Нефтяная Венера

На экране, висящем в углу под потолком, появляется реклама. «Закачай прикольные картинки в свой мобильник», а рядом варианты: знаменитый красавчик футболист, юная певица-мулатка, голый по пояс президент России и Иисус Христос. Вот ты где спрятался, Господи… в телевизоре… Голова у Христа запрокинута, глаза обращены к небу, лоб царапает терновый венец, как колючая проволока. Изображён так, что непонятно: Он страдает или изогнулся в сладостной истоме. Под каждой картинкой имеется надпись, характеризующая персонажа. Под Христом – «Бог любит тебя».

На следующий день на весь гигантский фасад нашего дома, выходящего на набережную, натянули рекламный баннер. Оправдывается это всё ремонтом. Наружные стены красят, а чтобы скрыть «некрасивые» строительные леса, натянули баннер. В каждую квартиру позвонили представители рекламной фирмы, предложив подписаться, что мы не против, в обмен на пакет с новогодними подарками. Ваня строго потребовал показать содержимое пакета, а когда нашёл там бутылку водки, названную в честь президента, коробку зефира и банку растворимого кофе, то запретил мне ставить подпись.

– Это мошенничество! Мы Лужкову будем жаловаться! – С этими словами он забрал у рекламных активистов пакет и захлопнул дверь.

На баннере оказалась нефтяная «Венера». Увеличенная до размеров дома. Я почувствовал себя пойманным с поличным. Как будто кто-то призывал: «Смотрите, вот они, воры, – спрятались в квартире аккурат за пупком». У всего этого есть один недостаток. Обожаемая Ваней дама существенно сократила доступ драгоценного, любимого им света. Жильцы начали собирать подписи под коллективной жалобой.

– Красиво, – подытожил Ваня, откусывая от халявного зефира, когда мы стояли напротив дома, любуясь рекламой.

– Нас на премьеру пригласили… – задумчиво сказал я.

– Надо обязательно пойти!

– Понимаешь, это та женщина, которой на самом деле принадлежит картина.

– Правда?!

– Правда. Думаю… надо картину ей вернуть.

– Ни за что!

– Подумай. Она тоже её любит. – Решаю сразу не давить на него. – Кстати, у нас лишнее приглашение. Кого позовём?

– Давай Соню с Машей позовём.

После долгих колебаний, кому из сестёр лучше позвонить, решил набрать Соню. Первой заговорила она:

– Видел?

– Видел. У нас приглашение есть на премьеру послезавтра.

– Ловко.

– Можете пойти с нами, если хотите.

– С Машей надо посоветоваться… у меня параллельный звонок, я тебя перенаберу.

Через полчаса вместо Сони позвонила Маша и заговорила, будто ночной сцены в ветеринарке не было:

– Парикмахер может завтра в два у меня. Вам удобно?

– Какой парикмахер?

– Ваню стричь. Мы ведь на премьеру идём?

– А зачем стричь?

– Чтобы выглядеть лучше. Я угощаю!

Хочет мне приятное сделать. Хорошо. Записываю адрес.

Заглянул в комнату к Ване:

– Завтра пойдём к Маше стричься.

– Зачем стричься?

– Мы же идём на премьеру, надо хорошо выглядеть.

– А ты тоже будешь стричься?

– Посмотрим. Просто посижу или погуляю, пока тебя будут стричь.

– Я не хочу оставаться без тебя, папа!

– Вань, ты же любишь Машу! В чём проблема?! Тебе скоро шестнадцать!

– Всё равно, я не хочу оставаться без тебя! – Ваня принялся кукситься.

– Ты должен научиться быть самостоятельным! Научиться общаться с чужими! Я не могу всегда с тобой нянчиться!

– Папа, я не хочу быть с чужими! – Ваня расплакался и подбежал ко мне, чтобы обнять. Я оттолкнул его.

– Хватит соплей, Иван! Что ты ревешь по любому поводу, как девчонка! Взрослый парень уже!

– Папа, я люблю тебя! – Ваня неловко топчется, цепляясь за мои руки.

– Да отвали ты от меня!!! – вдруг заорал я не своим голосом. Прорвало. Не могу слушать это нытьё. – Свалился мне на шею и отлипать не хочет! Тебе что, нравится меня мучить?! Нравится видеть, как моя жизнь проходит в четырёх стенах?! Да?!

Я схватил Ваню за рубашку и принялся трясти.

– В кои-то веки с тобой захотели дружить! Две нормальные, НОРМАЛЬНЫЕ девушки! Так нет, влез в разговор, эксперт по живописи нашёлся, «не дорисовано»! Кто тебя просил вякать?! Стричься он не хочет! Посмотрись в зеркало, выглядишь как полное чмо! Правильно балерина сказала! Сидеть рядом стыдно! – Я дёрнул его заправленную в спортивные штаны рубашку: – Что это такое?! Как ты вообще додумался одеть рубашку, предназначенную для пиджака, со спортивными штанами и ещё заправить её в них?! Это же нормальному человеку в голову не придёт!!! Боже, за что мне такое наказание???!!! – Я уже кричу не на Ваню, а непонятно на кого. Мечусь по комнате и ору: – Спёр чужую вещь и возвращать не хочет! Нет, это видано ли такое! Украсть картину у умирающего! Ты же настоящий монстр! Даже спрашивать не стану, отдашь как миленький!

Ваня рыдает. Гвалт поднялся нешуточный.

– Прекрати визжать! – трясу его за плечи. – Прекрати вой! Что ты орёшь всё время?! Говори тихо! Говори со мной шёпотом! Ненавижу твои вопли!!! – замахиваюсь на него. Ваня жмурится, ожидая удара. В последний момент опускаю руку.

Ваня стих и изредка всхлипывает. А я ору, требуя от него тишины. Что я тут устроил? Из-за чего?.. Бешенство отступает так же резко, как появилось, сменившись стыдом. Я вижу Ванину комнату с его мелкими вещицами, Ваню, утирающего слёзы и себя самого, охваченного злобой. Мне стыдно и за скандал, и за раскаяние.

На тротуарах царит приятное весенне-предновогоднее оживление. Повсюду стоят украшенные ёлки, похожие на девчонок в пышных, многоярусных юбках. Витрины магазинов набиты всякой праздничной всячиной.

Спускаемся под землю, на усыпанную сталинскими мозаиками станцию. Со сводов смотрят дородные колхозницы со снопами пшеницы, крепыши с простыми, открытыми лицами, сжимающие учебники, широкоплечие военные в парадных кителях под руку со студентками.

Заходим в вагон, устраиваемся в углу, возле нераскрывающихся дверей. На стене напротив, рядом с картой метрополитена, наклеена реклама «Нашей Алёнушки». Рядом с плакатом топчется седоватый пенсионер с мелкими чертами лица. Он оглядывает остальных пассажиров взором фанатика, ищущего поддержки. Не найдя отклика, пенсионер решается на поступок. Подносит к плакату ключ (а именно его он всё это время сжимал в кулаке) и принимается скрести. Сначала робко, а потом с нарастающим остервенением. Начал пенсионер, разумеется, с треугольника между ног. Представляю, насколько этот его ключ мокр от пота. Пассажиры бросили на пенсионера несколько безразличных взглядов и вернули головы в привычное положение; кто уткнулся в детектив, а большинство – в пустоту перед собой. Я слежу за действиями седоватого борца за нравственность с любопытством. Он подбадривает себя бурчанием, в котором преобладают слова «блядство», «позор» и «довели страну». Увлёкшись зрелищем, я на некоторое время упустил из виду Ваню, заметив его лишь тогда, когда он вошёл, так сказать, в кадр, оказавшись за спиной оголтелого скребуна. Не успел я что-либо предпринять, как Ваня громко потребовал:

– Прекратите хулиганить!

Вышло у него настолько убедительно, что пенсионер вздрогнул всем телом и обернулся. Увидев перед собой Ваню, с лицом строгим, но говорящим о его умственном статусе, пенсионер осмелел и ответил:

– Не лезь, пацан. Тебе вон совсем голову задурили эти олигархи!

Решил, что Ванин недуг является результатом происков коварных миллиардеров.

– У меня голова светлая, Тимофеич сказал!

– Тьфу! – Пенсионер отвернулся и принялся скрести с удвоенной силой.

– Неприлично стоять спиной, когда с вами разговаривают! – не отстаёт Ваня.

Окружающие оживились. На другом конце вагона мужчина с усиками привстал на цыпочки.

– Вань, не нарывайся, – шепнул я на ушко сыну.

– Забери своего… инвалида! – громко и даже с выражением произнёс пенсионер, видимо, вообразивший себя мучеником за правое дело. Читатели детективов закрыли книжки, заложив пальцы между страниц.