Сидр для бедняков

— Серьезно, не хочу, — отказывался Блекер. — Сейчас я смогу проглотить разве что-нибудь жидкое.

— Тарелочку детской кашки, — пошутил Герри. Он сдобрил селедку нарезанным луком и до половины засунул в рот.

— Немного супа, пожалуй, — сказал Блекер.

В закусочной Герри взял для него томатный суп. Блекер помешал мутную красноватую жижу со сладковатым запахом.

— Может, съешь парочку фрикаделек, — предложил он Герри, нащупав ложкой в супе не меньше десятка шариков.

Но тут Герри принялся громко высмеивать его, изображая, как фрикадельки толкаются в животе в поисках выхода. От возмущения Блекер залился краской, начал было объяснять, что предложил фрикадельки из вежливости и никакого отношения к работе его кишечника это не имеет. Но, заметив, что своими оправданиями только подливает масла в огонь, замолчал. Герри так хохотал, что на них с любопытством уставились и посетители закусочной, и официантка, расставлявшая на большом подносе чашки с кофе и чаем для рыночных торгашей.

Блекер убрал с пола мусор, сложил его возле стены и сел со стеклом и рисовальными принадлежностями за шаткий столик, стоявший около секретера в углу магазина.

Пришел Герри, в том же затрапезном виде, в каком Блекер застал его первый раз.

— Держи аванс, — сказал он, выложил на стол десятку и прихлопнул ладонью. — Я еду в Зандворт. Не хочешь прошвырнуться?

— Нет, — отказался Блекер. — Не люблю ходить нагишом и не выношу песка между пальцами.

Герри помолчал, глядя, как Блекер разрисовывает уголок циферблата.

— Если зайдут покупатели, пусть платят чеками, Вилли, — распорядился он. — О’кей?

— О’кей, — пробурчал Блекер.

— Тогда всего хорошего, — сказал Герри, дружески хлопнув его по плечу.

— И тебе того же, — отозвался Блекер.

Хорошо бы, конечно, прогуляться, подумал Блекер, услышав шум отъезжающего «шевроле». Побродить но морскому берегу, ступая одной ногой по воде, а другой по влажному песку. Подставить лицо свежему ветерку, глубоко подышать на воле. Посидеть у подножия дюн, глядя, как мамаши с детишками собираются домой. Малыши уже устали, да и обед еще надо приготовить.

Можно было бы, покуривая сигару, дождаться вместе с Герри вечера, полюбоваться закатом и с наступлением темноты не спеша вернуться назад, шлепая ногами по воде, чтобы брызги серебрились в лунном свете.

Блекер со злостью пнул ножку стола. Так мне и надо, подумал он. Сам себя наказал. Он с силой хлопнул ладонями по вискам. Голова закружилась, в ушах зашумело, перед глазами поплыл туман, словно хлопья ваты, то поднимаясь вверх, то опускаясь.

Он подошел к крану, сполоснул руки и поднес их к лицу, мокрые и холодные. Встряхнувшись, как утка после купанья, он вернулся в магазин, схватил со стола десятку и побежал за слабительным.

Выйдя из аптеки, Блекер машинально зашел в булочную наискосок через улицу. Продавщица, на которую он вчера во время прогулки обратил внимание, вблизи ему не понравилась. У нее был вялый, как у старого пьяницы, рот и высоко вздернутый курносый нос с широкими ноздрями.

Витрина ломилась от обилия вкуснейших пышек с шоколадом и без шоколада, фруктовых пирожных, сливочных трубочек, марципановых и глазированных булочек, датских и голландских яблочных пирогов, ореховых и кофейных тортов. Но Блекер очень хорошо помнил вкус любимого в детстве лакомства и, не задумываясь, попросил два эклера.

— Клади четыре, — сказал он, когда девушка положила в коробку первое пирожное.

На кухне он проглотил слабительное, запив водой.

Не прошло и получаса, как в животе заурчало. Действует, с радостью подумал он, продолжая разрисовывать циферблат цветами и листьями. Если покрасить корпус под цвет мха, то получатся красивые часы. Герри с гордостью может предложить их своим покупателям. «Вот какую продукцию выпускает наша фирма». Надо доделать их до возвращения Герри. И Блекер углубился в работу, закусив губу и не обращая внимания на громкое урчание в животе.

Но критическая фаза застала его врасплох. Схватило так, что он, согнувшись в три погибели, мелкими шажками побежал в туалет, торопливо расстегнул старомодную застежку на брюках, затаив дыхание, сел и наконец разрядился…

Заметив, что двор освещен светом, падающим из кухонного окна верхних соседей, он понял, что уже поздний вечер. Послышался шум кофейной мельницы. Потом его заглушил голос диктора, читающего последние известия.

Петер уже лег спать, подумал он. А может быть, Адри разрешила мальчику посидеть подольше, чтобы не смотреть телевизор в одиночестве. Кто из них двоих будет громче оплакивать его? Может, позвонить и спросить? Не стоит. После его «Здравствуй, крошка! Говорит Виллем» скорее всего сначала наступит тишина, а потом Адри заплачет или скажет, что Петер ужасно скучает по нему. Не исключено, что она скажет, им-де безразлично, куда он ушел. В этом случае она солжет, и он сможет сказать: «Говори что хочешь, но позволь мне иметь свое мнение. Ну как, девочка… если по-честному?»

Блекер осторожно отодрал от пирожного прилипшую бумагу, вынул эклер из коробки, положил на ладонь, снова засунул коробку в пакетик и аккуратно закатал края. Уголком глаза он видел телефон. Вот он, стоит. А я не стану на него смотреть, потому что не собираюсь ей звонить. Глупо звонить: еще подумает, что ее взяла. Лучше уж сдохну от болезни, от нищеты или тоски, чем позвоню ей, черт побери!

Блекер присел с пирожным на кровать и откусил кусочек глазированного теста. От сладкого сразу заныли зубы. Он перестал жевать и, держа кусок во рту, ждал, пока утихнет боль.

Трубку можно положить после первых же двух гудков, подумал он. К черту эту идиотскую мысль, решил он и снова взялся за пирожное, выковыривая крем и облизывая пальцы.

При первом звонке телефона Адри вскочит. «Это Виллем», — подумает она. И в тот миг, когда она, замирая от волнения, услышит второй звонок, переступит порог прихожей и протянет руку к трубке… Не поддаваться искушению, приказал он себе и перешел с пирожным из комнаты в магазин.

На последней странице школьной тетради, в которой Герри вел свою бухгалтерию и которая раздражала Блекера царившим в ней беспорядком, он записывал, кто звонил. Аренд — два раза, Кабеляув — один, Джойс — один. Положив трубку и сделав запись, он быстро возвращался в магазин и продолжал расписывать часы. На шум машины он всякий раз выглядывал в окно, но Герри все не было.

Покончив со стеклом, Блекер покрасил весь корпус, кроме задней стенки. Затем снял со стены образец и повесил вместо него еще не просохшие часы. Кисточкой закрасил отпечатки пальцев, отступил на несколько шагов и посмотрел. Блестяще, подумал он. Остается только вставить механизм, когда высохнет корпус. Насвистывая от удовольствия и радости, что первая работа удалась, он вытер руки тряпкой, смоченной скипидаром, попытался выковырять спичкой забившуюся под ногти зеленую краску, но безуспешно. Краска въелась в кожу. Пришлось смириться: ведь это трудовая грязь.

Телепередачи закончились. Старики наверху прошаркали в спальню и улеглись в постель. Блекер погасил в магазине свет. Временами он слышал, как открывались и закрывались двери, видел людей, торопившихся домой или в бар, пропустить рюмочку на сон грядущий. Летняя ночь, вот и ходят по забегаловкам, подумал он, закуривая сигару, и решил ждать Герри до двенадцати часов.

Он испуганно вскочил, ничего не соображая. Который час, черт возьми? Что за одежда на нем? Кто там так яростно барабанит в дверь? Господи, ничего не понять. Запах бензина привел его в чувство, и он бросился в магазин, на бегу сильно ударившись коленом о бар.

Пит Кабеляув, прижавшись лбом к стеклу, заглядывал внутрь. Увидев Блекера, он отступил в сторону, пританцовывая и потирая руки, словно от холода.

— Что, не пришел еще? — спросил он, не дожидаясь, когда откроется дверь.