Встречи господина де Брео

Не буду вести рассказа о моих заблуждениях и живописать свой облик грешника. Вид женщин приводил меня в состояние самое беспорядочное. Заметьте, что, к несчастью, мне вовсе не было нужно, чтобы они были красивы. Я готов был удовлетворять себя где угодно и с кем угодно. Ах, как счастливы лакомки, ищущие совершенства лиц и телосложения! Не чудеснейшая ли эта защита? Но как мало нужно настоящему грешнику!

Добрый г-н де Ла Бежисьер покачал головой при этой истине, и г-н Ле Варлон де Вериньи продолжал:

— Да, сударь, я был именно таковым, каким описал себя вам; во всех других отношениях я был довольно порядочным человеком. Говорю вам это не из хвастовства, а для того, чтобы показать вам, что сущность моей природы не была дурной. Исключая того, что касалось плотского греха, я вел себя благопристойно. Спасительная мысль о моей гнусности удаляла меня от гордости. Когда при мне хвалили мою наружность или способность мою к делам, в уме у меня были причины, чтобы унизить себя в своих глазах. Достаточно было представить себе, какое животное во мне живет, и я видел не того г-на Ле Варлона де Вериньи, которому я слышал некоторые похвалы, а замечал другого, который, выйдя из салона или после придворного приема, будет представлять довольно странную фигуру, так как человек, сударь, ища наслаждение, вы сами знаете где, не прекрасен и не возвышен. Положение тела в любви, сударь, совсем неказисто, и природа, когда мы хотим удовлетворить инстинкт, вложенный ею в нас, предписывает нам движения, которые, доставляя нашему телу внутреннюю приятность, не имеют внешней прелести, так что самый изящный кавалер и наиболее совершенная его помощница образуют вместе чудовищную группу, которую мифология могла бы поставить наряду с кентаврами.

Я не был горд и не был также скуп. Склонность к женщинам приучает легко тратить деньги и платить без колебания сколько нужно, для того чтобы они благосклонно нас принимали. Им же я обязан и тем, что не сделался чревоугодником. Любовные упражнения развивали во мне аппетит, и я предпочитал есть скорее для восстановления сил, чем для наслаждения тонкими яствами. Так что, сударь, по-видимому, мой обычный грех предохранял меня от большинства остальных. Они растворили всю власть свою надо мной в его власти, и я мог думать, согласитесь сами, что если бы мне удалось когда-нибудь уничтожить в себе это непреодолимое влечение, устремляющее меня всегда к делам плоти, я бы сразу сделался христианином не худшим, чем всякий другой, и был бы столь же способен, как все, к спасению души.

Г-н Ле Варлон помолчал с минуту, потом продолжал:

— Случилось обстоятельство, рассказывать о котором я не буду и о котором вы, без сомнения, знаете… Грех, который я считал непреодолимым, вдруг потерял для меня свою пагубную привлекательность. Я воспользовался этой передышкой и устремился в уединение. Вы видели, как я вошел в это прибежище, и сами даже разбудили меня, когда я спал на скамейке в приемной, еще весь разбитый и ошеломленный внезапным действием неожиданной благодати. Вы предупреждали меня тогда об опасности возврата к старому и советовали быть на страже. Я ожидал каких-либо признаков этого. Старое мое существо не появлялось. Ах, сударь, какова была моя радость, радость человека, чувствующего себя спасенным и уверенного, что если и следует еще загладить прошлые проступки, то, по крайней мере, будущее его обеспечено!

Г-н Ле Варлон де Вериньи поднялся и стоял перед г-ном де Ла Бежисьером. Он прокричал ему:

— Зверь пал, сударь, зверь пал, и я ношу перед собой его тяжелую и неодушевленную шкуру. И будь вы, сударь, не почтенным старцем, а совершенно обнаженной женщиной, я бы не испытывал по отношению к вам ни малейшего движения похоти.

Добрый г-н де Ла Бежисьер привскочил при мысли, что мог бы быть совершенно обнаженной женщиной; он стыдливо запахнул на волосатой груди рубашку из толстого небеленого полотна, между тем как г-н Ле Варлон де Вериньи снова начал, понизив голос:

— И тем не менее, сударь, грех продолжает жить во мне, он не вздымается больше в моей плоти, он ползет в ней, копошится, кишит. Он пробегает по мне, грызет меня, колет. Он не пребывает в одном месте моего «я», но занимает всю область моего духа.

И г-н Ле Варлон де Вериньи сделал гримасу отвращения, словно человек, чувствующий, как на нем кишмя кишат невидимые насекомые.

— Да, сударь, таково мое плачевное состояние. Конечно, я больше не любострастен, но я вместо того чревоугодлив, ленив и скуп. Взамен единственного греха, меня мучат и владеют мною множество их! Они не таковы, сударь, как мой старый грех, у них нет внезапных приступов, которые всецело ввергали меня в мое хотенье и при которых, стоило его неистовству пройти, я все же оставался довольно хорошим человеком, немного опечаленным и сокрушенным тем, что с ним произошло. Новые же пришельцы, наоборот, тайком проникши в меня, понемногу овладели моими мыслями и заполонили мое одиночество. Это близкие товарищи, домашние, не покидающие меня, и от которых ничто меня не отвлекает. Они приходят, уходят, во мне ночуют с тем большим удобством, что у них нет случаев покидать меня и нет выходов, через которые они могли бы меня освободить от своего жужжанья и облегчить от своих укусов.

Г-н Ле Варлон де Вериньи отошел на несколько шагов, потом быстро приблизился к г-ну де Ла Бежисьеру и резко потряс его за плечо.

— Скажите, сударь, разве положение мое не жалкое и не смешное? Вы видите перед собой ленивца, который работает, копает землю, вяжет вязанки, покрывает бумагу буквами; чревоугодника, который питается легкими овощами, пьет воду из кувшина; гордеца, у которого нет других свидетелей его гордости, кроме него самого; скупца, который не располагает своим добром и у которого нет ни гроша в кармане. И между тем я таков, каким я себя описал, и вот в какое неожиданное общество я попал. Вот что я здесь обрел, и вот каков я подле вас.

И г-н Ле Варлон де Вериньи, запыхавшись, раскрасневшись от стыда и гнева, грузно упал на скамью, рядом с г-ном де Ла Бежисьером.

— Ах, сударь, зачем Господь извлек меня из мирской жизни и привел сюда! И то, что мне казалось божественною милостью, не есть ли скорее ухищрение небесной казни? Зачем не остался я при старом своем грехе! Для совершения его требовались подходящие случаи, не всегда встречаемые, тогда как новые грехи мучат меня непрестанно, и все одинокие дни, все долгие ночи без перерыва я томлюсь ими.

Г-н Ле Варлон де Вериньи закрыл лицо руками, как человек, подавленный истинным отчаянием. Г-н де Ла Бежисьер перестал чесать себе пятку.

— Я обещал вам, сударь, высказать свое скромное мнение по поводу того, что вы мне скажете, и сейчас я столь же мало, как минуту тому назад, намерен уклониться от своего обещания. Я на самом деле думаю, что вы не созданы для такого места, где мы находимся. Люди, удаляющиеся в подобные места, желают наверняка получить царство небесное и ставят все целиком на эту ставку; очень боюсь, что у вас не хватит силы довести эту игру до конца. У вас хорошие карты на руках, но кто может поручиться, что тем не менее вы не проиграете. Да, входя сюда, вы оставили свой багаж за дверью, но в подкладке остались еще крошки, которыми, помимо вашей воли, питается ваш дух. Я не говорю, что вы в этом виноваты, но этой пыли оказалось достаточно, чтобы некоторые части вас самих вздулись, и опухоль теперь вам очевидна; излечение я вижу лишь в том, что сейчас вам посоветую. На вашем месте я вернулся бы в мир, даже если вы примете свой прежний облик, который там оставили. Прежний вы, может быть, не хуже теперешнего, так как грехи, открытые вами здесь в себе, полны свежести, которую ничто еще не истощило; они слишком полны сил и новизны, чтобы вы могли надеяться видеть их конец в этом уединении, благотворное действие которого они сделают бесполезным.

Возвращайтесь, сударь, но не отчаивайтесь из-за этого в вашем спасении. Везде могут быть счастливые случаи, и, кто знает, может быть, в промежутке между двумя приступами вашего обычного греха, вы найдете время для небольшого покаяния, вполне достаточного, чтобы позволить нам пристойно предстать пред Господом, если ему угодно будет призвать нас к себе в одну из этих минут. Я вижу отлично, что вы мечтали о несколько другом положении в царствии небесном, не о положении человека, пробравшегося туда незаметно; но найти себе там местечко — это тоже уже кое-что, поверьте старому солдату; не беда, что проникнете вы туда не через брешь, а в мешке с мукой или в вязанке сена.