История Энн Ширли. Книга 2

— Еще бы не помнить! В жизни его не забуду!

— В тот год лягушки квакали в болоте и у ручья как бешеные. Я часто слушала их, сидя у окошка, и удивлялась, что они как будто и радуются, и грустят одновременно. Ох, как славно вернуться домой! В Редмонде мне было хорошо, в Болингброке — замечательно, но Грингейбл — это мой родной дом.

— Я слышала, что Джильберт этим летом совсем сюода не приедет, — заметила Марилла.

— Да…

Что-то в тоне Энн заставило Мариллу внимательно посмотреть на нее, но Энн, казалось, была увлечена цветами, которые она устраивала в вазе.

— Правда, хороши? — спросила она.

— А экзамены Джильберт хорошо сдал? — упорствовала Марилла.

— Прекрасно. Первый на курсе. Но где же Дэви с Дорой и миссис Линд?

— Рэйчел с Дорой пошли к Гаррисонам, а Дэви у Боултеров. Да вон он, кажется, бежит.

Дэви ворвался в кухню, замер, увидев Энн, и затем с радостным воплем бросился ей на шею.

— Как я рад тебя видеть, Энн! Знаешь, я с осени вырос на два дюйма. Миссис Линд меня сегодня измеряла. Да, Энн, посмотри — у меня выпал передний зуб. Миссис Линд привязала к нему бечевку, а другой конец к двери, а потом захлопнула дверь. Я продал его Милти за два цента. Милти собирает зубы.

— А зачем они ему? — спросила Марилла.

— Он из них сделает ожерелье, как у индейского вождя, — объяснил Дэви, залезая к Энн на колени. — У него уже собралось пятнадцать зубов, и ему все обещали отдать свои, так что никому другому уже на ожерелье не хватит. Ничего не скажешь — Боултеры деловые люди.

— Ты хорошо вел себя у Боултеров? — спросила Марилла.

— Да, только мне надоело хорошо себя вести!

— Тебе еще скорее надоело бы вести себя плохо, — засмеялась Энн.

— Может, оно и так, но зато как бы я повеселился, — упорствовал Дэви. — А потом можно и раскаяться.

— Это не всегда помогает. А что вы сегодня делали с Милти?

— Ну что — ловили рыбу, гоняли кошку, искали птичьи гнезда, кричали, чтобы услышать эхо. Скажи, Энн, а что такое эхо?

— Эхо — это прекрасная нимфа, которая живет в глубине леса и смеется оттуда над всем светом.

— А какая она из себя?

— У нее темные волосы и глаза, а шея и руки у нее белые как алебастр. Но ни один смертный не может увидеть ее красоту. Она бегает быстрее оленя — так что мы только слышим, как она нас передразнивает. Иногда она зовет кого-то ночью, иногда смеется под звездами. Но увидеть ее нельзя. Если ты за ней пойдешь, она от тебя убежит и будет смеяться над тобой из-за следующего холма.

— Это правда, Энн, или ты заливаешь?

— Дэви! — с отчаянием воскликнула Энн. — Неужели у тебя не хватает ума отличить ложь от сказки?

— Тогда кто же дразнится из-за куста на участке Боултеров?

— Когда ты немного подрастешь, я тебе это объясню.

Упоминание о возрасте придало мыслям Дэви новый ход. Немного подумав, он прошептал с серьезным видом:

— Энн, я собираюсь жениться.

— Когда? — так же серьезно спросила Энн.

— Ну, конечно, не скоро — когда вырасту.

— Ну, слава Богу. А на ком?

— На Стелле Флетчер — мы с ней учимся в одном классе. Она такая хорошенькая, Энн, ты себе представить не можешь. Если я умру до того, как вырасту, ты о ней позаботься.

— Ну какую чушь ты городишь, Дэви! — сердито воскликнула Марилла.

— Никакую не чушь! — обиженно возразил Дэви. — Мы с ней помолвлены, и если я умру, она будет почти что моей вдовой. А о ней совершенно некому позаботиться — у нее только старенькая бабушка.

— Идите ужинать, — позвала Марилла. — Не надо ему потворствовать, Энн, а то он еще не то наговорит.

Энн с удовольствием провела лето в Эвонли, хотя иногда ее нет-нет да и посещало ощущение пустоты — словно ей не хватало чего-то привычного в жизни. Даже самой себе она отказывалась признаваться, что это из-за Джильберта. Но когда ей вечером приходилось идти домой одной, а Диана с Фредом и многие другие веселые парочки разбредались по дорожкам, освещенным лишь светом звезд, сердце ее ныло от одиночества, и она больше не могла обманывать себя. Джильберт ни разу ей даже не написал, а она надеялась получать от него весточки. Энн знала, что он иногда пишет Диане, но гордость не позволяла ей спрашивать о нем; Диана же, предполагая, что Энн сама от него получает письма, ни о чем ей не рассказывала. Мать Джильберта, веселая добродушная женщина, которую Бог не наградил избытком такта, имела привычку очень громко и всегда при скоплении народа спрашивать Энн, часто ли ей пишет Джильберт. Бедняжка Энн только краснела и бормотала: «Да нет, не очень», что всеми, включая саму миссис Блайт, расценивалось как проявление девичьей застенчивости.

Но в остальном Энн чудесно провела лето. В июне у нее гостила Присцилла, а после ее отъезда мистер и миссис Ирвинг, Поль и Шарлотта Четвертая приехали «домой» на июль и август.

Опять в Приюте Радушного Эха звучали веселые голоса, и эхо за рекой без конца звенело насмешливыми колокольчиками.

Мисс Лаванда ничуть не изменилась — даже стала еще красивее и очаровательнее. Поль ее обожал.

— Но я не называю ее «мама», — объяснил он Энн. — Так я обращался только к своей мамочке и больше ни к кому не могу. Вам ведь это понятно, мисс Энн?

Я зову ее «мама Лаванда» и люблю ее почти так же, как папу. И даже немножко больше, чем вас.

— Правильно, так и должно быть, — кивнула Энн.

Полю исполнилось тринадцать лет, он здорово вырос. У него было все такое же красивое лицо и все такое же цветистое воображение. Они с Энн с наслаждением гуляли по лесам, полям и морскому берегу, болтая без умолку. Вот уж действительно две полностью родственные души.

Шарлотта Четвертая стала взрослой девушкой, зачесывала волосы наверх и отказалась от непременных голубых бантов. Но лицо у нее было по-прежнему испещрено веснушками, нос — все такой же курносый, и она по-прежнему улыбалась до ушей.

— Вам не кажется, что я говорю с американским акцентом, мисс Ширли? — при первой встрече спросила она у Энн.

— Да нет, Шарлотта, я не замечаю.

— Вот и хорошо. А то дома меня этим страсть как донимают, но я думаю, они просто дразнятся. Я против янки ничего не имею, мисс Ширли, они очень даже цивилизованный народ. Но для меня нет ничего лучше нашего острова.