Избранное

Автомобиль несся вперед под сухой свист глушителя. Негры тихонько переговаривались между собой, и временами сзади вспыхивал их мелодичный смех, который, словно клочки бумаги, уносило ветром. Они миновали железные ворота, безмятежно спящий под луной среди деревьев дом Баярда, безмолвную коробку станционного здания и стоящую у запасного пути хлопкоочистительную фабрику под металлической крышей.

Наконец дорога стала подниматься на холмы. Она была гладкая, извилистая и пустынная, и когда Баярд резко увеличил скорость, негры замолкли. Впрочем, это были пустяки по сравнению с тем, чего можно было от него ожидать Еще дважды автомобиль останавливался и все выпивали, а потом с вершины последнего холма они увидели еще одно скопление огней, напоминавшее нитку четок в глубокой впадине, по которой проходила железная дорога. Хаб снял крышку сапуна, и они выпили снова.

По улицам, точно таким же, как в их родном городе, они медленно подъехали к точно такой же площади. Проходившие по площади люди оборачивались и с любопытством провожали их взглядом. Автомобиль пересек площадь, поехал по другой улице между широкими газонами и занавешенными окнами, и вскоре за железным забором в глубине двора среди серебристо-черных деревьев перед ними возникли ровные ряды освещенных окон, словно гирлянды четырехугольных фонариков, подвешенные среди ветвей.

Здесь в тени они остановились. Негры вышли из автомобиля, и двое вытащили контрабас и гитару. Третий держал в руках тонкую трубу, и на ее глазированных клапанах блестел и переливался бледный лунный свет; все трое стояли, склонив друг к другу головы, тихонько переговаривались и, касаясь струн, извлекали приглушенные жалобные аккорды. Потом один из негров поднес к губам кларнет.

Мелодии были старинные. Некоторые отличались сложной замысловатой формой, но в исполнении это терялось, и все они становились простыми, жалобными и протяжными. Густые печальные звуки плыли по серебристому воздуху, замирая и растворяясь в обманчивых лунных просторах. Потом негры заиграли старинный вальс. По испещренному бликами газону к ограде подошел швейцар колледжа, он прислушался и облокотился об ограду — грузная тень среди множества других теней. В тени на противоположной стороне улицы стояли слушатели. Какой-то автомобиль подъехал, затормозил, выключил мотор и фары, а в освещенных окнах на всех этажах появились окруженные сияющим ореолом головы, похожие друг на друга, женственные, далекие, нежные и божественно юные.

Негры сыграли «Дом, мой милый дом» [39], и когда грустные мягкие звуки затихли, до них донеслись легкие хлопки тонких ладоней. Митч своим приторно-сладким тенорком спел «Доброй ночи, дамы»; и юные руки захлопали смелее, а когда они двинулись дальше, из освещенных окон высовывались изящные головки в ореоле блестящих волос, и легкие хлопки еще долго плыли им вслед, становясь все слабее и слабее в серебристом безмолвии бесконечных лунных просторов.

Выехав из города, они остановились на вершине ближайшего холма, и Хаб опять снял крышку с сапуна. Среди деревьев мелькали огни, и затихающий мир, казалось, все еще доносил рукоплесканья молодых ладоней, словно нежные цветы, брошенные в дань их мужественности и юности, и они молча пили, охваченные неуловимым волшебством этого скоротечного мгновенья. Митч тихонько напевал про себя; автомобиль замурлыкал и покатился вниз. Дорога, пустынная и белесая, закругляясь, шла под уклон.

— Отключи глушитель, Хаб, — хрипло и отрывисто скомандовал Баярд.

Хаб наклонился, просунул руку под щиток с приборами, и автомобиль понесся вниз с глухим и ровным гулом, словно разбуженная грозою птица, а потом дорога изогнулась, распростершись перед новым подъемом, гул мотора взмыл до немыслимого крещендо, и автомобиль с головокружительной скоростью устремился вперед. Негры умолкли, но вскоре один из них жалобно заскулил.

— У Рено улетела шляпа, — обернувшись, сказал Хаб.

— Обойдется без нее, — отвечал Баярд. Автомобиль с ревом взлетел на холм и, миновав его вершину, вошел в крутой вираж.

— О господи! — скулил негр. — Мистер Баярд! Его слова, словно листья, уносило воздушной волной.

— Выпустите меня, мистер Баярд!

— Прыгай! — крикнул Баярд ему в ответ. Дорога уходила из-под колес, словно накренившийся пол, потом выпрямилась, как натянутая бечева, и пошла наискосок через долину. Негры, вцепившись в свои инструменты, держались друг за друга. Стрелка спидометра показала 55, 60 и неуклонно двигалась дальше. Мимо проносились редкие сонные домишки, поля и похожие на туннели перелески.

Дорога вилась по серебристо-черной земле. С обеих сторон доносились протяжно-вопросительные крики козодоев, а порою, когда фары вырывали из тьмы какой-нибудь крутой поворот, откуда-то из-под радиатора выскакивала ослепленная птица и в пыли вспыхивали два бледных огонька. Гряда холмов поднималась все выше; по обеим сторонам спускались лесистые склоны. На склонах и у самой дороги торчали вросшие в землю одинокие негритянские хижины.

Дорога нырнула вниз, потом снова устремилась вверх по длинному пологому склону, переломанному надвое еще одним спуском, и вдруг крутою стеной встала прямо перед ними. Автомобиль взлетел наверх, пронесся по спуску, потом совершенно оторвался от дороги, снова с оглушительным ревом помчался вперед, и дружный отчаянный вопль негров рассеялся где-то позади. На гребне горы рев мотора утих, и автомобиль остановился. Негры, сбившись в кучку, сидели на дне кузова.

— Мы уже в раю? — спустя некоторое время пробормотал один.

— Как бы не так, пустят тебя в рай, когда от тебя разит спиртным, к тому же ты без шляпы, — отозвался другой.

— Если Господь Бог будет заботиться обо мне так, как об этой шляпе, я и сам туда не захочу, — возразил первый негр.

— Ммм-да-а, — согласился второй, — когда мы с последнего холма съезжали, у меня не то что шляпа — кларнет чуть из рук не вырвался.

— А когда мы перепрыгнули через то бревно, или что там на дороге валялось, я думал, весь этот автомобиль у меня из рук вырвется, — вставил третий.

Они выпили еще раз. Здесь, на большой высоте, веяло мирной прохладой. По обе стороны простирались долины, полные серебристых туманов и козодоев, а за долинами сливалась с небом серебристая земля. Где-то вдалеке завыла собака. Голова у Баярда стала холодной и ясной, как колокол без языка. Внутри этого колокола наконец отчетливо вырисовалось то самое лицо: два округлившихся от изумления серьезных глаза, безмятежно оттененных двумя темными, как крылья, прядями волос. Так это же девица Бенбоу, — сказал он себе, после чего некоторое время сидел, уставившись в небо. В туманной дали ровным желтым огнем, не мигая, светились городские часы, а кругом опаловыми кряжами холмов катилась к горизонту объятая глубоким сном земля.

За ужином у Нарциссы пропал аппетит, и тетушка Сэлли Уайэт, перемалывая деснами специально приготовленную для нее размягченную пищу, ворчливо выговаривала ей за то, что она ничего не ест.

— Когда я, бывало, за столом куксилась и ничего не ела, мама заставляла меня выпить большую чашку настойки сассафраса, — заявила тетушка Сэлли, — а нынче люди воображают, что об их здоровье должен заботиться Господь Бог, а сами и палец о палец ударить не хотят.

— Я совершенно здорова, — уверяла ее Нарцисса. — Просто мне не хочется ужинать.

— Знаю я эти штучки. Вот заболеешь, а у меня, видит бог, нет сил за тобою ухаживать. В прежние времена старших больше уважали.

Вспоминая прошлое, она неаппетитно, сердито и размеренно двигала беззубыми челюстями, между тем как Нарцисса нервно ковыряла вилкой внушавшую ей отвращение еду. После ужина тетушка Сэлли продолжила свой монолог, сидя в качалке с бесконечным рукодельем на коленях. Она никогда не говорила, что именно и для кого она мастерит, и уже пятнадцать лет возилась с этой таинственной вещью, таская ее за собой в грязной бесформенной сумке из потертой парчи, набитой пестрыми лоскутками самой разнообразной формы. Она никак не могла составить из них какой-нибудь узор и потому без конца раскладывала и перекладывала, размышляла и снова передвигала лоскутки, словно части хитроумной головоломки, стараясь без помощи ножниц уложить их в определенном порядке, потом разглаживала разноцветные кусочки вялыми серыми пальцами и снова принималась передвигать их с места на места. Из иголки, приколотой у нее на груди, тонкой паутинкой свисала продетая Нарциссой нитка.