Сибирские картинки XVIII века

Притом же еще и нельзя было рассчитывать, что если поедешь исповедаться в отдаленный чужой приход, то все это там и отбудешь. Это не всегда удавалось. Из дел видно, что люди, пытавшиеся запастись исповедными отписками от священников чужих сел, «ездили в эти отдаленные приходы напрасно, ибо когда они приезжали туда во время Великого поста, то не заставали там попов при своей должности, поелику они были в то время вытребованы в заказы и содержались там для объяснений в течение нескольких недель».

Вызовы же священников в заказы, как видно из тех же дел, даже «нарочито совпадали со днями постов» и были обыкновенно «последствием доносов, посылаемых в заказы от дьяконов и причетников, с очевидным расчетом сделать зло священнику, оторвав его от прихода в говейные дни, когда люди отбывают исповедную повинность».

Следовательно, сибирякам платить штраф за небытие было удобнее и выгоднее, чем исполнять требу, и это получило развитие, а начальство начало смотреть на это не только снисходительно, но даже и благосклонно как на оборот весьма небезвыгодный для государства.

VIII

При таком взгляде народились и умерли три поколения, и прирост небытейщиков был, конечно, огромным. Так, например, по духовным росписям барнаульского заказа за 1758 год, в слободе Малышевсксй всех жителей считалось 3.191, а когда стали вместо исповеди брать деньги то вдруг, через четыре только года, там объявилось уже 6949 душ (увеличилось на 3.758), в с. Чингисском было 1.307, а в 1762 г. стало уже 3.901 (более на 2.594). В Змеиногорском руднике в 1758 г. было всего 715 чел., а в 1762 показано уже 2.294 (более на 1.579) и т. д.

Естественным образом такой прирост населения в четыре года, конечно, был невозможен; но так как он фактически был налицо, то его остается объяснить тем, что при денежной повинности явились те люди, которые ранее, при требовании от них натуральной исповеди, укрывались.

Таким образом, как финансовое мероприятие, обложение «небытия» денежным штрафом в самом деле принесло пользу. Надо только было уметь собирать с этих людей доходы, от платежа которых они не отбегали, но сборы, однако, производились неаккуратно, и правительство стало обеспокоиваться огромною недоимкою. В делах есть указ тобольской духовной консистории от 10-го июля 1786 года, из которого видно, что «в одном заказе через пять лет небывших накоплено 75.102 души, с коих и запущено сбору 100.000 рублей». А как священники и закащики не имели средств как «донять» небытейцев, то дело опять стало клониться к тому, чтобы разделить операцию между агентами светского и духовного чина, так что духовное ведомство должно было «доставлять своевременно самые верные сведения о числе небывших у исповеди, а светские власти – распоряжаться наложением и взысканием штрафа».

С этим распоряжением ни один энергический деятель в духовной среде сначала не хотел помириться: духовным вовсе не интересно было исполнять подготовительные работы для «приказных» и предавать им живых людей, которые умели ценить оказываемые им благодеяния и выгоды, но практика показала, что духовенство не теряло своего значения для мирян, так как от них зависело: выдать небытейца или покрыть его небытие.

Уследить за тем, чту станут делать теперь в Сибири с небытейцами, было невозможно; а чтобы понять эту невозможность, припомнить себе наскоро и вкратце: чтуётакое представляло в те годы церковное благоустройство в Сибири и какого духа она имела тогда иерархов и светских сановников, бывших с теми иерархами в ладах или в контрах.

IX

В начале XVIII века, когда начался сыск небывающих у исповеди людей, в Сибири была одна епархия, которая именовалась (до 1768 года) «Сибирскою и Тобольскою». Пространство, занимаемое этою епархиею, было так велико, что одному архиерею, как бы он ни был энергичен, хорошо править ею было невозможно. Область этой епархии обнимала собою все пространство от Уральского хребта до Берингова пролива и от Ледовитого океана до северной границы Китая и степей, где кочуют киргизы. Вдоль епархия простиралась на десять тысяч верст, а поперек – более чем на три с половиною тысячи. И на всем этом страшном пространстве архиерей должен был все окинуть своим административным взглядом и все в церковном управлении упорядочить, и «небытейщиков сыскать», и обложить их «за небытие» штрафом, и даже произвести самое взыскание.

Трудность этого управления увеличивалась еще тем, что число крещеных людей, подлежащих архиерейскому попечению на всем огромном пространстве Сибири, было невелико, и они не сидели на земле всплошь к одному месту, а разметались по обширной стране враздробь, где кому казалось сподручнее и выгоднее. По ревизии 1709 года в Сибири насчитано, кроме инородцев, немного более 230.000 душ, [13] и эти христиане жили по городам и селениям, а в Сибири и города, и селения разметаны друг от друга на большие расстояния, начиная от 200 и доходя до 500 верст и даже более. Пути сообщения, соединявшие эти удаленные один от другого пункты заселения, ужасны и поныне. [14] Тогда они были «непроездными дорогами» в настоящем, а не фигуральном смысле этого слова; а притом и эти отчаянные дороги пролегали главным образом по течению огромных сибирских рек: Оби, Иртыша, Енисея и Лены; а вдаль от берегов этих рек и таких дорог не было.

Церквей на всю Сибирь было тогда числом 160, и из них половина приходилась на город Тобольск и на селения, ближайшие к этому городу, в котором жил иерарх Сибири. Здесь он и мог видеть на известное расстояние вокруг своего кафедрального города некоторое церковное благоустройство. Другая же половина всего числа сибирских церквей (составлявшая число около 80-ти) приходилась на всю остальную Сибирь, с ее расстоянием около 10 т. верст в длину и более 3 т. в. в ширину. – т. е. они были разбросаны от Оби до Амура, и значительнейшее число их опять и здесь приходилось на города, а в селениях церкви были так редки, что приходы, к ним приписанные, тянулись от 200 до 500 верст. [15] Отсюда ясно, что церковному причту «сыскать» всех своих прихожан и объехать их во благовремении с требами было невозможно! Церкви же в сибирских селениях того времени все были деревянные, холодные и бедные, нередко без утвари, а иногда и без богослужебных книг, а также в них не было ни ладану, ни красного вина, ни муки для просфор. А без этих вещей православной обедни служить нельзя и причащать людей нечем. Запасы всего нужного для служения литургии приходили сначала «в кафедру», т. е. в Тобольск, а отсюда уже неспешно развозились по непроездным путям отдаленных пунктов, достигая к местам назначения очень нескоро. А потому нередко бывало, что во многих церквах не служили по полугоду и более, а иные и вовсе стояли без служителей. Так напр., томского округа в селе Тутольском храм оставался без священника с 1779 года по 1801 г., т. е. слишком в течение двадцати лет, [16] а в Чардатской волости того же округа священника не было с 1725 г. по 1784, т. е. в продолжение шестидесяти лет!!.. Здесь даже причетники перевелись, так что между здешними обывателями успели народиться и свековать люди, совсем не видавшие лиц духовного сана… [17]

И это не было явлением исключительным: «закащики» и из других мест доносили о таких же положениях, а в 1801 году один «закащик» рапортовал архиерею Варлааму, что «уездные церкви почти все находятся в самом бедственном состоянии, а инде и вовсе службу Божию оставляют».

Духовные правления представляли, что в таком положении «дело о небытии» нельзя справить так, как хочет начальство, но духовенству поблажки не дано: приходы, в которых не было священников, приписали на бумаге к соседним храмам, имевшим священников, и велели продолжать исправлять «небытейцев».