ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

Кумагай шагал впереди, размахивая рукой, как дирижерской палочкой. Наоми шла все так же, раскачиваясь и задевая мужчин плечами. Мужчины, которых она толкала, тоже покачивались в разные стороны, как будто плыли в лодке.

— Не толкайся так! Я об забор ударюсь!

Раздался стук. Это кто-то ударил стеком по забору. Наоми рассмеялась.

— Давайте теперь споем «Хонику».

— Идет: будем танцевать гавайский танец. Все будут петь и трясти задом! «Sweet brown maiden said to me…» — Выкрикивая непонятные слова, они начали вертеть бедрами.

— Ха-ха-ха! Лучше всех трясет задом Сэки!

— Потому что я серьезно изучал эти танцы.

— Где?

— На Всемирной выставке в Уэно. В одном из павильонов танцевали негры. Я ходил туда десять дней подряд.

— Вот дурак!

— А ты лучше бы сам ходил туда, никто не отличил бы тебя от негра!

— Эй, Матян, который час? — спросил Хамада. Он был трезв и как будто серьезнее всех.

— В самом деле, который час? У кого есть часы?

— У меня, — сказал Накамура, зажигая спичку. — Ого, уже двенадцать минут одиннадцатого.

— Ничего, папа-сан раньше половины одиннадцатого не приезжает. Давайте пройдем разок по проспекту Хасэ и оттуда домой! Я хочу показаться в этом костюме публике.

— Одобряю, одобряю! — громко крикнул Сэки.

— Если ты пойдешь в таком виде, за кого тебя примут?

— За женщину — атамана шайки…

— Если я — атаманша, то все вы — мои подчиненные!

— Или, лучше, — четверо бродяг-разбойников!

— Значит, тогда я — Бэнтэн-Кодзо! [12]

— Э-э… Атаманша… Наоми Кавай, — начал Кумагай тоном рассказчика на киносеансе, [13] — под покровом вечерней мглы, закутанная в черное манто…

— Перестань, у тебя такой противный голос!

— …Окруженная четырьмя сорвиголовами, на берегу Юйгахамы…

— Перестань, Матян! Слышишь, сию же минуту перестань…

Размахнувшись, Наоми отпустила Кумагаю оплеуху.

— Ай, больно!.. У меня от природы такой голос! Мир много потерял оттого, что я не стал исполнителем Нанива-буси! [14]

— Мэри Пикфорд не может быть атаманшей.

— Тогда кто же я? Присцилла Дин? [15]

— Вот-вот… Присцилла Дин!

— Ла-ла-ла, — запел Хамада и принялся танцевать.

Когда он, кружась, повернулся, я быстро отскочил назад и спрятался в тень деревьев.

— Ой!.. — в тот же миг вскрикнул он. — Кто это? Это вы, Кавай-сан?

Все разом смолкли и остановились, вглядываясь в темноту.

«Попался!» — подумал я, но было уже поздно.

— Папа-сан?… Это вы, папа-сан? Что вы здесь делаете? Идите к нам!

Наоми быстро подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Манто неожиданно распахнулось, и я увидал, что под ним нет никакой одежды.

— Что ты наделала? Ты покрыла меня позором! Проститутка! Развратница!

От нее пахло вином. До сих пор я ни разу не видел, чтобы она пила вино.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Потребовалось два дня — тот вечер и весь следующий день, чтобы преодолеть упрямство Наоми, заставить ее раскрыть всю механику обмана и самой рассказать обо всем.

Как я и догадался, она пожелала ехать в Камакуру, чтобы встречаться там с Кумагаем. Родственник Сэки в Огигаяцу оказался мифом: на самом деле существовала только дача Окубо, дяди Кумагая. И даже флигель, в котором мы поселились, нам сдали благодаря Кумагаю. Садовник служил в усадьбе Окубо. Кумагай уговорил его — уж не знаю, как это ему удалось, — отказать прежним жильцам и отдать флигель нам. Само собой разумеется, это было заранее согласовано с Наоми. Содействие госпожи Сугидзаки, служащий Нефтяной компании — все это было наглой выдумкой. Жена садовника рассказала, что Наоми приехала в первый раз осматривать дачу вместе с «молодым барином» Кумагаем. Она выдала себя за его родственницу. Хозяйку заранее уведомили об этом, и поэтому ей пришлось отказать прежним жильцам и сдать дом нам.

На следующий день я впервые в жизни не поехал на службу. Строго приказав Наоми не выходить из комнаты ни на шаг и забрав все ее платья, обувь и кошелек, я отнес их в дом к садовнику, а затем устроил допрос хозяйке.

— Хозяйка, извините, что впутываю вас в эту некрасивую историю, но прошу вас, расскажите мне все, что знаете. Я ни в коем случае не собираюсь выдавать вас Кумагаю. Я только хочу узнать правду… они и раньше бывали здесь, когда меня не было дома?

— Да, постоянно… И молодой барин приходил к ней, и барышня уходила к нему.

— Кто вообще живет на даче Окубо-сана?

— В этом году никто, наведываются лишь изредка. Большей частью здесь живет только молодой барин Кумагай.

— А его приятели? Они тоже иногда здесь бывали?

— Да, приходили.

— Все вместе или каждый в отдельности?

— Э-э…

Только впоследствии я вспомнил, что при этом моем вопросе хозяйка очень смутилась.

— Они приходили и по отдельности, и вместе с молодым барином. Всякое бывало…

— Кто еще бывал здесь один, кроме Кумагай-куна?…

— Этот… Хамада-сан. Потом другие… Кажется, и другие тоже бывали поодиночке».

— Они куда-нибудь ее приглашали? Куда-нибудь уходили?

— Нет, большей частью сидели дома.

Самым загадочным было именно это. Если справедливо подозрение относительно Наоми и Кумагая, зачем он таскает за собой приятелей, ведь это помеха для любовников… Почему они приходят поодиночке и Наоми их принимает? Если все они хотят сблизиться с Наоми, отчего же не возникают ссоры? Вот и вчера все четверо шутили и разговаривали вполне дружелюбно… Размышляя над этим, я опять становился в тупик и начинал сомневаться, действительно ли Наоми изменяет мне с Кумагаем…

Однако, когда вопрос заходил об этом, от Наоми трудно было добиться толку. У нее не было никаких особо дурных намерений, она просто хотела веселиться с друзьями… — упорно твердила она. Когда я спросил ее, зачем же она так вероломно обманула меня, она ответила:

— Так ведь папа-сан не доверяет этим моим друзьям… Чтобы вы слишком не волновались!

— Зачем же ты мне сказала, что дача принадлежит родственнику Сэки? Какая разница, чья дача — Сэки или Кумагая?

На этот вопрос Наоми не сумела сразу найти ответа и молча исподлобья злобно сверлила меня взглядом. Она потупилась, прикусила губу.

— Вы больше всех подозреваете Матяна. Я думала, лучше я скажу, что это дача Сэки.

— Не смей называть его «Матян». У него есть фамилия — Кумагай!

Сколько я ни старался сдерживаться, но меня, наконец, прорвало. Когда она называла его «Матян», у меня от отвращения мурашки пробегали по коже.

— Ты близка с Кумагаем? Отвечай правду!

— Нет, не близка. Вот вы подозреваете меня, а доказательства у вас есть?

— Доказательств нет, но я и так все знаю!

— Откуда же?

Наоми была до жути спокойна. На губах даже мелькала злая усмешка.

— А что означало твое вчерашнее поведение? И после этого ты еще смеешь утверждать, что ни в чем не виновата!

— Они меня насильно напоили и заставили так нарядиться. Вся моя вина только в том, что я вышла из дома в таком виде.

— Прекрасно! Значит, ты продолжаешь утверждать, что не виновата?

— Да, не виновата!

— И ты можешь в этом поклясться?

— Да, могу. Клянусь.

— Ах, так? Ладно, помни же свою клятву. Я больше не верю ни единому твоему слову!

Больше я с ней не разговаривал.

Боясь, что она напишет Кумагаю, я отобрал у нее почтовую бумагу, конверты, чернила, карандаш, вечное перо и марки и спрятал вместе с ее вещами у жены садовника. Чтобы заставить Наоми безвыходно сидеть в мое отсутствие дома, я оставил ей лишь красный креповый халат. На третий день утром я уехал из Камакуры, притворившись, будто еду на службу. В поезде я все время думал, как собрать доказательства, и для начала решил заглянуть в наш дом в Омори, пустовавший уже целый месяц. Если у нее связь с Кумагаем, она, конечно, началась не этим летом.