Сотворение Святого

— Трусы! — прошипел он, яростно глядя на них, сжимая кулаки. А потом, более не в силах сдерживаться, выхватил меч и закричал: — Дайте мне пройти!

Они раздались в стороны, и он прошел. Но за его спиной толпа сомкнулась и вновь, только еще громче, зазвучали проклятия.

— Клянусь Богом, — воскликнул Кеччо, — я бы с радостью развернул пушки и выкосил их, как траву.

То были первые гневные слова, которые он произнес в адрес своих горожан.

Нас тоже перестали жаловать и освистывали, когда мы с Маттео или Моратини проходили по улицам. А ведь неделей раньше они лизали наши сапоги и целовали землю, по которой мы проходили.

Атака продолжалась снаружи и изнутри, по городу ползли слухи, что Лодовико поклялся отдать город на разграбление армии и повесить каждого третьего. И все знали его как человека слова. Сначала шепотом, а потом все громче зазвучали предложения сдаться… Мысль эта завладела всеми, и когда даже самые смирные жители, осмелев от охватившего их страха, заговорили об этом, они принялись виновато переглядываться. Собирались группами, шушукались, замолкали, если вдруг видели человека, которого причисляли к сторонникам Кеччо. Горожане обсуждали, как что-то выторговать для себя. Некоторые предлагали сдаться безо всяких условий, другие отдавали предпочтение хоть какому-то, но соглашению. Наконец прозвучало предложение выдать герцогу семнадцать заговорщиков, которые подготовили убийство Джироламо. Мысль эта сначала их испугала, но скоро они к ней привыкли. Говорили, что на самом деле д’Орси нисколько не заботило общее благо, они преследовали личные цели, убивая графа, и тем самым навлекли на город беду. Горожане ставили Кеччо в вину, что он заставил их страдать в угоду собственному честолюбию. Ранее они превозносили его до небес за отказ править городом, теперь же говорили, что он лишь прикидывался, а на самом деле собирался при первой возможности захватить город. Другие же помогали ему из жадности и мелкой мести. Обсуждая нас, они только распалялись и скоро пришли к выводу, что поступят по справедливости, выдав герцогу виновников их бед.

День прошел, и вторая ночь, а помощь из Рима все не приходила.

Еще одна ночь миновала, но ничего не изменилось: дорога на Рим по-прежнему пустовала.

И четвертая ночь прошла без изменений. Горожан охватило разочарование: если армия выступила на подмогу, почему же ее нет? Внезапно они принялись задавать вопросы о письме из Рима от папы. Никто не видел посланца. Как появилось письмо? Ужасные подозрения зародились в головах, и горожане устремились к дворцу д’Орси, требуя встречи с Савелло. Как только он появился, раздались крики:

— Покажи нам письмо!

Савелло отказался. Они настаивали. Спрашивали, где гонец, который доставил его. Савелло ответил, что отправил его обратно в Рим. Никто из нас тоже не видел письма, и мы заподозрили неладное. Кеччо спросил:

— Письмо было?

Савелло какое-то мгновение смотрел на него, прежде чем ответить:

— Нет.

— Господи, почему вы сказали, что получили его?

— Я не сомневался, что армия выступила. И хотел их подбодрить.

— Дурак! Теперь они ничему не поверят. Дурак, ты все испортил!

— Не я, а ты! Ты сказал мне, что весь город хочет перейти к папе!

— Так оно и было, пока не появился ты со своей ложью и интригами!

Савелло сжал кулаки, и я подумал, что он собирается броситься на Кеччо. Но тут с улицы донеслись крики толпы:

— Письмо! Гонец!

Кеччо подскочил к окну.

— Нет никакого письма! Протонотарий солгал вам! Помощи не будет ни из Рима, ни из Флоренции!

Толпа загомонила, и теперь послышались уже другие крики:

— Сдаваться! Сдаваться!

— Сдавайтесь, если хотите, — ответил им Кеччо, — но не думайте, что герцог простит вас. Придется отвечать за то, что вы раздели графа, надругались над телом, разграбили его дворец.

Савелло стоял один, побагровев от ярости. Кеччо повернулся к нему, губы искривила насмешливая улыбка.

Глава 30

На следующий день состоялось секретное заседание совета, о котором заранее не узнали ни Кеччо, ни его друзья. Но потом нам стало известно, что на заседании обсуждались условия капитуляции, предложенные Лодовико. Герцог потребовал, чтобы детей графа передали ему, а для управления городом предлагал создать комиссию, часть членов которой назначил бы он, а часть — жители Форли. Вскоре после полудня вошел слуга и сообщил, что к дворцу пришли Никколо Торниелли и другие члены совета. Кеччо спустился к ним, и Никколо заговорил, едва увидев его:

— Кеччо, мы решили, что будет лучше, если заботу о детях графа Джироламо мы возьмем на себя, и пришли, чтобы ты передал их нам.

Кеччо ответил коротко:

— Если это все, Никколо, вы можете идти…

— Мы не уйдем без детей, — прервал его Антонио Ласси.

— Как я понимаю, это зависит от меня, а я намерен держать детей у себя.

— Поосторожнее, Кеччо, не забывай, что ты не наш правитель.

— А кто ты, Антонио, хотелось бы мне знать?

— Я член совета Форли, как и ты, не больше и не меньше.

— Нет, сейчас я скажу тебе, кто ты, — яростно вскричал Кеччо. — Ты жалкий трус, попавший в совет благодаря тирану, и ты помогал ему угнетать людей, которых я освободил, и люди оплевывали тебя. Ты жалкий трус, который переметнулся ко мне, когда я убил тирана, и в своем рабском подобострастии предложил избрать меня правителем, и я плюнул на тебя. А теперь ты снова боишься и пытаешься примириться с герцогом, предав меня. Это от тебя поступило предложение выдать меня Лодовико. Вот кто ты такой. Посмотри на себя и возгордись!

Антонио уже собрался ответить, но Никколо остановил его:

— Помолчи, Антонио. А теперь, Кеччо, передай нам детей.

— Не передам, или вы меня не поняли? Я спас им жизнь, и они по праву мои. Они мои, потому что я убил графа, потому что я взял их в плен, потому что сейчас они у меня, и потому что они залог моей безопасности.

— Они залог и нашей безопасности, и мы, совет Форли, требуем от тебя, Кеччо д’Орси, отдать их.

— И я, Кеччо д’Орси, отказываюсь!

— Тогда мы возьмем их силой.

Никколо и Антонио шагнули вперед. Кеччо выхватил меч:

— Клянусь Богом, я убью первого, кто переступит порог моего дома.

Постепенно собирались люди, и теперь за спинами членов совета гудела огромная толпа. Они жадно ловили каждое слово, радуясь возможности унизить недавнего героя. Они насмешливо гоготали, когда Кеччо орал на Антонио, а теперь принялись кричать:

— Дети! Отдай детей!

— Говорю вам, не отдам!

Они начали свистеть и ругаться, обвинять Кеччо, что навлек на город беду, называть тираном и узурпатором. Кеччо смотрел на них, его трясло от ярости. Никколо приблизился еще на шаг.

— Отдай их, Кеччо, или тебе будет хуже.

— Еще шаг, и я тебя убью!

Терпение толпы лопнуло. В нас полетели камни. Один задел лоб Кеччо, и по щеке потекла струйка крови.

— Отдай нам детей! Отдай нам детей!

— Мы вызовем солдат, — пригрозил Антонио.

— Дети! — ревела толпа. — Он их убьет! Отберите их у него!

Толпа подступала. Члены совета и передние ряды подошли к нам почти вплотную, так что едва не натыкались на обнаженные мечи. Еще мгновение, и все закончилось бы для нас трагически: против двухсот человек мы устоять не могли. Внезапно на верхней ступеньке лестницы появился Бартоломео, который вел за руки мальчиков.

— Остановитесь! — крикнул он. — Остановитесь, вот дети!

Кеччо обернулся.

— Я их не отдам. Уведи их!

— Я никогда тебя ни о чем не просил, Кеччо, — ответил Бартоломео. — Всегда делал то, что ты говорил. Но сейчас взываю к тебе: отдай детей.

Я присоединился к нему:

— Детей надо отдать. Или нас всех убьют.

Кеччо постоял в нерешительности. Потом молча повернулся и ушел. Мы приняли это за согласие, и Бартоломео передал испуганных детей членам совета. Толпа радостно завопила, и горожане ушли с добычей, торжествуя…