Избранные произведения

Антитеза «молодого консула» и Рикарда — это антитеза бескрылого практицизма и беспочвенного порыва. И такая поляризация практики и духовности свидетельствует о глубоком кризисе той культуры, которую представляют герои Хьелланна.

Уходящий благородный, хотя и узкий, косный бюргерский мир сталкивается в романе с рождающимся миром зрелого капиталистического общества в лице алчных, наглых, лишенных «предрассудков», то есть совести и чести, дельцов (к которым относится и сын «молодого консула» Мортен), предприимчивых, корыстных священников и лакействующих чиновников.

Однако есть в романе еще одна сила, тоже порожденная новым временем. Это — «недовольные» (по первоначальному замыслу роман так и должен был называться), то есть неудовлетворенные, беспокойные, ищущие натуры, которые видят мертвящую убогость старых форм жизни так же, как и бесчеловечность новых, и поэтому безотчетно стремятся к какому-то обновлению норвежского общества. К ним сперва относится и молодой теолог Йонсен, который произносит смелую, почти вызывающую проповедь о необходимости жить не отступая от правды, но потом, под давлением пробста Спарре, быстро капитулирует.

Образ Йонсена полемичен и весьма существенен для понимания идейных позиций Хьелланна. Этим «энергичным и сильным» характером Хьелланн выразил свое недоверие к формальной этике, к кантианскому категорическому императиву, к отвлеченной проповеди морального ригоризма, которую Ибсен вложил в уста своего Бранда, короче говоря, ко всякой подмене назревающих в обществе конкретных освободительных устремлений требованиями в духе абстрактного волюнтаризма. Именно потому, что Йонсен стремился лишь к абстрактному воплощению воли, а не к разрешению определенной социальной задачи, пробсту было так легко переключить его на реакционную религиозную деятельность, которой он и отдался со всем рвением, присущим его максималистской натуре.

Йонсену противопоставлены в романе молодой, радикально настроенный коммерсант Якоб Ворше и Ракел, образованная, волевая и деятельная дочь «молодого консула». Оба они глубоко страдают от неблагополучия окружающей действительности — именно к ним в наибольшей мере и относится хьелланновское понятие «недовольные». Но у Якоба Ворше есть на все случаи одно «домашнее средство». «Его употребляли отец и мать, — говорит он. — Работать. Работать с утра до ночи». Роман завершается браком Ракел и Якоба, которые рука об руку идут «работать».

Любопытно отметить, что это тот же вывод, к которому приходят Аня и Петя Трофимов в «Вишневом саду» Чехова.

Старая бюргерская Норвегия умирает, но Ракел и Якоб Ворше несут вперед эстафету буржуазной гуманистической культуры (не случайно она — дочь «молодого консула», а он — его любимец. Хьеллан подчеркивает этим преемственность культурных традиций). Они воплощают веру Хьелланна в будущее Норвегии, в буржуазный прогресс.

Однако именно в образе Якоба Ворше сказалась буржуазная ограниченность мышления Хьелланна. Противопоставление абстрактной проповеди Йонсена конкретной работе Ворше — иллюзорно, поскольку никакой реальной сферы деятельности, кроме купеческой, Хьелланн для своего идеального героя найти не мог. Но это значит, что его практическая работа направлена на утверждение того порядка, против которого он выступает. Из этого замкнутого круга Хьелланн не смог найти выхода. У Ибсена деятельность Бранда, при всей своей абстрактности и вопреки всем антигуманистическим тирадам Бранда, носит все же гуманистический характер, так как она ставит себе целью пробудить людей, и именно в этом и заключается возможность ее героизации. Между тем деятельность Якоба Ворше, напротив, объективно носит эгоистический, буржуазно-своекорыстный характер, так как она в конечном счете обращена на личное процветание и замыкает героя в мир буржуазной прозы. Эта ложная ситуация, в которую Хьелланн поставил своего героя, стремясь найти реального носителя позитивного начала, не могла не сказаться на художественной убедительности образа: Якоб Ворше, как истинный резонер из классической комедии, так и не обрел плоти и резко выделяется среди брызжущих жизнью персонажей этого замечательного романа.

Второй роман Хьелланна — «Трудовой люд» (1881), посвященный жизни столичных чиновников и крупной буржуазии, направлен против всей системы государственного управления, полностью оторвавшегося от народной жизни. Однако, несмотря на остроту обличения, книга эта занимает несколько обособленное место в творчестве Хьелланна, поскольку она не свободна от схематичности и во многом соприкасается с поэтикой натурализма.

В том же 1881 году выходит также повесть «Эльсе» с иронически-полемическим подзаголовком «Рождественская история». Здесь Хьелланн опять возвращается к Ставангеру, правдиво и просто рассказывая грустную историю о том, как честная, работящая девушка оказалась на дне. Повесть звучит гневным приговором фальшивой буржуазной морали, прикрывающей пристойности ради дешевой филантропией ужасающую социальную изнанку буржуазного мира.

В следующем году выходит роман «Шкипер Ворше». Сюжетно он тесно связан с «Гарман и Ворше», но действие в нем развертывается в более ранний период — в 30–40-е годы, когда хаугеанское религиозное движение, близкое по духу английскому пуританству, делается в Норвегии серьезной общественной силой. Через личную драму, разыгравшуюся в хаугеанской семье, Хьелланн сумел дать очень точную социальную характеристику хаугеанства, показать его перерождение из демократического крестьянского движения в буржуазное, из крамольной ереси в философию накопления новоиспеченных буржуа.

Все эти романы вызвали сильные нападки со стороны реакционной прессы, которая развернула против Хьелланна настоящую кампанию травли и клеветы. За Хьелланном твердо закрепились прозвища «апостола безнравственности», «творца бесстыдной поэзии», но вместе с тем и утвердилась репутация радикального, ультрарадикального писателя, самого радикального из всех. Известный норвежский писатель и публицист Арне Гарборг опубликовал в «Дагбладет» серию статей о Хьелланне, в которой показал, что из его книг вырастает целая программа социальных реформ общества.

Свое творчество, свой талант Хьелланн сознательно ставит на службу своим идеям. «Прежде всего ты человек, а лишь потом — художник», — писал Хьелланн в 1877 году своей сестре Китти. Эта мысль лежит в основе эстетики Хьелланна, и она раскрывается полностью при сопоставлении с выдержкой из другого письма к сестре (тоже 1877 года): «Стоит ли завидовать людям, которые довольны собой и всем вокруг, которые успокоились, как андерсеновские утки под капустным листом, где они родились и где кончается для них мир, и тем, которые „отвоевали“, бросили якорь, „нашли покой“, или как это там еще называется? Неудовлетворенность является паром, приводящим в движение жизнь, и точно так же, как мощность машины измеряют лошадиными силами, можно измерить внутреннюю цену людей по степени их неудовлетворенности».

Все, что побудило Хьелланна стать писателем, заранее определило и его отношение к искусству, как к такому виду человеческой деятельности, который должен служить обществу. Хьелланну были чужды всякого рода эстетские теории «искусства для искусства», «чистого искусства» и т. д. «Быть честным приверженцем „полезной поэзии“ — моя гордость, это ты должен, наконец, понять, если хочешь что-то написать обо мне», — писал Хьелланн в письме к Георгу Брандесу в 1881 году.

Искусство в понимании Хьелланна обязано активно воздействовать на жизнь и направлять ее развитие, а не только объективно отражать ее. Хьелланн был истинным просветителем и не боялся обвинений в предвзятости, преднамерении, тенденциозности. Защищая присущие его творчеству односторонность и преувеличения, Хьелланн писал: «Искусство заключается в том, чтобы нагромождать друг на друга массы этой божественной односторонности. И когда кричат: „преувеличение“, то это так же отрадно, как буря приветствий, так как показывает, что намерение понято, мысль кажется ясной и односторонне заостренной. Значит, сквозь ткань произведения тенденция вышла наружу» (письмо к Ланге, 1880).