Сага о Форсайтах

Горничная открыла дверь на звонок.

- Доложите - мистер Форсайт, по очень важному делу.

Если Ирэн поймет, кто пришел, весьма возможно, что она откажется его принять. "Черт возьми, - подумал он, ожесточаясь по мере приближения часа борьбы. - Нелепая затея! Все шиворот-навыворот!"

Горничная вернулась.

- Не изложит ли джентльмен свое дело?

- Скажите, что оно касается мистера Джона, - ответил Сомс.

Снова остался он один в холле перед бассейном белосерого мрамора, задуманным ее первым любовником. Ох!

Она дурная: она любила двух мужчин, а его не любила!

Он не должен этого забывать, когда встретится с ней еще раз лицом к лицу. И вдруг он увидел ее в просвет между тяжелыми лиловыми портьерами, застывшую, словно в раздумье: та же величественная осанка, то же совершенство линий, та же удивленная серьезность в темных глазах, та же спокойная самозащита в голосе:

- Войдите, пожалуйста!

Он вошел. Как тогда на выставке, как в той кондитерской, она показалась ему все еще красивой. И в первый раз, самый первый со дня их свадьбы, состоявшейся тридцать шесть лет назад, он заговорил с Ирэн, не имея законного права назвать ее своею. Она не была в трауре - все, верно, радикальные выдумки его двоюродного братца.

- Извините, что осмелился к вам прийти, - сказал он угрюмо, - но это дело надо так или иначе решить.

- Вы, может быть, присядете?

- Нет, благодарю вас.

Досада на свое ложное положение, на невыносимую церемонность между ними овладела Сомсом, и слова посыпались сбивчиво:

- Какая-то адская, злая судьба! Я не поощрял, я всеми силами старался пресечь. Моя дочь, я считаю, сошла с ума, но я привык ей потакать, вот почему я здесь. Вы, я уверен, любите вашего сына.

- Безгранично.

- И что же?

- Решение зависит от Джона.

У Сомса было чувство, точно его осадили и поставили перед ним барьер. Всегда, всегда она умела поставить барьер перед ним - даже тогда, в первые дни после свадьбы.

- Прямо какое-то сумасбродство, - сказал он.

- Да.

- Если бы вы... Ну, словом... Они могли бы быть...

Он не договорил своей фразы: "братом и сестрою, и мы были бы избавлены от этого несчастья", но увидел, что она содрогнулась, как если бы он договорил, и, уязвленный, отошел через всю комнату к окну. С этой стороны деревья ничуть не выросли - не могли, были слишком стары!

- В отношении меня, - продолжал он, - вы можете быть спокойны. Я не стремлюсь видеться ни с вами, ни с вашим сыном в случае, если этот брак осуществится. В наши дни молодые люди - их не поймешь. Но я не могу видеть мою дочь несчастной. Что мне сказать ей, когда я вернусь домой?

- Передайте ей, пожалуйста, то, что я сказала вам: все зависит от Джона.

- Вы не противитесь?

- Всем сердцем, но молча.

Сомс стоял, кусая палец.

- Я помню один вечер... - сказал он вдруг. И замолчал. Что было... что было в этой женщине такого, что не могло уложиться в четырех стенах его ненависти и осуждения? - Где он, ваш сын?

- Вероятно, наверху, в студии отца.

- Вы, может быть, вызовете его сюда?

Он следил, как она нажала кнопку звонка, как вошла горничная.

- Скажите, пожалуйста, мистеру Джону, что я его зову.

- Если решение зависит от него, - заторопился Сомс, когда горничная удалилась, - можно, вероятно, считать, что этот противоестественный брак состоится; в таком случае будут неизбежны кое-какие формальности. С кем прикажете мне вести переговоры - с конторой Хэринга?

Ирэн кивнула.

- Вы не собираетесь жить с ними вместе?

Ирэн покачала головой.

- Что будет с этим домом?

- Как решит Джон.

- Этот дом... - сказал неожиданно Сомс. - Я связывал с ним надежды, когда задумал построить его. Если в нем будут жить они, их дети! Говорят, есть такое божество - Немеэида. Вы верите в него?

- Да.

- О! Верите?

Он отошел от окна и встал близ нее, у ее большого рояля, в изгибе которого она стояла, как в бухте.

- Я навряд ли увижу вас еще раз, - медленно заговорил он. - Пожмем друг другу руки... - губы его дрожали, слова вырывались толчками. - И пусть прошлое умрет.

Он протянул руку. Бледное лицо Ирэн стало еще бледнее, темные глаза недвижно остановились на его глазах, руки, сложенные на груди, не шевельнулись. Сомс услышал шаги и обернулся. У полураздвинутой портьеры стоял Джон. Странен был его вид. В нем едва можно было узнать того мальчика, которого Сомс видел на выставке в галерее на Корк-стрит; он очень повзрослел, ничего юного в нем не осталось: изнуренное, застывшее лицо, взъерошенные волосы, глубоко ввалившиеся глаза. Сомс сделал над собою усилие и сказал, скривив губы не то в улыбку, не то в гримасу:

- Ну, молодой человек! Я здесь ради моей дочери; дело, как видно, зависит от вас. Ваша мать передает все в ваши руки.

Джон пристально глядел матери в лицо и не давал ответа.

- Ради моей дочери я заставил себя прийти сюда, - сказал Сомс. - Что мне сказать ей, когда я к ней вернусь?

По-прежнему глядя на мать, Джон сказал спокойно:

- Скажите, пожалуйста. Флер, что ничего не выйдет; я должен исполнить предсмертную волю моего отца.

- Джон!

- Ничего, мама!

В недоумении Симе переводил взгляд с одного на другую; потом взял с кресла шляпу и зонтик, направился к, выходу. Мальчик посторонился, давая ему дорогу. Сомс вышел. Было слышно, как скрипели кольца задвигаемой за ним портьеры. Этот звук расковал что-то в его груди.

"Ну так!" - подумал он и захлопнул парадную дверь.

VIII

НЕЛЕПАЯ МЕЛОДИЯ

Когда Сомс вышел из дома в Робин-Хилле, сквозь пасмурную пелену холодного дня пробилось дымным сиянием предвечернее солнце. Уделяя так много внимания пейзажной живописи, Сомс был не наблюдателен к эффектам живой природы. Тем сильнее поразило его это хмурое сияние: оно будто откликнулось печалью и торжеством на его собственные чувства. Победа в поражении! Его миссия ни к чему не привела. Но он избавился от тех людей, он вернул свою дочь ценой ее счастья. Что скажет Флер? Поверит ли она, что он сделал все, что мог? И вот под этим заревом, охватившим вязы, орешник, и придорожный остролист, и невозделанные поля, Сомсу стало страшно. Флер будет совершенно подавлена. Надо бить на ее гордость. Мальчишка отверг ее, взял сторону женщины, которая некогда отвергла ее отца! Сомс сжал кулаки. Отвергла его, а почему? Чем он нехорош? И снова он почувствовал то смущение, которое гнетет человека, пытающегося взглянуть на себя глазами другого; так иногда собака, наткнувшись случайно на свое отражение в зеркале, останавливается с любопытством и с опаской перед неосязаемым существом.