История Энн Ширли. Книга 3

— Ну, не знаю, — задумчиво произнес капитан Джим. — Элифалет Бакстер жил совсем один — даже кошки или собаки у него не было. А когда человек один, то так и жди, что начнет якшаться с дьяволом. Ему надо сделать выбор — с Богом он или с дьяволом. Если дьявол все время подзуживал Элифалета, то, значит, он выбрал себе его в товарищи.

— Одно слово — мужчина, — подытожила мисс Корнелия и умолкла, поглощенная укладыванием сборочек на платьице. Но вскоре капитан Джим опять ее задел, заметив словно бы между прочим:

— А я в прошлое воскресенье был в методистской часовне.

— Лучше бы сидел дома и читал Библию, — взвилась мисс Корнелия.

— Полно, Корнелия, какой вред в том, чтобы зайти к методистам, когда в твоей собственной церкви нет службы? Я уже семьдесят шесть лет как пресвитерианин.

— Ты подаешь плохой пример, — заявила мисс Корнелия.

— А потом, — с усмешкой в глазах продолжал капитан Джим, — мне хотелось послушать хорошее пение. Ты же не можешь отрицать, Корнелия, что у методистов отличный хор, а в нашей церкви, после того как хористы между собой перессорились, поют отвратительно.

— Ну и что? Они стараются как могут, а для Господа Бога нет разницы между пением вороны и соловья!

— Полно, Корнелия, — мягко возразил капитан Джим. — Я не верю, что у Всевышнего такой плохой слух.

— А из-за чего поссорились хористы? — спросил Джильберт, с наслаждением слушавший их пикировку.

— Это началось три года назад, когда у нас задумали строить новую церковь, — ответил капитан Джим. — Из-за этой церкви мы вообще все переругались — никак не могли договориться, где ее строить. Прихожане разделились на три лагеря: одни хотели строить церковь на восточном участке, другие — на южном, а третьи считали, что надо строить на том месте, где стоит старая церковь. Споры шли повсюду — на собраниях комитета, во время службы, на рынке и в супружеских постелях. На свет Божий выволокли все скандалы за последние сто лет. Из-за этой свары расстроились три свадьбы. А что творилась на собраниях! Ты ведь помнишь, Корнелия, какую речь закатил на одном таком собрании Лютер Бэрнс?

— Речь! Скажи уж прямо, что он расчихвостил всех членов комитета. Да и было за что! Что это был за комитет — одни недоумки. И среди них ни одной женщины! Они провели двадцать семь заседаний и не продвинулись ни на шаг. Если на то пошло, то даже назад откатились, потому что, войдя в раж, снесли старую церковь. Вот мы и остались безо всякой церкви и службы стали проводить в клубе.

— Но ведь методисты предлагали нам свою часовню.

— В Глен Сент-Мэри до сих пор не было бы церкви, — продолжала мисс Корнелия, игнорируя реплику капитана Джима, — если бы за дело не взялись женщины. Мы провели одно собрание, выбрали комитет и начали сбор взносов. Когда мужчины пытались что-нибудь вякать, мы им говорили, что они два года командовали, и толку никакого, а теперь наша очередь. Так мы им заткнули рты, и церковь была построена за полгода. Конечно, когда мужчины увидели, что дело у нас идет на лад, они перестали спорить и принялись за работу. Еще бы! Им бы только верховодить. Хоть женщинам и не разрешается читать проповеди или быть церковными старостами, но собирать деньги и строить церкви им еще никто не запрещал.

— А у методистов женщинам разрешается читать проповеди, — ввернул капитан Джим. Мисс Корнелия бросила на него уничтожающий взгляд.

— Я и не отрицаю, что у методистов хватает здравого смысла. Я просто сомневаюсь в их религиозной догме.

— Вы, наверно, считаете, что женщинам надо дать избирательное право, мисс Корнелия? — спросил Джильберт.

— Нет, мне не так уж нужно избирательное право, — ответила мисс Корнелия. — Достаточно я уж подчищала за мужчинами. Но попомните мои слова: когда мужчины поймут, что заварили кашу, которую сами не могут расхлебать, они с радостью предоставят нам избирательное право и спихнут на нас все заботы. Хорошо, что у женщин достаточно терпения!

— А как насчет Иова — у него разве не было терпения? — спросил капитан Джим.

— У Иова! Все были так поражены, что нашелся терпеливый мужчина, что решили увековечить его память, [3] — торжествующе отрезала мисс Корнелия. — Но вовсе не все мужчины, которых зовут Иов, наделены терпением. Вспомни старого Иова Тейлора.

— Ну, его терпение подвергалось слишком тяжелым испытаниям. Даже ты вряд ли сможешь сказать что-нибудь хорошее о его жене. А я помню, что сказал на ее похоронах старый Уильям Макалистер: «Она, конечно, была набожная женщина, но по характеру — сущий дьявол».

— Это верно, характер у нее был тяжелый, — согласилась мисс Корнелия, — но все же это не оправдывает того, что сказал Иов, когда она умерла. Он ехал с кладбища с моим отцом и всю дорогу молчал, пока они не подъехали к дому. И тут он глубоко вздохнул и говорит: «Поверишь ли, Стивен, сегодня — счастливейший день в моей жизни».

— Видно, жена ему здорово надоела, — заметил капитан Джим.

— Как бы ни надоела, а приличия надо соблюдать. Даже если человек в глубине души радуется смерти жены, не обязательно это провозглашать во всеуслышание. И, между прочим, сколько Иов Тейлор ни натерпелся от жены, он вскоре женился снова. Вторая жена держала его в ежовых рукавицах. Первым делом она велела ему поставить памятник первой жене и оставить на нем место для ее собственного имени. Мол, когда она умрет, никто уж не заставит Иова поставить памятник еще и ей.

— Кстати, о Тейлорах. Доктор, как дела у жены Льюиса Тейлора? — спросил капитан Джим.

— Поправляется, хотя и медленно — ей приходится слишком много работать, — ответил Джильберт.

— Ее мужу тоже приходится много работать на своей свиноферме, — вставила мисс Корнелия. — Свиней он выращивает отменных. И гордится ими куда больше, чем своими детьми. Да и то сказать — свиньи у него первоклассные, а дети так себе. Он выбрал для них болезненную мать, да еще держит их всех впроголодь. Свиньи получают сливки, а дети — снятое молоко.

— Иногда я вынужден с тобой соглашаться, Корнелия, — заметил капитан Джим. — Про Льюиса Тейлора ты говоришь чистую правду. Когда я вижу его голодных, тощих детишек, мне несколько дней кусок в горло не лезет.