Гoра

Шучорита сидела, задумавшись, и Гора продолжал:

— Не считайте меня фанатиком, и особенно из числа наших скороспелых ортодоксальных индуистов. Я вижу глубокую и величественную связь во всем том, что переживает и к чему стремится Индия; созерцание этого приводит меня в настоящий восторг, и я не чувствую ни малейшего смущения, сталкиваясь с самыми нищими, самыми темными нашими соотечественниками. Не всем, увы, дано слышать этот великий зов Индии, но это не мешает мне ощущать свое неразрывное единство со всем народом ее, сознавать, что этот народ принадлежит мне, так же как я принадлежу ему. И я ни на секунду не сомневаюсь в том, что именно в народе постоянно проявляется таинственный, извечный дух Индии.

Мощный голос Горы, казалось, сотрясал весь дом.

Трудно было ожидать, что Шучорита поймет все, что хотел сказать Гора, но первые проблески неминуемого прозрения всегда воспринимаются остро, и сейчас, словно впервые осознав, что мир человека не ограничивается пределами его семьи или общины, она испытывала неясное болезненное чувство.

Больше на эту тему они не говорили — на лестнице послышались быстрые шаги и громкий девичий смех. Это вернулся Пореш-бабу с Бародашундори и девушками, и встретивший их Шудхир уже принялся за свои обычные шутки.

Войдя в комнату и увидев Гору, Лолита и Шотиш постарались умерить свое веселье, Лабонне же, не в силах сдержать смех, повернулась и стремглав кинулась вон из комнаты. Шотиш подбежал к Биною и начал что-то шептать ему на ухо, а Лолита пододвинула стул поближе к Шучорите и села, почти спрятавшись за ее спиной.

Следом за ними вошел Пореш-бабу.

— Меня немного задержали, — сказал он. — А Пану-бабу уже ушел, как я вижу…

Шучорита промолчала, и Биной ответил за нее:

— Да, он куда-то спешил.

— Нам тоже пора идти, — сказал Гора и, поднявшись с кресла, почтительно поклонился Порешу-бабу.

— Мне так и не удалось поговорить с вами сегодня. Заходите к нам, когда у вас будет время, — сказал Пореш, обращаясь к Горе.

Гора и Биной направились к выходу, но в этот момент в дверях показалась Бародашундори. Молодые люди поздоровались с ней.

— Как, вы уже уходите? — воскликнула она.

— Да, — коротко ответил Гора.

— Но вас, Биной-бабу, я не отпущу, — обратилась Бародашундори к юноше. — Оставайтесь обедать. Мне нужно поговорить с вами.

Шотиш подпрыгнул от радости и, схватив Биноя за руку, закричал:

— Да, ма, не отпускай Биноя-бабу, пусть он переночует у нас сегодня.

Видя, что Биной стоит в нерешительности, Бародашундори обратилась к Горе:

— Вы непременно хотите увести с собой Биноя-бабу? Разве он вам так уж нужен?

— Нет, что вы, — поспешно возразил Гора, — ты оставайся, Биной, а я пошел.

И он быстро вышел из комнаты.

Пока Бародашундори спрашивала у Горы разрешение Биною остаться, Биной не удержался и искоса взглянул на Лолиту. Девушка стояла отвернувшись, и на губах ее играла улыбка. И хотя Биной не мог сердиться на Лолиту за ее вечные поддразнивания, ему стало не по себе. Когда он вернулся к своему стулу и сел, Лолита заметила:

— А знаете, Биной-бабу, с вашей стороны было бы куда разумнее сбежать.

— Почему?

— Ма кое-что замышляет против вас. Для спектакля, который мы собираемся поставить на празднике у судьи, не хватает одного актера, и она твердо решила, что вы нас выручите.

— Силы небесные! — встревожился Биной. — Но ведь я же не смогу!

— Я так и сказала ма, — улыбнулась Лолита. — Я сказала, что ваш друг ни за что не позволит вам участвовать в этом спектакле.

Биной проглотил эту пилюлю.

— Мой друг здесь ни при чем, — возразил он, — во всех своих шести предыдущих жизнях я ни разу не играл на сцене, — зачем же выбирать именно меня?

— Вы, вероятно, думаете, что мы играли?

В это время в гостиную вернулась Бародашундори, и Лолита сказала ей:

— Я же тебе говорила, ма, что бесполезно просить Биноя-бабу принять участие в спектакле. Сначала нужно получить согласие его друга, и только потом…

— Но дело тут вовсе не в моем друге, — в полном отчаянии перебил ее Биной, — просто у меня нет никаких сценических способностей.

— О, пусть это вас не смущает, — успокоила его Бародашундори, — мы вам поможем. Неужели вы думаете, что эти девчонки сумеют играть, а вы нет? Это же просто смешно…

Все пути к отступлению были отрезаны.

Глава двадцать первая

На этот раз Гора изменил своей обычной стремительной походке. Очутившись на улице, он медленно, с рассеянным видом пошел к своему дому, но вскоре бессознательно свернул в сторону и побрел по направлению к Ганге. В те времена руки алчных торговцев еще не коснулись этих мест: рельсы железной дороги не безобразили берег реки, над водой не нависали пролеты мостов, и дымное дыхание шумного города не загрязняло неба. Казалось, волны реки доносили до пыльной, шумной Калькутты мир и тишину, царившие среди горных вершин далеких Гималаев.

Красотам природы еще никогда не удавалось привлечь внимание Горы. Занятый собственными мыслями, он не замечал ничего вокруг — ни земли, ни воды, ни неба, — ничего, что не имело непосредственного отношения к его деятельности.

Но сегодня красота бездонного темного неба, мерцавшего тысячами звезд, нашла путь к сердцу юноши, он увидел зеркальную гладь реки, в которой отражались огоньки стоявших у причала пароходов, заметил окутанные густым мраком деревья па противоположном берегу и всевидящее око Юпитера, спокойно взиравшего на всю эту картину сверху.

Сегодня величавое спокойствие природы словно овладело Горой. Ему казалось, что огромная ночь дышит в такт биению его сердца. До сих пор природа терпеливо ждала; но вот растворилась дверца в душе юноши, и она мгновенно захватила эту доверчиво распахнувшуюся, незащищенную крепость. Прежде он не нуждался в близости природы, для него существовал лишь его собственный мир, наполненный его мыслями, его делами. Что же произошло с ним сегодня? Что-то заставило его приблизиться к природе вплотную, новыми глазами взглянуть на нее, и в ответ он ощутил теплую ласку спокойной темной реки, ее погруженных в непроницаемый мрак берегов, необъятного черного неба и почувствовал, как открывается этой ласке его душа.

Из какого-то сада до него донесся аромат незнакомых цветов; словно дуновением легчайшего ветерка, коснулся он встревоженного сердца Горы; река манила его вдаль, в неведомые края, где можно отдохнуть от тяжких человеческих трудов, где на берегах безлюдных озер сплетают кроны деревья, осыпанные чудесными цветами, отбрасывающими таинственные тени, где так прекрасно небо, где дни подобны открытому взгляду наивных глаз, а ночи — теням, отброшенным стыдливо опущенными ресницами. Волна нежности нахлынула на Гору, подняла, закружила и повлекла в извечные глубины чувств, неведомых ему до той поры. Ликование и боль охватили его. Сейчас, в эту осеннюю ночь, когда он в полной отрешенности стоял на берегу реки, всматриваясь в туманные звезды, прислушиваясь к неясным городским шумам, ему казалось, что он ощущает присутствие таинственной, неуловимой силы, которой подчинена вся вселенная. За то, что он так долго не признавал ее власти, природа отомстила ему, опутав своими волшебными сетями: неразрывными узами соединив с землею, водой, небом, оторвав от всего, что еще недавно составляло его жизнь.

Недоумевающий, взволнованный, Гора опустился на ступеньку безлюдной в этот час пристани. Снова и снова спрашивал он себя, чем вызваны эти внезапные чувства, что они дадут ему, какое место займут в его жизни, посвященной великой цели? Может быть, они враждебны ей? Может быть, с ними нужно бороться и победить?..

Гора с силой сжал кулаки, но в это мгновение вспомнил ласковый вопрошающий взгляд больших глаз, исполненных нежности и понимания, и ему показалось, что прекрасные легкие пальцы коснулись его руки. Несказанная радость пронзила его, все сомнения и колебания показались вдруг такими незначительными по сравнению с тем удивительным чувством, которое пережил он во мраке этой ночи. Он боялся вспугнуть его и продолжал сидеть на берегу — не шевелясь, не думая о том, что его ждут…