Квота, или «Сторонники изобилия»

Флоранс продолжала бежать. В коридорах царило оживление. Она наткнулась на группу служащих, которые весело смеялись, почесываясь скребницами, распыляющими порошок.

– Сеньорита Флоранс, видели эту новинку? – крикнул Эстебан, когда она приближалась к ним и впервые со дня приезда она заметила на благодушной физиономии швейцара прежнее веселое, даже счастливое выражение. – Поразительно, – хохотал он, – ай… ой, ой, ой… «В чем ангельское наслажденье? Где чешется – чесать, в том нет сомненья!»

Возмущенная Флоранс в ярости, горя желанием мести, толкнула дверь в кабинет. Там она увидела Бретта с Капистой, которые, восторженно гогоча, тоже предавались неслыханным радостям, которые им доставляли чесательный порошок и почесывающая десница.

Окаменев, Флоранс застыла на пороге. Вскоре за ее спиной появился Квота. По его лицу чувствовалось, что он торжествует, хотя и пытается скрыть это.

– Дядюшка! – крикнула наконец Флоранс, уже ничего не соображая от ярости. – Как вы можете?.. Как вы… Немедленно выбросьте вон эту гадость!

– Да ты что! – удивленно возразил Бретт. – Наоборот, это блестящая находка! – И, повернувшись к Квоте, добавил: – На сей раз ваши психоаналитики попали в точку, поздравляю! Ты не представляешь себе, – вновь обратился он к племяннице. – …Ой-о!.. А-ах… Хочешь попробовать? Вот увидишь сама, как… Ой!

Вместо ответа Флоранс схватила его за лацканы пиджака и с силой тряхнула.

– Дядя, опомнитесь! Прекратите немедленно, не то я зарычу.

Эта вспышка отрезвила Бретта и Каписту, и они перестали чесаться.

– Что? – пробормотал Бретт. – Что такое? Что случилось?

– А то, – дрожа от возмущения, сказала Флоранс, – что достаточно я здесь насмотрелась, хватит. Я вижу – бороться поздно, слишком поздно. И я уезжаю.

– Куда?

– В Европу. Первым же самолетом.

Дядя вздрогнул, словно его ударили.

– Да успокойся, успокойся ты, – уговаривал он ее. – Не горячись. Ты ведь только что приехала.

Флоранс попыталась взять себя в руки.

– Дядя, – сказала она твердым голосом, – выслушайте меня. Сейчас вам придется сделать выбор – и окончательный.

Бретт почувствовал, что близится катастрофа.

– Сделать выбор? Кому? Мне? – пролепетал он. – Но… между чем и чем?

Флоранс решительным жестом показала на Квоту, который стоял за ее спиной.

– Между этим человеком и мною.

После ультиматума Флоранс воцарилось глубокое молчание.

– Надеюсь… надеюсь… ты… ты пошутила, – заикаясь, пробормотал наконец Бретт, но по голосу его чувствовалось, что он сам не верит собственным словам.

Флоранс твердо повторила:

– Или он, или я. Еще никогда в жизни я не говорила так серьезно.

Квота настороженно наблюдал за этой сценой. Потом шагнул вперед.

– Я действительно опасаюсь, дорогой Бретт, – невозмутимо проговорил он, – что у нас с вашей племянницей точки зрения на жизнь несовместимы. Но я никогда не прощу себе, дорогой мой друг, если из-за меня в вашей семье произойдет разлад. Поэтому, если вы не возражаете, не будем обсуждать этот вопрос.

Его слова лишь усилили волнение Бретта.

– Не понимаю… что вы хотите этим сказать?

– Я буду в отчаянии, если стану причиной драмы в вашей семье. К тому же я и так часто укоряю себя, что слишком долго пренебрегал своими обязанностями педагога…

– Погодите, не торопитесь, черт побери, говорите яснее. Что вы собираетесь делать?

– Да просто вернуться в колледж, в Камлупи, вот и все.

Эти слова, произнесенные совсем спокойным тоном, поразили Бретта и Каписту словно удар молнии. Они даже на минуту потеряли дар речи, потом вдруг Бретт взорвался.

– Вы! – крикнул он, задыхаясь. – Из-за какой-то вздорной болтушки!

И, повернувшись всем корпусом к Флоранс, брызгая от волнения слюной, бросил:

– Противная девчонка, чего ты лезешь не в свои дела?

Каписта, побагровев от ярости, тоже подошел к Флоранс.

– Ах, значит, вот зачем вы вернулись? – крикнул он ей прямо в лицо. – Вас за этим прислали? Что на Квоту точат зубы, это я давно подозревал, но здесь никто, слышите вы, никто не позволит… – И вдруг он завопил: – Это же диверсия! Вас запросто выставят из нашей страны, и гораздо быстрее, чем вы сюда прибыли!

Но Флоранс не слушала его, она не спускала глаз с Бретта.

– Дядюшка, милый, дорогой, ну, прошу вас – пусть он уедет, раз он сам предлагает, – настойчиво твердила она.

Ее ласковый, но полный тревоги голос, ее упорство подействовали на Бретта.

– Ты совсем потеряла голову, – сказал он уже менее резким тоном. – Да отдаешь ли ты себе отчет в том, что… Пойди-ка лучше отдохни, а завтра, когда одумаешься, мы вернемся к нашему разговору.

– Зачем, пусть она все выскажет сейчас…

Бретт вздрогнул, увидев, как Квота ласково улыбается Флоранс.

– Я ее прекрасно понимаю, – продолжал Квота, – и не могу на нее сердиться. Неудивительно, что мои слишком реалистические взгляды на жизнь привели в смятение столь чувствительную натуру.

Флоранс по-прежнему не обращала на него внимания. Она обняла дядю Самюэля.

– Дядя… Любимый мой дядюшка, послушайтесь меня. Сейчас вы богаты, и, вот видите, я, – Флоранс повернулась к Квоте, – благодарю его за это: спасибо, Квота, большое, большое вам спасибо. А теперь, дядюшка, милый, умоляю вас, пусть он уедет! Чего вам еще надо? Стать еще богаче? А зачем? Что вы сможете приобрести такого, чего у вас еще нет? Третий типофон? Четвертое пианино? Шестой автомобиль? Или вы собираетесь коллекционировать ваши дивиденды, как филателист марки? Или на манер Эстебана коллекционировать часы и умывальники? Неужели вы не видите сами, какое будущее ждет нас всех, если этот человек не прекратит свою деятельность?

– А ты знаешь, что нас ждет, если он прекратит? – В голосе Бретта снова зазвучал гнев, и Флоранс опешила. – Всего два года пробыла в Европе – и уже забыла азы нашего ремесла? Коммерция беспощадна – «Кто не движется вперед, тот отступает назад». Либо иди вперед, либо подыхай! Замолчи! Мне осточертели твои интеллигентские разговорчики!

– Но я же молчу…

– Слава богу! Еще бы посмела спорить со мной! Знаем мы вас, идеалистов, софистов и иже с ними! Экономику на одних добреньких чувствах не создашь! Скажи, хоть когда-нибудь, еще со времени египетских пирамид, кто-нибудь из вас, из таких вот благородных, как ты, из вас, кичащихся своим добросердечием и чистой совестью, кто-нибудь из вас спас народы от голодной смерти? Вот уже сорок веков такие, как ты, торгуют воздухом, красивыми словами, а я тем временем продаю вполне конкретный, реальный товар – комфорт, счастье, здоровье детей, радость жизни. Знаешь, что будет, если наша торговля замрет? – продолжал греметь Бретт. – Я сразу же прогорю, это уж бесспорно. А если уедет Квота, моя торговля замрет! Значит, снова начнется безработица, нищета. Ты этого хочешь?

– Дядя, родненький, не сердитесь, – мягко проговорила Флоранс, когда Бретт остановился, чтобы перевести дух. – Но умоляю вас, взгляните трезво в лицо действительности: что вы называете комфортом? Квартиры, забитые всякими немыслимыми вещами доверху, так что они чуть из окон не вываливаются? Вы называете счастьем жизнь автоматов, в ужасе мечущихся по магазинам, лишь бы выполнить обязательную норму покупок? Вы называете радостью жизни смертельную скуку, которой охвачены эти превращенные вами в идиотов люди, да им уже ничего не хочется, они набрасываются – как и вы сами только что – на чесательный порошок, чтобы всласть почесаться, словно обезьяны, взгрустнувшие в неволе. Возьмите хотя бы беднягу Эстебана…

– Эстебана?

На сей раз Флоранс перебил Каписта. Он слишком долго сдерживал себя, и наконец терпение его лопнуло.

– Эстебана! Вот именно – Эстебана! – восклицал он. – Ну-ка, позовите его сюда, и мы посмотрим. Нет, да вы соображаете, что говорите!

Каписта подошел к двери, распахнул ее и крикнул:

– Эстебан! Эстебан! – и, повернувшись к Флоранс, добавил: – Сейчас вы услышите, что он вам ответит!