Мерзкая плоть

– Сделал нечто из ряда вон выходящее… Родная, я продал тебя.

– Ой, милый, кому?

– Рыжику. Ты потянула на семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса.

– Что?!

– И теперь я никогда больше тебя не увижу.

– Ну знаешь, Адам, это свинство. Я так не хочу, чтобы больше тебя не видеть.

– Мне очень жаль… Прощай, Нина, родная моя.

– Прощай, моя радость. Но какой же ты все-таки негодяй.

На следующий день Лотти сказала Адаму: – Помните, я говорила, что вас тут один спрашивал?

– Кредитор?

– А он, оказывается, был не кредитор. Я только что вспомнила. Он одно время часто здесь бывал, пока не подрался с каким-то канадцем. Он был здесь в тот вечер, когда эта дурочка Флосси доигралась с люстрой.

– Неужели пьяный майор?

– Вчера он был не пьяный. С виду, во всяком случае, было незаметно. Такой краснолицый дядька с моноклем. Да вы, голубчик, наверно, его помните. Он еще ставил за вас на лошадь в ноябрьском гандикапе.

– Но я немедленно должен с ним связаться. Как его зовут?

– Вот этого не скажу. И знала ведь, да начисто забыла. Он поехал в Манчестер вас искать. Обидно, что вы с ним разминулись.

Адам пошел звонить Нине. – Знаешь, что, – сказал он, – ты там не спеши с Рыжиком. Возможно, я тебя еще выкуплю обратно. Пьяный майор опять объявился.

– Поздно, милый. Мы с Рыжиком сегодня утром поженились. Я как раз укладываюсь. Мы улетаем в свадебное путешествие на аэроплане.

– Я вижу, Рыжик решил ловить момент. Нина, родная моя, не уезжай.

– Нельзя. Рыжик говорит, что знает «чудесное местечко вблизи Монте-Карло с вполне приличной площадкой для гольфа, на девять лунок».

– Ну и что?

– Да, я знаю… мы туда всего на несколько дней. А потом вернемся и Рождество проведем у папы. Может быть, тогда удастся что-нибудь устроить. Я надеюсь.

– Ну, прощай.

– Прощай.

Рыжик посмотрел в окошко аэроплана. – Нина, – прокричал он, – тебя в школьные годы не заставляли учить наизусть такие стихи из хрестоматии, что-то такое «Страна величья, трон любимый Марса, какой-то там Эдем»? Ну, знаешь, наверно? «Счастливейшее племя, в малом – мир, роскошный перл в сверкающей оправе…

Дальше забыл. Что-то насчет упрямого еврея. Но ты знаешь, о чем я говорю?

– Это из одной пьесы.

– Нет, из синей хрестоматии.

– Я в ней играла.

– Ну, может быть, их потом вставили в пьесу. Когда я их учил, они были в синей хрестоматии. Но так или иначе, ты знаешь, о чем я?

– Да, а что?

– Я просто хотел сказать – у тебя нет такого чувства, когда вот так летишь и смотришь вниз и там все видно, не появляется у тебя ощущение вроде этого, ну, ты меня понимаешь.

Нина глянула вниз и увидела накренившийся под каким-то странным углом горизонт беспорядочного красного пригорода; заводы – одни работающие, другие бездействующие, брошенные; заросший канал; вдалеке – холмы, усеянные домиками; радиомачты и электрические провода; людей было не разглядеть – одни точки; они там женились и выходили замуж, бегали по магазинам, наживали деньги и рожали детей. Пейзаж опять накренился и подпрыгнул – аэроплан попал в воздушную яму.

– Меня, кажется, сейчас стошнит, – сказала Нина.

– Бедная девочка, – сказал Рыжик. – Вот бумажные пакеты и пригодятся.

Впереди черная дорога была видна на каких-нибудь четверть мили, не больше. Она разматывалась, как кинопленка. По бокам царил хаос; навстречу несся туман; крики «быстрее, быстрее» перекрывали рев мотора. Внезапно дорога пошла вверх, и белая машина, не сбавляя скорости, взлетела на крутой подъем. На верхней точке был поворот. Две машины незаметно подобрались к нему справа и слева – вот-вот столкнутся. – Быстрее! – крикнула мисс Рансибл. – Быстрее!

– Тише, тише, милая. Так вы всех перебудите. Лежите спокойно, а то никогда не поправитесь. Все хорошо, и волноваться не о чем. Ничего не случилось.

Ее пытались уложить. Разве можно править машиной лежа? Опять поворот, еще страшнее. Автомобиль приподнялся на двух колесах, дернулся вправо, его потащило через дорогу, до обрыва осталось несколько дюймов. На поворотах надо тормозить, но их же не видно, когда лежишь пластом, на спине. На такой скорости не удержать машину – видите, уже заносит.

– Быстрее! Быстрее!

Шприц. Укол.

– Не о чем волноваться, милая. Ничего не случилось… Ничего.

Глава 13

Фильм был закончен, и все уехали – Весли и Уайт-филд, епископ Филпотс и мисс Латуш, мистер Айзеке и его ученики из Национальной Академии Кинематографического Искусства. Парк тонул в снегу, чистый белый ковер, и на нем ни теней, ни пятен, только цепочки крошечных стрелок, проложенные лапками голодных птиц. Звонари усердно готовились к празднику, и воздух полнился колокольным звоном.

В доме, в столовой, мистер Флорин, миссис Флорин и пятнадцатилетняя служаночка Ада украшали ветками остролиста рамы семейных портретов. Мистер Флорин держал корзину, миссис флорин держала лесенку, Ада пристраивала ветки по местам. Полковник Блаунт пошел к себе наверх – как всегда, соснуть до чая.

Флорин приготовил сюрприз. Это было древнее знамя из белого коленкора с выведенными по нему красной ленточкой словами: «Добро пожаловать!» Он всегда помнил, где оно хранится, и искать не надо было – сверху в черном чемодане, на дальнем чердаке, позади обеих цинковых ванн и футляра от виолончели.

– Его полковникова матушка сшила, – объяснил он, – когда мальчика в первый раз увезли в школу, и вывешивалось оно потом в холле всякий раз, как он и мистер Эрик приезжали домой на каникулы. Он как войдет в дом, первым делом его высматривает, даже когда уже взрослым приезжал, в отпуск. Сразу, бывало, спросит: «А где мое знамя?» Вот мы его и вывесим для мисс Нины… лучше бы сказать, для миссис Литлджон.

Ада спросила, не нужно ли украсить остролистом спальню капитана Литлджона и его супруги.

Миссис Флорин ответила, где это слыхано, чтобы остролистом украшали спальни, и вообще на второй этаж его не носят, примета плохая.

Ада сказала, ну, тогда, может быть, веточку омелы над кроватью?

Миссис Флорин сказала, что Ада еще молода думать о таких вещах, постыдилась бы.

Флорин сказал, что хватит Аде возражать и спорить, пусть лучше идет с ним в холл вешать знамя. Одна веревка крепится на рог носорога, другая – за шею жирафа.

В положенное время сверху спустился полковник Блаунт.

– Камины в большой гостиной затопить, сэр? – спросила его миссис Флорин.

– В большой гостиной? Нет, конечно, с чего это вы вздумали, миссис Флорин?

– В честь капитана Литлджона и его супруги, сэр. Вы, наверно, не забыли, что они нынче приедут к вам на праздники?

– Какой там еще капитан с супругой? Я слыхом о них не слыхал. Интересно, кто это их пригласил сюда. Я, во всяком случае, не приглашал. Понятия не имею, кто такие. Мне они не нужны… Да вот еще, вспомнил, ведь сюда собираются мисс Нина с мужем, что же мне, весь дом превращать в гостиницу? Так что если эти люди приедут, Флорин, вы им скажите, пусть уезжают. Понятно? Мне они не нужны, и кто их пригласил – не знаю, только очень уж много люди себе позволять стали – приглашают гостей ко мне в дом, даже не спросив у меня разрешения.

– Камины в большой гостиной затопить, сэр, в честь мисс Нины и ее мужа?

– Да, да, разумеется. И в спальне у них тоже, конечно, затопите. И еще. Флорин, пойдемте-ка со мной в погреб, я хочу выбрать портвейн… Ключи у меня с собой… Думаю, что Нинин муж придется мне по вкусу, – доверительно продолжал он по дороге в погреб. – Я имею о нем самые хорошие сведения – порядочный, серьезный молодой человек, и доходы солидные. Мисс Нина пашет, что он бывал у нас в детстве. Вы его помните, Флорин? Я, убей бог, не помню. Как его фамилия-то?