другой смысл и потому возразила:

— Вздор, Генри: любой был бы счастлив провести мисс Джонстон. Она, наверное, как раз мишень для всяких сомнительных типов. Кэролайн именно хвалила ее за ум. Раз ты меня прервал, будь любезен, довершай перечень ее добродетелей, хоть задача и не из легких.

— Почему же, — не согласился он, на сей раз чувствуя твердую почву под ногами и склоняя к Лавинии яркий, но нежный луч своего взгляда, — очень легкая. Больше всего твоих друзей восхищает твоя выдержка. Ты умеешь снять напряжение в споре, объединить всех под одним знаменем, создать атмосферу, в которой уютно всем. Ты несешь мир и покой.

— До чего красноречив! — пробормотала леди Генри, покачивая головой.

— И тем не менее, — продолжал он, — ты человек исключительно ответственный, единственный в их рядах. Они никогда не позволят тебе выйти замуж — все разом кинутся к алтарю, чтобы опротестовать твой брак. Ведь ты для них… Ты для них — критерий респектабельности, — нашелся он, — как же они останутся без тебя?

Лавиния поднялась. За ее спиной на фоне заката опалово распростерся собор Сан-Марко.

— Спасибо, — поблагодарила она, — и спасибо за сегодняшний день. Мне пора идти, но сначала хотелось бы услышать, что сказала Кэролайн о моих пороках. Я ее хорошо знаю, — продолжала она, глядя на де Винтонов без тени улыбки. — Уж какие-нибудь она назвала, не сомневаюсь.

В глазах супругов мелькнул испуг.

— Только, чур, честно, — сказала Лавиния отворачиваясь. — Подумайте, каким бременем давят на меня все эти рекомендации.

— Мы вовсе не хотели устраивать тебе «игру в мнения», — голосом лорд Генри выделил кавычки.

— И все же, — Лавиния снова повернулась к ним, — хоть о каких-нибудь моих минусах поведайте.

Видимо, подобная нелюбезность задела леди Генри за живое.

— Кэролайн действительно сказала, — заговорила она тоном судьи, — что она… что все они полагают, будто бы у вас нет никаких заблуждений на свой счет, это и помогает вам так держаться.

— Никаких сознательных заблуждений, — пояснил лорд Генри, — и им не нравится, что у тебя этих заблуждений нет. Твои друзья делают все, чтобы они у тебя появились.

Супруги поднялись.

— До свидания, — сказала леди Генри. — Было очень приятно с вами познакомиться. Мы подписываемся под словами Кэролайн, если вы не против.

Лавиния согласно кивнула.

Она пошла куда глаза глядят, перебралась через железный мост, обогнула большую церковь Джезуити и зашагала к Фондамента делле Дзаттере. На мостовой бурлила толпа, казалось, она состояла из одних старух. Лица их были грубо-суровые, но по-венециански красивые, женщины эти шли сквозь таинственные сумерки, но в них самих ничего таинственного не было. Наоборот, они сновали по улицам деловито и озабоченно. Длинный приземистый полумесяц острова Джудекки опоясывал пурпурные воды канала, с востока его замыкали корабли, а на западе зияла брешь, и почти севшее в воду солнце струило лучи по узкому проливу, который казался еще уже из-за громадины фабрики, что поджимала его слева. К Лавинии вдруг пришло ощущение открытого моря, столь редкое в Венеции; брешь эта представилась ей раной на теле города, будто по чему-то органичному, завершенному рубанули мечом, будто в заклинании, каким завораживает этот город, невесть откуда взялось фальшивое слово. Лавиния с надеждой смотрела на канал. Ей казалось, что сквозь нее к морю бежит какая-то тягучая волна, и это не просто перемещение слоев атмосферы, нет, через нее вытекает сама Венеция. Город как бы пресытился красотой, дарованной ему свыше, она стала ядом, отравой для его организма, и вот сейчас он со вздохом выталкивал из себя перебродившую массу. Лавиния страстно желала отпустить с этой волной какую-то часть себя, свою перебродившую красоту, которая обязательно сольется с общим потоком. Целительный ветерок пустил рябь по поверхности канала, погладил ее — и унесся прочь. Солнце, проткнутое гигантской мачтой, исчезло в море, и в ту же минуту черная глыба пассажирского судна, взявшего курс на Бомбей, отделилась от причала, медленно заполнила собой брешь и снова замерла. Канал был закупорен с обеих сторон.

Ночью было очень жарко. Лавиния подошла к двери гостиницы, выходившей на канал, оперлась о дверной косяк и стала смотреть вдаль. Где-то рядом разговаривали, она узнала голоса, но интонации были совсем иными.

— Она как незажженная свеча, — говорила леди Генри де Винтон. — Я этого не понимаю.

— Свеча на алтаре? — откликнулся ее муж. — Что ж, мы сделаем все, чтобы ее зажечь.

— Нет, не на алтаре, — возразила леди Генри. — В алтарной свече есть что-то живое. А эта — свеча у тела покойника.

Лавиния хотела уйти, но не смогла и пошевельнуться.

— Тебе не кажется, что она не очень общительная, — продолжала леди Генри обиженно-озадаченно, — какая-то отсутствующая, будто все время думает о чем-то своем? По-моему, ей, бедняжке, совсем не было весело. Может, чересчур веселились мы? Не знаю. Ты заметил, она нас почти не слушала.

— Может, это просто усталость, — предположил лорд Генри. — Она целыми днями ухаживает за матерью.

Так уж и целыми днями, подумала Лавиния.

— Я понимаю, что имела в виду Кэролайн, — продолжала леди Генри. — Все черты лица на месте, а самого лица нет. Мне было ее так жалко, так хотелось вытащить ее из депрессии. Уж как я старалась, приписывала Кэролайн то, чего она никогда не говорила, прямо ложные показания под присягой. Кстати, дорогой, некоторые мои намеки ты воспринимал слишком буквально.

— Я хотел, чтобы твои слова были похожи на правду, — заметил лорд Генри.

— Ну, конечно, милый. — Последовала пауза, наверное, они целовались.

— Ладно, оставим в покое мисс Джонстон. На сегодня добрых дел хватит.

Скрипнули стулья, и Лавиния метнулась к себе в комнату. «Все бесполезно, — написала она с третьей или четвертой попытки. — Я не способна высказать то, что думаю. А что думаю, и сама не знаю. Мне невыносимо одиноко. Я влюблена в Эмилио, я совсем потеряла из-за него разум — этим все и объясняется. Пусть меня нельзя оправдать, но, по крайней мере, объяснить мое состояние можно. Так нужно ли сдерживать себя? Я сама себя не узнаю, чего тогда ждать от моих друзей? Мое прошлое на меня не претендует, не протягивает мне руку. Я жила им, холила его и лелеяла, а оно меня предало. Ведь я сейчас взываю к нему о помощи, а помощи нет. Опыт прошлого — блеф, его дорожные указатели ведут к воздушным замкам; что бы ни произошло между мной и Эмилио, возврата к той жизни нет. Хватит: пусть респектабельность останется без критерия.