Габриэла, корица и гвоздика

— Ну, а что вы скажете об убийстве? — спросил его Ньо Гало.

— Какой ужас! Подумать только…

Тонико рассказали о черных чулках, он понимающе подмигнул. Снова стали вспоминать подобные истории, например, как полковник Фабрисио заколол жену и послал жагунсо застрелить любовника, когда тот возвращался с собрания масонской ложи. Жестокие нравы, требующие мести и крови. Суровый закон зоны какао.

Даже араб Насиб, несмотря на свои заботы (сладости и закуски сестер Рейс быстро исчезли), принял участие в беседе. И, как всегда, только для того, чтобы рассказать, что в Сирии, стране его предков, нравы были еще ужаснее. Он остановился у столика, его огромная фигура возвышалась над всеми присутствующими. Тишина воцарилась и за другими столиками, все хотели послушать Насиба.

— На родине моего отца было еще хуже… Там честь мужчины священна, никто не смеет ее пятнать. Под страхом…

— Чего?

Насиб медленно обвел взором слушателей — посетителей и друзей, принял драматический вид и наклонил свою большую голову.

— Распутную жену приканчивают ножом, ее разрезают на куски…

— На куски? — прогнусавил Ньо Гало.

Насиб приблизил к нему свое пухлое, щекастое лицо, состроил зверскую рожу и закрутил кончик уса.

— Да, кум Ньо Гало, там никто не удовлетворится тем, чтобы всадить две-три пули в изменницу и в соблазнившего ее негодяя. Наш край — край мужественных людей, и с неверной женой поступают иначе: режут гадину на кусочки, начиная с сосков…

— С сосков? Какое варварство! — Даже полковник Рибейриньо вздрогнул.

— Вовсе не варварство! Жена, изменившая мужу, другого не заслуживает. Если бы я был женат и жена наставила бы мне рога — о-о! — я бы с ней расправился по сирийскому закону: искромсал бы ее… На меньшее я бы не согласился.

— А как поступают с любовником? — поинтересовался Маурисио Каирес, на которого слова Насиба произвели большое впечатление.

— С мерзавцем, который запятнал честь мужа? — Он кинул мрачный взгляд и, подняв руку, коротко и глухо рассмеялся. — Его хватают несколько здоровых сирийцев, спускают с него штаны, раздвигают ноги… и муж хорошо отточенной бритвой… — Насиб опустил руку и сделал быстрый жест, дополняющий остальное. — Неужели? Не может быть!

— Именно. Кастрируют, как борова…

Жоан Фулженсио провел рукой по горлу.

— Но это невероятно, Насиб. Правда, каждая страна имеет свои обычаи…

— Черт знает что, — сказал капитан. — У вас, должно быть, немало кастратов… если учесть, как горячи эти турчанки…

— Но кто велит лезть в чужой дом и воровать то, что принадлежит другому? — вмешался Маурисио. — А потом, честь семьи…

Араб Насиб торжествовал, улыбаясь и приветливо поглядывая на посетителей. Ему нравилось быть хозяином бара, где ведутся такие интересные разговоры и споры, где играют в триктрак, шашки и покер.

— Пойдем сыграем… — предложил капитан.

— Сегодня не могу. Много народу. К тому же я скоро ухожу, пойду опять искать кухарку.

Доктор играть согласился, они с капитаном уселись за столик. Ньо Гало присоединился к ним, он решил сыграть с победителем. Пока встряхивали кости, доктор стал рассказывать:

— Подобный случай произошел с одним из Авила…

Он спутался с женой надсмотрщика, но муж узнал…

— И кастрировал вашего родственника?

— Кто сказал, что кастрировал? Муж ворвался с оружием в руках, но прадед успел выстрелить первым…

Компания стала понемногу расходиться, наступал обеденный час. Направляясь из гостиницы в кинотеатр, появились, как и утром, Диоженес и чета артистов. Тонико Бастос поинтересовался:

— Она только для Мундиньо?

Капитан, игравший в гаман, отозвался, чувствуя, что теперь он в какой-то степени ответствен за поступки Мундиньо:

— Он не имеет с ней ничего общего. Она свободна, как птичка, и если вам угодно…

Тонико присвистнул. Супруги поздоровались с ними. Анабела улыбнулась.

— Пойду-ка и я поприветствую их от имени города.

— Не путайте город в ваши грязные делишки, бездельник вы этакий.

— Осторожно: у мужа, наверно, есть бритва… — сказал полковник Рибейриньо.

Но они не успели подойти к артистам: появился полковник Амансио Леал, и любопытство пересилило — все знали, что Жезуино после убийства укрылся у него в доме. Утолив жажду мести, полковник спокойно удалился, чтобы избежать ареста на месте преступления.

Он прошел, не ускоряя шага, через весь город, в котором, как всегда в базарный день, царило оживление, явился в дом своего друга и товарища времен борьбы за землю и послал известить судью, что предстанет перед ним на следующий день. Он, безусловно, знал, что будет немедленно отпущен с миром и станет ждать суда на свободе, как это обычно бывало в подобных случаях. Полковник Амансио поискал кого-то взглядом и подошел к Маурисио.

— Могу я поговорить с вами, сеньор?

Адвокат поднялся, и они направились вдвоем в глубь бара. Фазендейро сказал что-то Маурисио, тот кивнул и вернулся за шляпой.

— С вашего разрешения я ухожу. — Полковник Амансио раскланялся. — Всего хорошего, сеньоры.

Они пошли по улице Полковника Адами: Амансио жил на площади, где находилась начальная школа.

Наиболее любопытные встали, чтобы посмотреть, как они идут по улице, молчаливые и серьезные, точно сопровождают религиозную процессию или покойника.

— Хочет нанять Маурисио для защиты.

— Ну что ж, это дело верное. На суде будет представлен и Ветхий завет, и Новый.

— Да… Но Жезуино не нужно адвоката. Все равно его оправдают.

Капитан обернулся, держа в руке кости, и сказал:

— Этот Маурисио — лжец и лицемер… Распутный вдовец.

— Говорят, что ни одна негритяночка не выдерживает, попав к нему в руки…

— Я тоже это слышал…

— Впрочем, одна бегает к нему с холма Уньан почти каждую ночь.

В дверях кинотеатра снова появились принц и Анабела, а за ними Диоженес, как всегда с унылым лицом.

Женщина держала в руке книгу.

— Сюда идут… — пробормотал полковник Рибейриньо.

Они встали при приближении Анабелы и предложили ей стул. Книга, оказавшаяся переплетенным в кожу альбомом, переходила из рук в руки. В альбоме были собраны газетные вырезки и рукописные отзывы об искусстве танцовщицы.

— После дебюта я хочу получить отзыв от каждого из вас, сеньоры. Анабела не согласилась присесть («Нам надо в гостиницу») и стояла, облокотившись на стул полковника Рибейриньо.

Она должна была дебютировать в кабаре в тот же вечер, а на другой день — в кинотеатре вместе с принцем, который выступал с фокусами. Он проводил сеансы гипноза и был необычайно силен в телепатии. Они только что закончили пробную демонстрацию для Диоженеса, и хозяин кинотеатра признал, что никогда ничего подобного не видел. На паперти собора старые девы, возбужденные убийством Синьязиньи и Осмундо, наблюдали теперь за Анабелой и мужчинами и ворчали:

— Ну, теперь еще одна начнет кружить им головы…

Анабела спросила своим мягким голосом:

— Я слышала, что сегодня в Ильеусе произошло убийство?

— Да. Один фазендейро убил жену и ее любовника.

— Бедняжка… — растроганно сказала Анабела, и это было единственное за весь день слово сожаления о печальной судьбе Синьязиньи.

— Феодальные нравы… — произнес Тонико Бастос, обращаясь к танцовщице. — Мы здесь живем в прошлом веке.

Принц пренебрежительно усмехнулся, кивнул головой и выпил залпом рюмку чистой кашасы — ему не нравились смеси. Жоан Фулженсио, прочтя похвалы искусству Анабелы, возвратил альбом. Чета распрощалась. Они хотели отдохнуть перед дебютом.

— Сегодня я жду всех вас в «Батаклане».

— Непременно придем.

Старые девы сгрудились на паперти собора, они были шокированы и осеняли себя крестом. Пропащий край этот Ильеус… У ворот дома полковника Мелка Тавареса учитель Жозуэ разговаривал с Малвиной.

Одинокая Глория вздыхала в своем окне. Вечер опускался на Ильеус. Бар начал пустеть. Полковник Рибейриньо отправился вслед за артистами.