Сага о Форсайтах

- Взгляните, Алек, я только что начала портрет.

- Нет, благодарю, - сказал Мак-Гаун.

Сунув галстук в карман, Фрэнсис Уилмот поклонился и направился к двери.

- Чаю не хотите, мистер Уилмот?

- Не хочется, благодарю вас.

Когда он ушел, Марджори Феррар взглянула на нос своего нареченного. Нос был крупный, но пока почти не распух.

- А теперь объясните, зачем вы лгали? - сказал МакГаун. - Вы мне сказали, что этот шалопай уехал в Париж. Значит, вы мною играете, Марджори?

- Конечно! А почему бы и нет?

Мак-Гаун подошел к ней вплотную.

- Положите кисть!

Марджори подняла ее - в ту же секунду кисть была у нее выхвачена и полетела в сторону.

- Портрет вы оставите недоконченным и этого субъекта больше не увидите. Он в вас влюблен.

Он сжал ей руки.

Она откинула голову, рассерженная не меньше, чем он.

- Пустите! Неужели вы считаете себя джентльменом?

- Нет, я просто мужчина.

- Сильный и молчаливый - герой скучного романа. Садитесь и ведите себя прилично.

Поединок глаз - темных и горящих, голубых и холодных - продолжался не меньше минуты. Потом он выпустил ее руки.

- Поднимите кисть и дайте мне.

- Черт возьми, этого я не сделаю!

- Значит, нашей помолвке конец. Если вы столь старомодны, то я вам не пара. Ищите себе жену, которая подарила бы вам к свадьбе плетку.

Мак-Гаун схватился за голову.

- Я слишком люблю вас и теряю власть над собой.

- Ну, так поднимите кисть.

Мак-Гаун поднял ее.

- Что у вас с носом сделалось?

Мак-Гаун прикрыл нос рукой.

- Я налетел на дверь.

Марджори Феррар засмеялась.

- Бедная дверь!

Он посмотрел на нее с удивлением.

- Вы самая жестокая женщина из всех, кого я встречал. И почему я вас люблю - не понимаю.

- Столкновение с дверью плохо отразилось на вашей внешности и характере. Почему вы пришли раньше, чем всегда?

У Мак-Гауна вырвался стон.

- Меня к вам тянет, и вы это знаете.

Марджори Феррар повернула холст к стене и стала рядом.

- Не знаю, как вы рисуете себе нашу совместную жизнь, Алек, но боюсь, что счастья нам не видать. Не хотите ли виски с содовой? Вот там, в буфете. Не хотите? А чаю? Тоже нет? Следовало бы нам договориться. Если я выйду за вас замуж, что очень сомнительно, - затворницей я жить не намерена. Я буду принимать своих друзей. И теперь, пока мы не поженились, я тоже буду их принимать. Если это вам не по вкусу, можете со мной расстаться.

Она видела, как он сжал руки. Нелегкая задача быть его женой! Если бы только был какой-нибудь "подходящий заместитель"! Если бы Фрэнсис Уилмот был богат и жил не там, где растет хлопок и негры поют в полях; где текут красные реки, светит солнце и болота затянуты мхом; где растут грейпфруты, - или они там не растут? - а дрозды поют нежнее, чем соловьи. Южная Каролина, о которой с таким восторгом рассказывал ей Фрэнсис Уилмот! Чужой мир глянул прямо в глаза Марджори Феррар. Южная Каролина! Невозможно! Так же невозможно, как если бы ей предложили жить в девятнадцатом веке!

Мак-Гаун подошел к ней.

- Простите меня, Марджори.

Он положил ей руки на презрительно вздернутые плечи, поцеловал ее в губы и ушел.

А она опустилась в свое любимое кресло и стала нервно покачивать ногой.

Опилки высыпались из ее куклы - жить стало скучно.

Чего она хочет? Отдохнуть от мужчин и неоплаченных счетов? Или ей нужно еще что-то пушистое, именуемое "настоящей любовью"? Во всяком случае, чего-то ей не хватает. Итак, одевайся, иди и танцуй; потом еще раз переоденься и иди обедать; а за платья еще не уплачено!

А в общем, лучше всего разгоняет сплин хороший глоток чего-нибудь горячего!

Она позвонила, и когда ей подали все необходимое, смешала вино с коньяком, всыпала мускатных орехов и выпила стакан до дна.

IV

FONS ЕT ORIGO [10]

Через несколько дней Майкл получил два письма. На одном была австралийская марка, оно гласило:

"Дорогой сэр, Надеюсь, что вы и супруга ваша здоровы. Я поду - мал, что вам, может, интересно узнать о нас. Так вот прожили мы тут полтора года, а похвастаться нечем. Много лишнего болтают об Австралии. Климат бы ничего, когда не слишком сухо или не очень уж мокро; жене моей он очень по нраву; но вот когда говорят, что здесь легко нажить состояние, только и остается ответить, что все это басни. Люди здесь чудные - будто мы им и не нужны, и они нам будто ни к чему. Относятся к нам так, точно мы дерзость какую сделали, что приехали в их распрекрасную страну. Народу здесь маловато, но им, наверное, кажется, что хватит. Я частенько жалею, что уехал. Жена говорит, что здесь нам лучше, а я не знаю. А про эмиграцию много привирают, это-то верно.

Я не забыл, сэр, как вы были добры к нам. Жена шлет привет вам и супруге.

Уважающий вас Антоны Бикет".

Зажав письмо в руке, Майкл снова видел перед собой Бикета - худое лицо, огромные глаза, большие уши, щуплая фигура на лондонской улице под связкой цветных шаров. Пичуга несчастная, никак не найдет себе места под солнцем! И сколько таких - тысячи и тысячи! Что ж, не для таких, как эти двое, он проповедует эмиграцию; он проповедует ее для тех, кто еще не сложился, сумеет приспособиться. Их и встретят по-иному! Он распечатал другое письмо.

"Ролл Мэнор бл. Хэнтингтона.

Уважаемый сэр, Чувство разочарования, которое я испытывал со дня выхода моей книги, в значительной мере ослабело благодаря тому, что Вы любезно упомянули о ней в парламенте и взяли на себя защиту выдвигаемых мною тезисов. Я - старик и в Лондон теперь не заглядываю, но встреча с Вами доставила бы мне удовольствие. Быть может. Вы бываете в моих краях, я буду счастлив, если Вы согласитесь у меня позавтракать или приедете вечером и здесь переночуете.

Искренне вам преданный Дж. Фоггарт".

Майкл показал письмо Флер.

- Если ты туда поедешь, дорогой мой, ты будешь смертельно скучать.

- Нужно съездить, - сказал Майкл. - Fons et origo!

Он написал, что приедет на следующий день к завтраку.

На станции его ждали человек в зеленой ливрее и лошадь, запряженная в доселе не виданный им экипаж. Человек в зеленой ливрее, рядом с которым уселся Майкл, сообщил ему:

- Сэр Джемс думал, сэр, что вам захочется полюбоваться окрестностями; вот он и прислал двуколку.