Сага о Форсайтах, том 1

Но всплывающий в «Собственнике» мотив о «ядре нации» — признак того, что автору не удалось одержать полную победу в своей внутренней борьбе с форсайтизмом,— не может зачеркнуть все основное и противоречащее этому мотиву в романе. Посредством анализа форсайтизма, создания характеров Форсайтов Голсуорси дал блестящее художественное решение одной из острых проблем жизни Англии. Показав, что жизненная философия Форсайтов идет вразрез с подлинной человечностью, раскрыв их нравственную неполноценность, писатель тем самым показал несостоятельность Форсайтов как ведущей социальной силы. Созданная им картина оказалась шире замысла: собственники предстали осужденными как класс, который занимает командные высоты в стране. Именно это почувствовала реакционная критика, подвергшая роман нападкам.

В годы перед первой мировой войной Голсуорси в основном продолжает свой путь реалиста, критика общества. В то же время не ослабевает, но, напротив, становится более острой его борьба с самим собой. Об этом говорит нам его письмо от 13 ноября 1910 года — ответ Э. Гарнету, который находил недостаточно четкой критику аристократов, выведенных Голсуорси в его романе «Патриций» (1910). По словам писателя, «лирическому взгляду на жизнь, эмоциональности и ненависти ко всяким барьерам», присущим одной стороне его «я», противостоит элемент «сухой кастовой властности»,отличающей другую его сторону; он считал, что социальная критика его произведений — результат того, что художник в нем восстает против «другого человека».

Остро сознавая порочность буржуазных норм, таящих в себе угрозу деградации человеческого общества, Голсуорси по-прежнему возлагает надежды на искусство. Оно для него некий символ совершенства, единственная сила, способная противостоять растлевающему воздействию коммерческого духа. Свою идею Голсуорси проповедует в статьях, эссе публичных выступлениях. В речи, которую он произнес в Бостоне в 1911 году, во время завтрака, данного в его честь представителями литературных кругов, он призвал слушателей целеустремленно служить искусству, так, чтобы оно перестало быть «служанкой в доме индустриального материализма, но стало госпожой».{М. Morris. My Galsworthy Story. London, 1967, p. 80.} В противном случае, по его словам, корабль современной цивилизации пойдет ко дну. Неясны, вероятно, и самому писателю пути осуществления его идеала, важно, однако, что он осознает угрозу гибели корабля, управляемого буржуазией.

Предвидение опасности для цивилизации, для всего достигнутого человечеством становится главным в отношении Голсуорси к первой мировой войне. В ряде своих произведений он выступает против шовинизма, военной истерии.

Октябрьскую революцию не мог принять писатель, который всю жизнь упорно верил в возможность излечить буржуазное общество. В его представлении народ, вставший на путь революции, становится разрушительной силой.

Но именно Октябрьская революция, открывшая новую эпоху в истории человечества, побудила Голсуорси задуматься о будущем своей страны, о судьбах класса Форсайтов. Он почувствовал настоятельную необходимость вернуться к истории о них,— через двенадцать лет после того, как с ними расстался, опубликовав «Собственника». Первой вестницей этого возвращения стала новелла о поэтической любви старого Джолиона в конце его жизни— «Последнее лето Форсайта»,— вышедшая в 1918 году. Она явилась для автора стимулом к продолжению форсайтовской семейной хроники. В 1920 году он опубликовал роман «В петле», охватывающий период 1899—1901, годы англо-бурской войны. Большое место в романе занимают попытки Сомса — через двенадцать лет после ухода из его дома Ирэн — добиться доказательств ее неверности, чтобы получить требуемое законом основание для развода. В то же время под влиянием внезапной вспышки прежней его страсти он безуспешно пытается вернуть Ирэн — свою собственность. В доводах Сомса мы узнаем обычный форсайтовский ход мысли: «Вы дали мне священный обет, вы пришли ко мне нищая. Вы имели все, что я мог дать вам. Вы без всякого повода с моей стороны нарушили этот обет...» Заголовок в газете «Буры отказываются признать суверенитет» наталкивает Сомса на сравнение: «Суверенитет! Вот как она! Всегда отказывалась. Суверенитет! А я все же обладаю им по праву».

Соме для войны, спровоцированной Англией, находит «теоретическое обоснование» в духе девизов, маскирующих истинные интересы Британской империи («Буры — полу-цивилизованный народ. Они тормозят прогресс. Нам нельзя отказаться от нашего суверенитета»), Николас же, опасающийся, что упадут цены на акции южноафриканских рудников, не считает нужным стесняться: «...эти буры пре упрямый народишко; на них уходит уйма денег, и чем скорее их проучат, тем лучше».

Посредством подобных форсайтовских формулировок автор разоблачает империалистические устремления Англии Форсайтов. Но вместе с тем он приводит такие их высказывания о войне (во время событий «черной недели» — серьезных поражений английской армии), с которыми он, как можно понять, внутренне солидаризируется. Слова почти девяностолетнего Джемса (чей образ теперь предстает значительно смягченным) о том, что он умрет, не дождавшись победы Англии и не увидит свою родину «мирной и спокойной», кажутся трогательными его родным, как и автору. Вступление в армию и отъезд молодых Форсайтов в Южную Африку изображается как проявление патриотизма. Истоки такой двойственности — противоречия в мировоззрении писателя в период работы над этим романом, влияние на него обстановки в Англии после первой мировой войны, содействовавшей углублению кризиса Британской империи, влияние тревоги, вызванной в нем Октябрьской революцией. В то же время поразительна сила критических обобщений, выраженная в некоторых образах романа. Такова, например, сцена, когда Соме попадает в толпу, буйно ликующую по случаю взятия у буров Мейфкинга. Мы видим собственника перед лицом «внутреннего врага»: Сомсу представляется, что эта толпа — «живое отрицание аристократии и форсайтизма» — когда-нибудь может выйти на улицы «в другом настроении». У него возникает мысль: «...это что-то совершенно не английское...» Здесь привычный оборот речи из словаря Форсайтов выражает отношение к чему-то особенно чуждому, имеющему зловещий смысл. «Казалось, он внезапно увидел, как кто-то вырезает договор на право спокойного владения собственностью из законно принадлежащих ему документов; или словно ему показали чудовище, которое подкрадывается, вылезает из будущего, бросая вперед свою тень. Это отсутствие солидности, почтения! Словно он вдруг обнаружил, что девять десятых населения Англии — чужестранцы. А если это так, тогда можно ждать чего угодно!» Впрочем, потом Соме успокаивается: «Мы как-никак все же оплот страны. Не так-то легко нас опрокинуть. Собственность диктует законы».

Сквозь мрачные размышления Сомса просвечивают опасения автора, который знает больше, чем может знать герой в пору, когда происходит действие романа. Но великолепно проявляется здесь способность писателя увидеть в то же время ситуацию «со стороны», великолепно раскрывается им психология собственника в страхе перед революцией. В одной лишь фразе сказывается обретенное автором чувство пропорций; ведь если в глазах Форсайта «девять десятых населения Англии — чужестранцы», то, значит, те, кто занимает «место наверху»,— лишь одна десятая населения, ничтожное меньшинство, которое «диктует законы». Так автор дает классу Форсайтов беспощадно точную социальную характеристику.

Исполнена значения сцена в одной из последних глав романа — «Век уходит», которую отличает столкновение противоречий в мыслях автора. В этой главе похороны королевы Виктории рисуются как похороны викторианского века. Автор выносит приговор эпохе, «канонизировавшей фарисейство», так позолотившей «свободу личности, что, если у человека были деньги, он был свободен по закону и в действительности, а если у пего не было денег, он был свободен только по закону, но отнюдь не в действительности»,— эпохе, когда «в стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления...». В то же время в размышлениях томимого дурными предчувствиями Сомса на похоронах королевы Виктории отражается тревожное настроение автора, уже пережившего события первой четверти XX столетия. «Да! Век уходит! Со всем этим тред-юнионизмом и этими лейбористами в парламенте... и ощущением чего-то такого в воздухе, чего не выразишь словами, все пошло совсем по-другому...» «Исчезав! опора жизни! То, что казалось вечным, уходит!»