Бледное пламя

Я ненавижу такие игры: от них в висках у меня бьется отвратительная боль, — но я отважно сносил ее и бесконечно, с безграничным терпением и отвращением комментатора вникал в увечные слоги, чтоб отыскать в отчете Гэзель хотя бы малый намек на участь несчастной девушки. Я не нашел ничего. Ни призрак старого Гентцнера, ни фонарик затаившегося бездельника, ни собственная ее мечтательная истерия не выразили здесь ничего, что можно истолковать, хотя бы отдаленно, как содержащее предупреждение или как-то соотнесенное с обстоятельствами ее поспешающей смерти.

Сообщение Гэзель было бы и длиннее, если бы, как она рассказала Джейн, возобновление "скрябов" не подействовало вдруг на ее утомленные нервы. Светлый кружок, державшийся до поры в отдалении, вдруг задиристо прянул к самым ее ногам так, что она едва не слетела с деревянной колоды, служившей ей сиденьем. Внезапно ее поразила мысль, что она находится в обществе неведомого и, может статься, весьма злокозненного существа, и с дрожью, только что не вывихнувшей ей лопатки, поспешила вернуться под возвышенную защиту звездного неба. Знакомая тропа успокоительными жестами и прочими утешительными знаменьями (одинокий сверчок, одинокий светоч уличной лампы) провожала ее до дома. Вдруг она стала и завопила от ужаса: нечто из темных и бледных пятен, сгустившихся в фантастическую фигуру, поднялось с садовой скамьи, чуть тронутой светом с крыльца. Я понятия не имею, какова может быть в Нью-Вае ночная среднеоктябрьская температура, но удивительно, что отцовская тревога могла в настоящем случае принять такие размеры, какие оправдали бы бдение на свежем воздухе в пижаме и в невыразимом "купальном халате", который предстояло сменить моему подарку (смотри примечание к строке 181 ).

Во всякой сказке непременно встретишь "три ночи", была третья ночь и в этой печальной сказке. На сей раз ей захотелось, чтобы родители освидетельствовали "говорящий свет". Поминутного отчета об этом третьем заседании в сарае не сохранилось, однако я предлагаю вниманию читателя нижеследующий скетч, который, как мне представляется, не слишком далек от истины.

САРАЙ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Кромешная тьма. Слышно, как тихо дышат в разных углах Отец, Мать и Дочь. Проходит три минуты.

ОТЕЦ: (Матери)

Тебе там удобно?

МАТЬ:

Угу-м. Эти мешки из-под картошки отлично—

ДОЧЬ: (с паровозной мощью)

Ш-ш-ш!

В молчании проходит пятнадцать минут. Там и сям

в темноте глаза различают звезду и сизые прорези ночи.

МАТЬ:

Это, по-моему, не привидение, — это у папы журчит в животе.

ДОЧЬ: (подчеркнуто)

Очень смешно.

Проползает еще пятнадцать минут. Отец, погрузившись в раздумья о своих трудах, испускает нейтральный вздох.

ДОЧЬ:

Обязательно все время вздыхать?

Проползает пятнадцать минут.

МАТЬ:

Если я захраплю, пусть привидение меня ущипнет.

ДОЧЬ: (с густо подчеркнутым самообладанием)

Мама! Пожалуйста! Пожалуйста, мама!

Отец прочищает горло, но решает ничего не говорить.

Проползает еще двенадцать минут.

МАТЬ:

Кому-нибудь приходило в голову, что в рефриджераторе все еще полно трубочек с кремом?

Это последняя капля.

ДОЧЬ: (взрываясь)

Ну почему все нужно испортить? Почему вам всегда все нужно испортить? Почему вы не можете оставить человека в покое ? Не трогай меня!

ОТЕЦ:

Но послушай, Гэзель, мама больше не скажет ни слова, и мы готовы продолжать, но ведь мы уже час, как сидим здесь, становится поздно.

Две минуты проходят. Эта жизнь безнадежна, загробная безжалостна. Слышно, как Гэзель тихо плачет во тьме. Шейд зажигает фонарь, Сибил сигарету. Встреча откладывается.

Тот свет так и не возвратился, но он замерцал в стихотворении "Природа электричества" — году в 1958-ом Джон Шейд отослал его в нью-йоркский журнал "The Beau and the Butterfly" [45] но напено оно было уже после кончины Джона.

Кстати, наука утверждает, что Земля не просто развалится на части, но исчезнет, как призрак, если из мира вдруг пропадет Электричество.

57

Строки 347-348: Вертеть слова любила

Поражает пример, приведенный ее отцом. Я был совершенно уверен, что это именно я отметил однажды (мы обсуждали с ним "зеркальные слова", и я помню, как изумился поэт), что "телекс" наоборот — это "скелет", а "T.S. Eliot" — "toilest", т.е. "тяжко труждающийся". Верно, однако ж, и то, что в некоторых отношениях Гэзель Шейд походила на меня.

58

Строки 375-376: некий всхлип поэзии

Сдается мне, я угадал (в моем бескнижном горном логове), что это за стихи, однако мне не хотелось бы называть автора, не наведя прежде точных справок. Как бы там ни было, я сожалею о злобных выпадах моего друга в адрес почтеннейших поэтов нашего времени.

59

Строка 377: Их лектор, называл те вирши

В черновике вместо этого — куда более знаменательный (и более благозвучный) вариант:

Декан наш называл те вирши

Хоть и можно думать, что здесь упомянут человек (кто бы он ни был), занимавший этот пост в пору студенчества Гэзель Шейд, не стоит винить читателя, если он отнесет данное замечание к Паулю Х. младшему, никчемному ученому, но не лишенному дарований администратору, с 1957-го года возглавлявшему английское отделение Вордсмитского колледжа. Мы с ним встречались время от времени (смотри "Предисловие" и примечание к строке 894 ), но не часто. Отделение, к которому принадлежал я, возглавлял профессор Натточдаг — "Неточка", как прозвали мы этого милого человека. Разумеется, мигрени, которые в последнее время умучили меня до того, что я был однажды вынужден уйти посреди концерта, на котором мне пришлось сидеть рядом с Паулем Х. младшим, совершенно никого кроме меня не касаются. Но, как видно, коснулись — и как еще коснулись! Он не упускал меня из виду и сразу же после кончины Джона Шейда пустил по рукам мимеографированное письмо, начинавшееся такими словами: