Редактор Люнге

Если только Фредрик сумеет зарабатывать на своё содержание, всё в доме пойдёт хорошо; она не могла отрицать, что в её комнатах из-за внешнего комфорта и уютности стали всюду проглядывать признаки упадка, — новые вышивки покрывали ветхую мебель, печи и кровати потрескались и попортились. Но и это тоже изменится со временем к лучшему.

Однако почему Фредрик так долго не приходит? Он ушёл часов в одиннадцать вместе с Бондесеном и до сих пор не возвращается, а обед давно уж переварился. Было шесть часов, жилец уже пришёл домой, сидел и разговаривал с девушками, по обыкновению. Да, симпатичный жилец этот господин Гойбро. Целый день он был занят своими собственными делами, утром ходил на службу в банк, посещал библиотеку, делал, что ему вздумается, а когда вечером приходил домой, часто садился у них с книгой или какими-нибудь бумагами, которые он читал. Фру Илен сама просила его навещать их почаще, у неё были на то свои собственные соображения: ведь когда господин Гойбро бывал у них, она сберегала расходы на освещение и отопление его комнаты в это время. Кроме того, его присутствие было приятно дочерям, — он их иногда кой-чему учил. Вдобавок ещё эта история с велосипедом, который он подарил Шарлотте. Да, действительно, лучше этого квартиранта не найдёшь, и она всеми силами будет стараться, чтобы он от них не уходил.

Дочери сидели за своей работой и трудились с усердием. Шарлотта была высокого роста, полная, с рыжеватыми волосами и пышным бюстом, кожа на её лице была удивительно прозрачная, с маленькими красными пятнышками, нежная и мягкая, как бархат. Она уже составила себе имя в кругу любителей спорта, благодаря своему знакомству с Эндре Бондесеном и своей прекрасной езде на велосипеде. Её сестра была двумя годами моложе, её формы были менее развиты, и один глаз слегка косил. Впрочем, весь город знал об одной истории, случившейся с этой молодой дамой.

Однажды в тёмный вечер какой-то господин расхаживал взад и вперёд перед зданием музея скульптуры с твёрдым намерением проводить домой какую-нибудь даму; господин этот был Оле Бреде, Лепорелло, но он поднял воротник своего пальто, так что никто не мог его узнать. Он встречается с дамой, кланяется ей, та отвечает. Может ли он проводить её? Да, может.

И дама ведёт кавалера через улицы и переулки к одной своей подруге, где в это время были гости.

— Я живу здесь, — говорит дама, — надо только подняться с осторожностью.

Кавалер снимает свои ботинки и взбирается по лестнице на цыпочках.

На третьем этаже они останавливаются — дверь в квартиру открыта, и они входят.

Вдруг дама отворяет дверь в комнату, широко распахивает её и толкает кавалера вперёд. Комната залита ярким светом и полна гостей.

Дама показывает на бедного кавалера, который стоит с ботинками в руках и в оцепенении глядит на присутствующих. Она говорит:

— Этот человек увязался за мною на улице!

Этого было достаточно, её подруги закричали:

— Боже, неужели он в самом деле приставал к тебе!

А когда они немного пришли в себя и разглядели, кто перед ними стоит, они, одна за другой, с криком удивления назвали имя Лепорелло.

Тут кавалер догадался, что лучше всего исчезнуть, и исчез.

Дама, которую он провожал, была София Илен!

После этой истории все увидели, с какими личностями поддерживал знакомство Люнге, этот радикальный редактор! Как он отнесётся к этому происшествию? Разумеется, обойдёт его молчанием!

На другой день в «Газете» появилось скромное сообщение о происшедшем, под заглавием: «Мужество молодой дамы». Она действовала очень хорошо, говорила «Газета», и её поступок достоин подражания. Пусть он влечёт наших молодых дам к высшим целям.

Да, к высшим целям.

Эта маленькая заметка произвела сразу гораздо большее воздействие на семью Иленов, чем все радикальные аргументы Эндре Бондесена; с этого дня Бондесену было позволено приносить к ним «Газету». Что за редактор этот Люнге! Личные отношение не играли никакой роли у этого сильного характером человека, он строго осуждал даже своего собственного Лепорелло, когда это было необходимо...

Обе сестры шьют своими проворными пальцами, в то время как мать то входит, то выходит из комнаты, а господин Гойбро сидит и наблюдает за ними. Он — мужчина лет тридцати, волосы и борода его черны, как уголь, но глаза голубые, и эти голубые глаза смотрят очень странно и задумчиво. Иногда он подёргивает в рассеянности то одним, то другим своим сильным плечом. У него привлекательная наружность, а смуглое лицо делает его похожим на иностранца.

Лео Гойбро был обыкновенно очень тих и скромен; часто он говорил только самое необходимое, а затем снова углублялся в чтение или начинал о чём-нибудь размышлять. Но, если он иногда воодушевлялся, его речь и взор вспыхивали огнём, и он проявлял необыкновенные скрытые силы. Этот человек был, впрочем, уже двенадцать лет студентом и занимал у своих друзей одну-две кроны при случае. Таков он был. Он поселился у Иленов пять месяцев тому назад.

— Дамы всё время неустанно трудятся, — сказал он.

— О, да, надо работать усердно.

Что это такое, осмелится он спросить? Ковёр. Разве он не красив, а? Его отправят на выставку. А когда он будет готов, каждой из них будет исполнено какое-нибудь скромное желание, так обещала им мама. Шарлотта хочет короткий, простенький костюм велосипедистки. А фрёкен София?

— Десять крон на текущий счёт в банке, — отвечает София.

Гойбро снова принимается за чтение своей книги.

— Голубой костюм для спорта, — повторяет Шарлотта, и Гойбро смотрит на неё.

— А, что такое?

Нет, ничего. Ей необходимо приобрести себе новый костюм, раз она ездит на велосипеде.

Гойбро что-то бормочет о том, что спорт слишком уж развился. Теперь скоро можно будет сказать, что нет такого человека, который бы на чём-нибудь не ездил.

Вот как? Да, время такое настало, прогресс. А какой, кстати, у господина Гойбро идеал молодой девушки, не потрудится ли он сказать? Дама, которая ходит только пешочком?

Нет, он совсем так не думает. Однажды он был домашним учителем в одной семье, о которой постоянно впоследствии вспоминал. Это было в деревне, там не было ни тёплых ванн, ни городской пыли, ни одетых мопсов, но зато молодые дамы были горячие и задорные, полные сил и готовые от души смеяться с утра до вечера. Им, вероятно, плохо бы пришлось, если бы их проэкзаменовали по разным учёным материям, он вполне уверен, что они ничего не знали о пяти периодах в истории земли или о восьми видах манер, но, Боже мой, как бился их пульс и как сверкали глаза. И какое полное невежество они обнаруживали в области спорта! Однажды вечером мать им рассказывает, что у неё когда-то было кольцо с камнем, которое она теперь потеряла; камень был голубой, Бог знает, был ли он совсем настоящий, кольцо она получила в подарок. Тогда Болетта, старшая из дочерей, говорит: «Если бы у тебя, мама, было кольцо, ведь тогда ты мне бы его отдала?» Но, прежде чем мать успела ответить, Тора нежно прижимается к ней и говорит, что тогда она получила бы его. Представьте себе, сёстры начинают ссориться, злиться друг на друга и с забавной горячностью спорят из-за того, кому бы досталось кольцо, если бы оно не пропало. Это происходило совсем не потому, что им хотелось отнять друг у друга кольцо, а потому, что каждая из них желала, чтобы мать её любила больше.

— Ну? — произносит Шарлотта удивлённо. — Что же особенно идеального в том, что обе сестры начали ссориться?

— Господи Боже, если бы вы это только видели своими собственными глазами! — отвечает Гойбро. — Нельзя передать, насколько это было трогательно. Мать наконец говорит им обеим: — «Слушайте, девочки, с ума вы, что ли, сошли, Болетта, Тора — вы поссорились?» — «Мы поссорились?» — восклицают обе дочери, вскакивают и начинают обниматься. Они крепко прижались друг к другу, эти взрослые дети, а потом затеяли борьбу и, сцепившись, покатились на пол. Нет, они не были врагами, они смеялись от радости.