Странник играет под сурдинку

Когда мы уложили последний камень и скрепили все цементом, мы – Гринхусен и я – пришли на помощь Ларсу Фалькенбергу и начали копать, каждый на своем участке. Работа спорилась, порой приходилось взрывать камень, порой убирать с дороги деревья, но вскоре от запруды ко двору протянулась ровная черная линия. Тогда мы вернулись к началу канавы и начали докапываться до нужной глубины. В конце концов канаву роют не для красоты, а для того, чтобы уложить в нее трубы и засыпать тотчас землей, а главное, уложить их ниже уровня мерзлоты и успеть до морозов. По ночам землю уже слегка прихватывало. Даже Нильс бросил все свои дела и пришел к нам на помощь.

Копал ли я, возводил ли запруду – это давало занятие только моим рукам, а ничем не занятый мозг осаждали всевозможные мысли. Всякий раз, когда я вспоминал, как мы вместе читали открытку капитана, у меня внутри все начинало петь. До каких пор, собственно, я буду об этом вспоминать? Хватит. Я ведь не пошел тогда за ней.

Я стоял вот тут, а она – вот тут. Я чувствовал ее дыхание, запах плоти. Она пришла из тьмы, нет, нет, она не с нашей планеты. Ты помнишь, какие у нее глаза?

И всякий раз внутри у меня все переворачивалось и душило меня. Нескончаемая череда имен проходила передо мной, звучащие то нежно, то нелепо имена тех мест, откуда она могла явиться к нам: Уганда, Тананариве, Гонолулу, Венесуэла, Атакама. Что это, стихи или краски? Я и сам не знал.

XIII

Фру просит заложить экипаж, она собирается на станцию.

Она никуда не спешит, она велит кухарке приго товить ей на дорогу корзину с провизией, а когда Нильс спрашивает ее, какой экипаж она предпочи тает – коляску или ландо, фру, немного подумав, велит запрячь ландо парой.

Она уезжает. Правит сам Нильс. Вечером они воз вращаются. Они вернулись с полдороги.

Неужели фру что-нибудь забыла? Она требует пе ременить корзину с провизией и переменить лошадей, они сейчас же уедут обратно. Нильс пытается отгово рить ее, дело к ночи, уже стемнело, но фру не хочет слушать никаких резонов. Дожидаясь, пока выполнят ее приказания, фру сидит у себя в дорожном платье, она ничего не позабыла и ничего не делает, она просто сидит и смотрит в одну точку. Рагнхильд подходит и спрашивает, не нужна ли она фру. Нет, спасибо. Фру сидит сгорбившись, словно какое-то горе гнет ее к земле.

Лошадей перепрягли, фру вышла.

Увидев, что Нильс и во второй раз собирается ее везти, фру его пожалела и сказала, что теперь с ней поедет Гринхусен. В ожидании Гринхусена она присела на ступени.

Потом они уехали. Вечер был приятный, и лошадям не жарко.

– Она так изменилась, – говорит Нильс. – Я ничего не могу понять. Я сидел, правил, вдруг она постучала мне в окошко и велела поворачивать. А мы уже с пол пути проехали. Но она только и приказала поворачивать и не сказала ни слова о том, что намерена тотчас ехать обратно.

– Может, она что-то забыла?

– Ничего она не забыла, – говорит Рагнхильд. – Она поднялась к себе, я думала, она решила сжечь эти фотографии, ничуть не бывало: как стояли, так и стоят. Нет, ничего она дома не делала.

Мы отошли с Нильсом подальше, и он сказал мне:

– Что-то с ней неладно, с нашей фру, в ней нет гар монии, совсем нет. Как, по-твоему, куда она поехала? Я лично не знаю. Сдается мне, что она и сама этого не зна ет. Когда мы остановились отдохнуть, фру и говорит мне: «Ах, Нильс, у меня так много дел, мне надо поспеть в двадцать мест, и дома быть тоже надо». – «Не стоит так утруждать себя, фру, – сказал я ей, – и не стоит тревожиться». Но ты же знаешь, какая она стала. Она не тер пит, когда ей что-нибудь советуют. Она взглянула на часы и велела ехать дальше.

– Это было по дороге на станцию?

– Нет, уже на обратном пути. Она очень волнова лась,

– Уж не получила ли она письмо от капитана?

Нильс только головой покачал.

– Нет. Впрочем, кто знает. Кстати, какой у нас завтра день-то? Воскресенье?

– Воскресенье, а что?

– Ничего, я просто так. Я собирался в воскресенье отыскать поудобней дорогу к дровосеке. Я давно уж соби раюсь. Когда снег выпадет, небось трудней будет.

Вечно у него в голове хозяйственные заботы. Для не го это дело чести, вдобавок он хочет отблагодарить капи тана, ибо тот прибавил ему жалованья за хороший урожай. Итак, нынче воскресенье.

Я иду на холмы посмотреть запруду и канаву. Нам бы еще несколько погожих дней, и водопровод будет закон чен. Меня очень это занимает, и я с нетерпением жду, ког да минует воскресенье и можно будет приналечь на рабо ту. Капитан не вмешивался ни единым словом в строи тельство водопровода, он целиком положился на меня, вот почему мне далеко не безразлично, когда ударят морозы.

Вернувшись, я вижу, что ландо стоит посреди двора, а лошади выпряжены. По времени фру уже вполне могла вернуться, но почему ж тогда Гринхусен остановил лан до у парадного крыльца? – подумал я и прошел в люд скую.

Девушки выбегают мне навстречу: фру не вылезает из ландо, она снова воротилась с дороги, они успели доехать до самой станции, но фру приказала доставить ее обрат но. Поди пойми ее.

– Может быть, она чем-то взволнована? – спраши ваю я. – А где Нильс?

– В лес ушел. Сказал, что надолго. Кроме нас, никого из прислуги нет, а мы уже говорили с фру. Нам боль ше неудобно.

– А Гринхусен где?

– Пошел перепрягать лошадей. А фру не желает выходить из ландо. Попробуй ты уговорить ее.

– Невелика беда, если фру прокатится до станции еще несколько раз. Не беспокойтесь.

Я подошел к фру. Сердце мое сильно стучало. Как она нервничала, каким безотрадным казалось ей, должно быть, все вокруг. Я приоткрыл дверцу, поклонился и спросил:

– Может быть, фру прикажет мне доставить ее на станцию?

Она спокойно оглядела меня и ответила:

– Это зачем же?

– Гринхусен, верно, устал, вот я и подумал…

– Он сказал, что отвезет меня. Ничего он не устал. И пусть поторапливается, где он там?

– Я его не вижу, – ответил я.

– Закрой дверцу и поторопи его, – приказала фру, оправляя на себе дорожное платье.

Я пошел на конюшню. Гринхусен запрягал свежих лошадей.

– Ты что это, – спросил я, – опять едешь?

– Я-то? А разве не велено? – И Гринхусен помедлил.

– Чудно как-то получается. Вы куда сейчас поедете, она тебе говорила?

– Нет. Она прямо среди ночи хотела вернуться домой, но я ей сказал, что это нам всем не под силу. Ну, она и заночевала в гостинице. Но утром приказала ехать домой. А теперь хочет снова на станцию. Я и сам ничего не понимаю.

И Гринхусен снова принялся запрягать.

– Фру велела мне поторопить тебя.

– Я сейчас. Мне только с упряжью разобраться.

– Ты, наверное, устал, тебе, пожалуй, трудно ехать второй раз?

– Ничего, как-нибудь справлюсь. Она знаешь как здорово дает на чай!

– Да ну?

– Вот ей-богу. Благородная дама, сразу видно.

Тогда я говорю:

– Не надо тебе ездить во второй раз.

Гринхусен поворачивается ко мне.

– Ты так думаешь? Может, и впрямь не надо.

Но тут раздается голос фру, которая тем временем подошла к дверям конюшни.

– Ты долго будешь копаться? До каких пор мне ждать?

– Сей момент! – отвечает Гринхусен и начинает суетиться. – Только постромку подправлю.

Фру вернулась к ландо. Она почти бежала, тяжелая меховая доха затрудняла ее движения, она размахивала руками, чтобы не оступиться. До чего же печальное зрелище – словно курица мечется по двору и бьет крыльями.

Я снова подошел к фру, я держался учтиво, даже сми ренно, я снял шапку и попросил ее не ездить второй раз.

– Не тебе меня везти, – отрезала фру.

– Но, может быть, фру и сама никуда не поедет?

Тут она рассердилась, смерила меня взглядом и сказала:

– Ну уж извини, это не твое дело. Только потому, что тебя когда-то из-за меня рассчитали, ты…

– Нет, нет, вовсе не потому! – в отчаянии восклик нул я и ничего не мог прибавить. Если она так меня поняла, значит, она меня ни в грош не ставит.