Страсти ума, или Жизнь Фрейда

– Господин профессор, у меня возникла идея исследования, которая вам понравится.

– Соблазняешь меня? Хорошо, какова же твоя блестящая идея?

– Начать изучение анатомии головного мозга только что рожденных и эмбрионов сразу, как только мы можем их получить. Это будет изучение в ходе развития, которое даст сравнительную картину по отношению к головному мозгу взрослого.

Мейнерт улыбнулся.

– Тебе известно, коллега, что примариус отделения вроде моего не обладает правом назначать «второго врача»?

– Да, господин профессор, мне давно это известно.

– И ты знаешь, что должен обратиться к муниципальным властям Нижней Австрии?

– Я уже написал прошение.

– И даже если они согласятся назначить тебя, твою кандидатуру должен выдвинуть директор больницы, причем для любого отделения, которое нуждается во втором враче.

– Понимаю, что вы не можете выступить в мою поддержку.

– Неслыханно! Готовься начать работу первого мая. – Он встал и протянул руку, по–отечески улыбаясь. – Буду счастлив работать вместе с тобой, господин доктор. У тебя призвание к анатомии мозга. Но ни слова, слышишь? Мы должны обтяпать это дело деликатно.

7

Первого мая Зигмунд уехал из родительского дома. Для семьи это был счастливый момент, означавший, что Зигмунд делает следующий шаг в долгом жизненном путешествии. В любом случае уход из семьи не был болезненным, ибо Амалия уже переселила домочадцев в меньшую по площади, более дешевую квартиру на той же Кайзер–Йозефштрассе в доме номер 33.

Молодым женщинам не разрешался доступ в комнаты врачей в больнице, но Зигмунд добился разрешения от директората привести Марту в день своего переезда, чтобы помочь ему обустроиться. Он проследил, как нанятый им носильщик погрузил на тележку сундуки с бельем и личными принадлежностями, а также ящики с медицинскими книгами. В больницу он пошел вместе с Мартой.

Небо было удивительно голубым. Был тот весенний день, когда воздух Вены, веющий от виноградников и Венского леса, просто опьяняет. Дышать им было истинным удовольствием. После холодной, мокрой зимы город пробудился. Горожане спешили в лавки, кофейни, старались завершить давно откладывавшиеся дела. На тротуарах толпились колоритные группы: бродячие музыканты с гитарой, кларнетом и скрипкой; мороженщики с раскрашенными двухколесными тележками; уличные торговцы, продающие апельсины; горшечники, разносящие свой товар в больших корзинах на голове; хорватки в высоких сапогах, торгующие игрушками; красивый, с большими усами мужчина, продающий сыр и салями, которые он держал в кожаных мешках, перекинутых через плечо; булочник, носивший хлеб в деревянном ящике за спиной; жестянщик, шарманщик, чистильщик сапог, красивая молодая прачка в цветастом платье с буфами на рукавах и черной лентой на шее, доставляющая чистое белье в соседний дом; посыльный мясника, разносящий упаковки с мясом; торговец сосисками и булочками, протягивающий из будки свой товар щеголям, рядом с которыми потные трудяги расправляются со своей закуской. Девочки в соломенных шляпках и фартучках возвращались домой из школы, неся в руках сумки для книг; трубочисты, черные от сажи, накопившейся за зиму, в кожаных фуражках и жакетах, в длинных черных брюках, несли мотки проволоки и метлы. Здесь же были точильщики с точильными камнями, хорват, продававший плетеные корзины и деревянные ложки. Расклейщики афиш, стоя на лестницах, развешивали на круглых тумбах объявления о новых пьесах, операх, симфониях. И повсюду полногрудые крестьянки с корзинами, наполненными лавандой, взывали: «Вот лаванда. Купите лаванду!»

– Что за прелесть – день в Вене, – сказал вполголоса Зигмунд.

Марта глубоко вздохнула:

– Что за прелесть – день вообще.

Они вошли на территорию больницы и направились к шестому подворью. Хотя, как второй врач, он не имеет официального права на свободное время, ибо распорядок требует всегда быть в пределах досягаемости, он сумеет договориться с другими молодыми врачами с том, чтобы его подменили. Раз–два в неделю он сможет поужинать дома.

Его комната на втором этаже была вдвое больше, чем его кабинет. Стены сверкали белизной, и в дальнем конце находилось окно в виде арки, занимавшее две трети стены. Комнату заливал солнечный свет, а выскобленный пол и коврики у входа создавали ощущение теплоты.

– Как приятно! – воскликнула Марта. – О, Зиги, ты будешь здесь счастлив

– Мне следует таковым быть. Эта комната станет моим врачебным кабинетом, спальней, столовой на следующие несколько лет.

Она осмотрела комнату. В центре правой стены за врезными дверями стоял умывальник с кувшином и фарфоровым тазом на мраморной доске. Над тазом висело зеркало с крючками по обе стороны для полотенец и вешалкой для халата. Рядом с умывальником располагалась топка с запасом дров и каменного угля.

– Не лучше ли передвинуть кровать в дальний угол комнаты, к окну? – спросила она. – Если повесить коврик на стене над кроватью, то станет веселее. Затем если поставить этот круглый столик посреди комнаты, то, даже если держать на нем фрукты и орехи, останется достаточно места для книг и журналов. Твоя мать прислала белую скатерть, а я купила цветы. Позже ты, видимо, захочешь, чтобы твой рабочий стол стоял напротив окна. Так будет больше света и уединения, тем более что дверь комнаты должна быть все время открыта. Тогда ты сможешь передвинуть вон те книжные полки к стене около письменного стола.

– Давай расставим так, как ты предлагаешь, сейчас, – сказал он с воодушевлением.

Вдвоем они произвели перестановку, расставили медицинские книги по полкам, затем развязали узел, который она принесла с собой: пять подушечек для его холостяцкой кровати. Она уложила их у стены, предварительно взбив. Он стоял спиной к окну, любуясь ее действиями.

– Я попрошу твою маму прислать тебе более красочное покрывало на кровать. – Она отошла назад, чтобы лучше обозреть. – Над письменным столом мы повесим портреты Гёте и Александра Великого из твоего домашнего кабинета, а сейчас я пристрою мой портрет в центре. Готово! Теперь выглядит словно твоя собственная комната.

Он нежно обнял ее.

– Из тебя получится хорошая хозяйка, – сказал он.

– Я уже хорошая хозяйка. Беда в том, что нет дома, за которым я могла бы следить.

Пришел официант из соседнего кафе и принес кофе, молоко и поднос с печеньем. Затем появились молодые врачи: Натан Вейс – второй врач первого класса из четвертого отделения, специализировавшийся по нервным болезням, будущее светило Вены в области неврологии и, по общему признанию, неисправимый однолюб; Александр Голлендер – ассистент профессора Мейнерта и всеобщий любимец больницы; окулист Иосиф Поллак, работавший у профессора Шольца; Карл Коллер – молодой врач–окулист и давнишний друг; Иосиф Панет – друг Зигмунда по лаборатории физиологии профессора Брюкке. Они были приглашены, чтобы познакомиться с Мартой.

Марта разлила кофе и молоко. Зигмунд не отрывал от нее глаз. Он погрузился в свою обычную фантазию: они поженились, это их чудесный дом, пришли друзья на обед и для непринужденной беседы…

– Фрейлейн Бернейс, вы не беспокойтесь относительно доктора Фрейда, – поддразнивал Вейс. – Мы осмотрим всех пациентов и доверим ему самых некрасивых.

– И позаботимся, чтобы только старухи убирали его комнату, – добавил Голлендер.

Марта покраснела.

– Господа, вы очень добры.

Были налиты вторые чашки кофе, а печенье все съедено. Товарищи Зигмунда попрощались. Пробило девять, наступило время уйти и Марте. Расставание было трудным.

– Сядь, пожалуйста, в это кресло, Марти. Да, так. Когда я буду входить в комнату, то буду видеть тебя здесь.

Он встал перед ней на колени и прошептал:

– Влюбленный поэт говорит: «Мы созданы из плоти, но должны быть железными».

Слезы заблестели в ее глазах. Зигмунд крепко обнял ее. Ему нравился строгий распорядок больницы: подъем в шесть, спуск в подвал, где его ждал горячий душ или ванна, возвращение в комнату, куда истопница приносила ему горячую воду для бритья, после этого облачение в белый халат для обхода палаты. Во время обхода – выяснение, что произошло за ночь. Снова возвращение в комнату для завтрака, состоящего из булочек, масла, мармелада и молочно–кофейного напитка, где много ячменя и цикория и совсем мало настоящего кофе. После этого визит в смотровой кабинет, куда направляют вновь прибывших пациентов из центрального приемного покоя, и составление историй их болезни. В полдень он возвращался домой. Обед доставляли из соседнего ресторана каждому врачу в его комнату. Все, что было не съедено за обедом, оставалось на ужин. Жалованье равнялось тридцати гульденам в месяц (двадцать долларов). Питание обходилось в сорок пять центов в день, или в тринадцать долларов в месяц. Но теперь, когда он работал в больнице, к нему направляли студентов, которых он обучал, и это приносило три гульдена в час. В качестве второго врача, пусть даже второго класса, в свободные от прямых обязанностей часы он имел возможность заниматься частной практикой, даже посещать пациентов при условии, что в это время его заменит другой врач. У Зигмунда не было частных пациентов, но доктор Йозеф Брейер обещал направить к нему некоторых из своих давнишних клиентов.