Герой-чудотворец

Она не ошиблась, вернулся Джонни. Он сказал, что привез со станции оба чемодана и спросил у матери, где Чарли может найти для себя подходящую комнату.

– Мне очень больно, что ты не можешь остановиться у нас, – сказала тетка. – Но ведь у нас негде.

– Ничего, – ответил Чарли. – Я и не думал об этом. Мы найдем комнату поблизости.

Тетка провела несколько восхитительных минут, обсуждая эту неотложную и серьезную проблему.

– У миссис Крокит, – наконец торжественно и решительно провозгласила она. – Она живет совсем рядом, на этой же улице. Она – вдова, у нее единственный сын, и она славная. Она будет рада жильцу, потому что последнее время ей особенно трудно вести хозяйство. Как ее Гарри, он получил брюки?

Джонни усмехнулся.

– Получил. Я вчера его видел в них. Они на три размера больше, чем ему нужно, а так ничего. Говорят, что на этой неделе или через неделю он получит работу.

– Бедная миссис Крокит, – воскликнула тетушка Нелли. – Нам смешно, а каково ей? Неделю или две назад у ее Гарри были одни единственные молескиновые брюки, и стоило ему выйти на улицу, как все ребята начинали над ним смеяться. Ему было так стыдно, что на улицу он выходил только поздно вечером. Матери пришлось ходить и просить, чтобы ей помогли. Она была даже у мэра и сказала, что ее сыну нужны еще одни брюки. Теперь он получил эти брюки!

– Довольно, мама, – укоризненно сказал Джонни. – Ты устала. – Правда, Чарли? Ей пора отдохнуть. Пойдем-ка.

Внизу они остались вдвоем: дядя Том отправился за весьма скудными, но необходимыми покупками.

– Вот что, Джонни, для начала скажи мне, кто лечит тетушку Нелли? – спросил Чарли.

– Старина Инверюр. Вот кто. Он нас всех всегда лечил и лечит и сейчас. Рыжий старикан, злой, как дьявол, и плюет на всех. Всё ворчит и ругается, а если попробуешь обмануть его, так под зад вышибет на улицу. Скандалит с правительством, с муниципалитетом, с другими докторами. От него достается всем. Но он здорово знает весь город, знает каждого в нем и, если хочешь знать, так, по-моему, он самый лучший доктор в Слейкби. А тебе зачем это?

– Надо бы потолковать с ним.

– О чем? О матери? Бесполезно. Он тебе скажет то же, что всегда говорит нам: ей надо съездить и полечиться где-нибудь на берегу моря. В санатории, или как это там называется, что ей надо хорошее лечение, и тогда, может быть, она поправится. Но все бесплатные заведения переполнены и сотни больных ждут своей очереди, а послать ее в платное мы не можем так же, как на луну.

– Знаю, Джонни, – быстро ответил Чарли.

Но Джонни остановить было не так-то легко.

– Для нас знаешь какая задача раздобыть для нее пяток яиц или поллитра-литр молока, чего уж тут говорить о лечебнице. Я тебе, Чарли, сказал, в чем тут вся соль, – недоедание и заботы доконали мать. У нас в неделю не получается даже двух фунтов, считая то, что приносит Мэдж, а два фунта разве хватит? За дом мы платим шесть шиллингов шесть пенсов в неделю, надо платить за уголь, за газ. На одежду, страховку – это для похорон: чтобы нас по-людски похоронили, мы должны себе отказывать в еде. Вычти всё это из двух фунтов и получишь двадцать четыре шиллинга на еду и всё остальное. От этих вот всех недостатков мать и слегла. Мы живем так не со вчерашнего дня, мы живем так уже несколько лет. Так живут в Слейкби, и поэтому мать лежит в постели. Это жизнь ее доконала.

– Вот что, Джонни, – хмуро сказал Чарли, – я потолкую с доктором, и твоя мать поедет туда, куда ей надо ехать.

– Хорошо бы, но кто будет платить?

– Я.

Джонни посмотрел в глаза Чарли.

– Но ты ведь не можешь этого сделать, Чарли, дружище!

– Могу. Иначе бы я не стал так говорить. Деньги есть. Мне кое-что дали в Лондоне.

– Ты славный парень, Чарли. – На некоторое время лицо Джонни утратила свое обычное хмурое и озлобленное выражение. Сейчас он стал похожим на подростка, которого Чарли видел семь лет назад.

– Пошли к миссис Крокит, – сказал Чарли. – И нам надо потолковать с доктором, сегодня же.

Миссис Крокит оказалась очень чистоплотной, аккуратной и робкой маленькой женщиной. Она гордилась своим домом – не прошло и пяти минут как Чарли пришел к ней, и он уже знал об этом, Впоследствии Чарли неоднократно приходилось слышать, как она с гордостью говорила: «Я веду дом». Миссис Крокит напоминала командующего гарнизоном города, который с честью выдержал длительную осаду и только что был освобожден. И она действительно была таким командующим. Ее муж – он работал лудильщиком на крупнейшей городской судоверфи – знавал, что такое безработица во время кризиса, однако умер еще до того, как город погрузился в бездонный омут депрессии, и это утешало вдову, когда она робко стояла под фотопортретом чрезвычайных размеров, на котором были сняты усы в горной дымке. У нее было две дочери, обе они вышли замуж и жили в более процветающих районах. Как выяснилось позднее, она могла в любое время переехать к одной из них, но считала долгом чести перед покойным мистером Крокитом, перед своим собственным достоинством, перед сыном Гарри, владельцем молескиновых брюк, продолжать вести дом. И так как она вела его на ничтожно малое количество шиллингов, у нее были причины гордиться и считать себя победительницей. Другой ее страстью был чай. Любимым ее выражением было: «Можете меня расстрелять, но чашку чаю я выпью», что не могло не усилить драматизма в ее рассказах о тех атаках, которые были отбиты домом номер тридцать семь по Фишнет-стрит.

Миссис Крокит была в восторге от возможности заполучить жильца на несколько дней. Чарли договорился, что у миссис Крокит он будет только завтракать, так как рассчитывал, что сумеет настоять на том, чтобы питаться у дяди, что даст ему хороший предлог помочь им деньгами, в случае же отказа он сможет купить им всяких продуктов. Эти пятьсот фунтов здесь, в Слейкби, где деньги считались по пенсам, казались еще большей суммой. Его двоюродный брат Джонни не принадлежал к числу людей, которые любят жить за счет кого-то, но и не страдал излишней гордостью. Однако Чарли опасался, что дядя, который всегда был гордым и независимым, может обидеться от малейшего предложения помочь ему и просто откажется от этой помощи. Но попытаться следовало, и Чарли, побывав у миссис Крокит, зашел к ближайшему бакалейщику и мяснику и вернулся в дом дяди изрядно нагруженный провизией.

– Зачем ты купил всё это? – начал было протестовать дядя.

Чарли объяснил, что он хотел бы питаться вместе с ними, что любит поесть и что у него куча денег.

К его радости дядя больше ничего не сказал. Чарли решил не делиться с дядей своими планами о помощи тетке, пока не поговорит с доктором, и стал помогать ему готовить обед, причем оба они категорически запретили тетке выходить из комнаты.

В час дня пришла Мэдж. Увидев Чарли, она от удивления широко раскрыла глаза. Мэдж была довольно хорошенькой хрупкой девушкой, не очень здоровой, что придавало ей своеобразную миловидность. Манеры ее не отличались скромностью или выдержанностью, и поэтому не особенно нравились Чарли. Через пять минут он убедился, что тетка права, говоря, что Мэдж очень легко и просто может попасть в беду.

– Правду говорят – чудеса бывают! – закричала она, увидев Чарли. – Вот уж не думала, что семейный герой навестит нас. Чего ради ты приехал в эту дыру?

– Ради тебя, – усмехнулся Чарли.

– Рада поверить, да вот другие, жаль, не поверят. О тебе тут столько говорили! Прямо из Лондона?

– Выехал вчера ночью, – ответил Чарли с видом человека, для которого расстояние пустяки.

– Давай рассказывай скорей.

Чарли рассказал ей столько, сколько счел нужным и возможным, о том, где он побывал и что видел. Она жадно слушала.

– Довольно, Мэдж, тебе пора, – вмешался отец. – Пообедала и иди.

– Еще есть время.

– Нет, нет. Ты хорошо знаешь, что уже опаздывала.

– Ну и что же?

– Кондитерская может подождать, ничего не случится, – выпалил зло Джонни. – За восемнадцать шиллингов работать день и ночь! Подождут.