Лев мисс Мэри(другой перевод)

Я попросил Нгуи достать мои копья и с появлением луны собирался отправиться на охоту. Это, конечно, здорово смахивало на мелодраму, но ведь таков и «Гамлет». Все мы были очень взволнованы. И возможно, я больше других: дал волю языку, моя обычная ошибка, — и теперь приходилось охотиться с копьем и без собаки. Но я помнил, что у меня пистолет, и это бодрило, я любил пистолет, его покачивание и ощущение тяжести у ремня и продолжал спокойно читать. В фонарь вставили новую калильную сетку, и работала она хорошо, а до восхода луны оставалось минут десять. Я знал, что ждать недолго. Нгуи, должно быть, смазывал копья. Он не умел их затачивать, зато Чейро, не поехавший в Лойтокиток, любил копья и все, связанное с ними, вот и ухаживал за копьями не хуже, чем за ружьями. Но любое копье нужно проверить и смазать, прежде чем выносить его за пределы лагеря, чтобы им убивать.

Я уже не помню, когда начал охотиться с копьем. Знаю, что обучаться владению копьем мы начали в первом нашем лагере в Селенгаи. Тогда я охотился на птиц с группой юношей масаи, и это были лучшие из масаи — неизбалованные и совершенно неиспорченные. Мы познакомились с ними в джунглях на острове, расположенном между двумя рукавами высохшей реки, ниже Селенгаи. Они возвращались после какого-то ритуала, совершенного в центре острова. При его проведении, а повторялся он каждый сезон, полагалось есть мясо, и теперь, когда церемония осталась в прошлом, весельем и раскованностью они напоминали хорошую футбольную команду, возвращающуюся с мессы.

Я был один, да к тому же незваный гость в их стране, и не говорил на языке масаи, и они, разыгравшись, повели себя, как боевой отряд. Но они никогда не видели помповика и не понимали, как можно подстрелить летящую птицу, и, пока мы стояли и присматривались друг к другу, я, не сходя с места, выстрелил по двум шумно вспорхнувшим куропаткам, и, увидев, как птицы шлепнулись в кустарник, они пришли в совершеннейший восторг. Нашли и принесли птиц, и восхищенно поглаживали их, и с тех пор мы стали охотиться вместе. Нас было слишком много, чтобы охотиться с чем-либо, помимо помповика, но они высматривали усевшихся на деревьях цесарок, которых я ни за что бы не заметил. Крупная птица, нахохлившись, сидела высоко на ветке, и стоило юношам показать мне одну, как тут же подавал голос помповик, и птица, ударяясь о ветви, падала вниз, а затем раздавался последний глухой удар. Если вторая птица, задетая выстрелом, взмывала вверх, возникала над нашими головами на фоне синего неба, а потом внезапно камнем падала на землю (однажды угодив прямо на одного морани), мы обнимали Друг друга.

В этом районе водились носороги, и я попытался объяснить, что нам следовало бы быть осторожнее, но они решили, что я хочу убить носорога, а с помповиком это практически невозможно, и тут они показали мне, на что способны их копья. Именно тогда, думаю, я и увлекся охотой с копьем. Меня тревожил такой способ охоты на носорога, когда помповику пришлось бы взаимодействовать с копьями масаи, но я полагал, что, случись нам встретиться с этим зверем, лучше всего стрелять по глазам или для верности в один глаз, а там — будь что будет. Я знал, что смогу вышибить ему глаз, если выжду удобный для выстрела момент, но потом вспомнил, что носорог все равно едва видит, зато его нос действует безотказно, и подумал, что вторым выстрелом должен поразить нос, если только у меня хватит духа устоять на месте и не дать деру, чего я никоим образом не мог позволить себе на глазах у моих новых друзей и деловых партнеров, вот мы и продолжали весьма беззаботно охотиться.

Очевидно, в то время масаи в возрасте моих друзей не обременяли какие-либо обязанности, кроме охоты, и мы отправлялись в лес всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, и я попытался выучить язык масаи, а заодно и овладеть искусством охоты с копьем, к которому относился с большим уважением, и наш небольшой отряд истребителей цесарок и потенциальных воителей с носорогами уже называли не иначе, как «Честные Эрни». Тогда мы с Нгуи не были ни друзьями, ни братьями, я хотел охотиться в одиночку, из удовольствия и ради престижа и, наверное, в определенном смысле уже мог считаться предателем, принадлежи я к племени вакамба, или как минимум коллаборационистом, когда «Честным Эрни» пришлось оставить меня. Я так и не узнал почему, но каким-то образом их уход определялся тем же ритуальным праздником, который однажды так удачно свел нас в лесу. Возможно, винить в этом следует меня, но каждый «Честный Эрни» унес на память по паре гильз от патронов помповика и по монете в один пенс, дырочкой, простреленной пулей из пистолета калибра .22 в тот самый момент, когда ее обладатель крепко зажимал монету между большим и указательным пальцами правой руки. Пожалуй, перфорация монеты стала единственной традицией отряда, и нам так и не довелось сразиться с носорогом или подстрелить что-нибудь крупнее цесарки. Я не успел толком научиться владеть копьем и осилил не более двенадцати слов на языке масаи, но время это не пропало для меня даром.

Луна показалась из-за склона горы, и я пожалел, что со мной нет хорошей большой собаки, а я дал обещание что-то там сделать. Однако горевать об этом не имело смысла, и я проверил копья, надел мягкие мокасины, поблагодарил Нгуи и вышел из палатки-столовой. Двое моих людей с винтовками и запасом патронов стояли на часах, на дереве у палатки висел фонарь, и я, оставив огни лагеря позади, а луну — над моим правым плечом, отправился в долгую прогулку.

Приятно это, ощущать в руке тяжесть копья. Древко оклеили хирургическим пластырем, чтобы рука не скользила из-за пота. Зачастую, когда пользуешься копьем, в подмышках и на предплечьях выступает обильный пот и стекает на древко. Я без труда шел по низкой траве, а вскоре почувствовал под ногами укатанную грузовиками колею дороги, ведущей к взлетной полосе, и чуть позже вышел на другую дорогу, которую мы называли Великой северной. Впервые я самостоятельно вышел в ночной поход, с копьем в руках, и мне очень недоставало кого-нибудь из «Честных Эрни» или хотя бы большой собаки. Немецкая овчарка всегда предупреждает, не прячется ли кто в очередном островке зарослей, она тут же забегает сзади и тычется мордой в ногу под коленкой. Но как бы мне ни было страшно, охота ночью с копьем — это большое удовольствие, за которое надо платить, как и за любое другое, и в большинстве своем они того стоили. Мэри, Пи-эн-джи и я позволяли себе много удовольствий, и некоторые из них потенциально могли обойтись нам дорого, но риск всегда оправдывался. Отупляющее воздействие скучных, разлагающих своей тупостью будней — вот что не стоит и ломаного гроша, думал я, и вновь принялся осматривать всевозможные заросли и высохшие деревья, где, как мне казалось, обязательно должны быть змеиные норы, а мне бы не хотелось наступить на выползшую на охоту кобру.

Еще в лагере я слышал двух гиен, но сейчас они затихли. Я слышал льва около старой деревни масаи и решил держаться от нее подальше. Я бы все равно не решился идти туда, потому что в этой местности водились носороги. Впереди, на равнине, я увидел в лунном свете какую-то спящую тушу. Как выяснилось, гну, самку или самца, обошел его (по рогам узнал, что самец), стороной и снова вышел на тропу.

Вокруг хватало ночных птиц и ржанок, и мне попалось несколько лисиц и зайцев, но глаза их не светились, как это бывало, когда мы проезжали на «лендровере»: фонаря у меня не было, а лунный свет не давал отражения. Луна теперь стояла высоко и светила довольно ярко, и я шел вдоль колеи, радуясь ночной прогулке и совершенно не боясь встречи с любым зверем. Я посмотрел назад: огни лагеря пропали из виду, осталась лишь огромная, массивная, поразительно белая в лунном свете гора, и я надеялся, что мне не придется никого убивать. Я мог бы, возможно, убить гну, но тогда мне пришлось бы свежевать тушу и сторожить ее от гиен или выстрелами из пистолета поднимать лагерь, и вызвать грузовик, и показать себя хвастуном, и я подумал, что только шестеро из нас будут есть гну, а к прилету мисс Мэри мне хотелось добыть мяса получше.