Рассказы, фельетоны, памфлеты
Рассказы, фельетоны, памфлеты читать книгу онлайн
В первый том Сочинений чешского писателя Ярослава Гашека (1883-1923) вошли рассказы, фельетоны, памфлеты, написанные в 1901-1908 годах.
Перевод с чешского
Составление и примечания С. В. Никольского
Текст печатается по изданию: Гашек Ярослав. Собрание сочинений в шести томах. Т1.– М.: Художественная литература, 1983.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
А пока Антоний Трассу будет ходить по городу и прислушиваться к разговорам арретийцев, которые восхищаются триумфальными воротами и с интересом наблюдают, как протекает их строительство. Вот тут-то и заговорит с ними Троссул, начальник тайных ликторов
[46]
, и горе мерзавцу, который скажет, что Тиберий – дурак. Он может и не говорить этого, достаточно, чтоб он так подумал. От этого ему будет не легче. Его предадут в руки ликторов, вываляют в смоле, а по приезде цезаря, к вечеру, под звуки труб мерзкое его тело будет гореть ясным пламенем в честь пресветлого, во славу его божественности.Впрочем, достаточно будет сказать, например, что сооружение триумфальных ворот – глупая затея. В таком случае ликторы предадут этого подлого хулителя секирам, он будет четвертован на дороге в Кортону. А если он окажет, что народ голодает и бедствуем и что слишком много общественных денег расходуется на кратковременное чествование цезаря, то этого выродка заживо распилят на Циминском холме в то самое время, когда народ будет радостно восклицать:
«Salve, caesar! – Здравствуй, цезарь!» Сколько же таких негодяев запишут Троссул в проскрипционные списки? Все зависит только от него. А потому отправляйся-ка, Гай Антоний, туда, где рабы сооружают триумфальные ворота. Глянь, сколько народу наблюдает за строительством!
А вон у того пилона, на который вешают гирлянды, сплетенные из горной умбрийской туи, стоит весьма подозрительный человек, вид у него недовольный, туника грязная. И обрати внимание, Антоний Троссул, как странно он смотрит! Судя по всему, этот нищий тунеядец думает, что будь у него столько денег, сколько стоят один такой триумфальный столб, уж он бы отгрохал себе дачку на берегу Тразименского озера. И сандалии у него подозрительные! Как смеет человек, наблюдающий за строительством триумфальных ворот в честь цезаря, ходить в рваных сандалиях? И какие мысли могут приходить такому человеку в голову, если его сандалии протекают? А потому, любезный Антоний, проверь-ка похитрее, что думает о цезаре и триумфальных арках этот бедно одетый, подозрительный тунеядец.
И с улыбкой приблизившись, Гай Антоний Тросеул наступил ему на ногу и ласково сказал:
– О, прости, друг!
– Охотно прощаю, друг мой. О, друг, до чего же высоки эти столбы!
– Высокие, ох, высокие, мой милый!
Незнакомец тоже улыбнулся и пододвинулся к Троссулу поближе:
– Вот и я думаю, дружище: ведь народу это не все равно!
«Смотри-ка, Троссул, ведь ты как в воду глядел. Вот он, государственный преступник, прямо перед тобою».
– Так ты, стало быть, думаешь, что народу не все равно? Я тоже думаю, что не все равно...
– А почему ты думаешь, что не все равно, ведь Цезарь...
– Ну, так то цезарь, а ты сам что думаешь?.. Столбы высокие, а могли бы быть еще выше...
«Н-да,– подумал Троссул,– не клюет; ну мы еще посмотрим».
– Так, по-твоему, цезарю все равно? Или народу все равно?
У незнакомца странно замерцали глаза:
– Народу? Ну еще бы, это ведь стоит больших денег – или, по-твоему, ничего не стоит?
– Деньги вложены немалые, да и рабы тоже ведь не даровые,– отвечал Троосул, не теряя надежды, что тот клюнет.
Вокруг них стал собираться народ.
– Столбы хороши,– сказал незнакомец.– Или ты думаешь, что для пятикратно пресветлого они недостаточно великолепны?
– Пятикратно пресветлому эти превосходные столбы понравятся, а народу...
– Народу? Друг, что ты хочешь этим оказать? Они и народу тоже понравятся, потому что народ цезаря просто обожает.
– А чего ты смеешься?
– Ну, я думаю о цезаре, что это за человек.
Троосул тоже рассмеялся:
– Хе-хе, цезарь, какой же это светлый человек!
– А почему бы ему и не быть светлым? – с улыбкой опросил незнакомец, жадно ловя каждое слово Гая Антония.
– Ну, я думаю, солнце тоже светит, но куда ему до цезаря!
Незнакомец кашлянул:
– Солнце и цезарь – оба они нас греют...
Троссул задумчиво покачал головой: «Этот мерзавец все время срывается у меня с крючка». А потому, наклонившись к самому уху незнакомца, он зашептал:
– А ты не думаешь, что и народ, который сооружает триумфальные арки, и цезарь Тиберий, который под ними проедет,– что все они дурачье?
– Ну, раз ты так думаешь, тогда конечно! – радостно зашептал ему на ухо незнакомец и воскликнул:
– Ликторы! Ликторов сюда!
– Ликторы! – воскликнул одновременно с ним Троссул.– Сюда, ликторы!
Они держали друг друга за горло и оба кричали!
– Ты совершил crimen laesae majestatis, ты оскорбил пятикратно пресветлого!
– Это я-то? Да ты знаешь, кто я?
– А кто я таков, этого ты не знаешь. Но сейчас узнаешь!
И вот уже бегут ликторы.
– Вот этот сказал,– крикнул Троссул,– что цезарь и народ-дурачье!
– А вот этот, будь он проклят,– крикнул незнакомец,– сказал, что все дурачье – и народ, и цезарь!
– Я – Гай Антоний Троссул, начальник арретийских тайных ликторов, а ты кто таков, враг отечества?
– Я-Марций Юлий Плацентий, начальник римских тайных ликторов...
Но было уже поздно представляться друг другу! Горе тому, кто совершает crimen laesae majestatis, кто оскорбляет пятикратно пресветлого цезаря Тиберия и его величие!
Гая Антония Троссула четвертовали у дороги на Кортону, а Марция Юлия Плацентия заживо распилили на Циминском холме в то самое время, когда пятикратно светлый Тиберий въезжал в город потомков этрусков, а народ громогласно возглашал ему навстречу:
– Salve, caesar! – Здравствуй, Цезарь!
И когда вечером эту историю рассказали пятикратно пресветлому, он смеялся до поздней ночи... Будь здоров, цезарь!
Первомайский праздник маленького Франтишека
[47]
Маленький Франтишек с отцом живут в поселке «Новый свет», в одном из тамошних приземистых домиков. Иногда у отца бывает случайный заработок от продажи бумажных гвоздик, которые он делает вместе с сыном. В остальное время оба нищенствуют, и, когда Франтишек приносит мало крейцеров, отец нещадно расправляется с мим – бьет кулаком по лицу, приговаривая: «Эх, сын, сын!»
Слова «малыш» восьмилетний Франтик от него никогда не слыхивал, отец обычно называет его пащенком...
Франтик уже умеет пить водку, впервые он напился два года назад, когда ему было шесть лет, пропив два крейцера, которые нашел на улице.
Матери он не знал. Люди говаривали, что отец забил ее до смерти, но этого никто не мог доказать. Как-то Франтик по наивности спросил об этом отца. Тот избил его так, что мальчик неделю пролежал на кирпичном полу, под стареньким, пропахшем грязью плащом. В комнате у них всегда грязно, и если и бывает приятный запах, то только от водки, без которой отец не может обойтись.
Мальчик пьет тоже. «Выпей, сын,– не раз говаривал отец.– У нас демократия, слышишь, щенок? Ну, не реви!.. Капитал нас угнетает. Вот как дам тебе!.. Придушить надо было тебя еще маленьким... У одних деньжищ тьма, а у нас ни копья. А ну, перестань реветь, пащенок чертов!»
Когда отец заводит речь о политике, Франта сразу начинает плакать, он знает, что отец так распалится, рассуждая о капитализме и демократии, что обязательно будет угощать его оплеухами, приговаривая: «Эх, сын, сын!»
Иной раз Франтику хочется, чтобы отца забрал полицейский, как забрали в свое время дедушку, который и сейчас сидит на Панкраце за то, что в престольный праздник, украл в деревенской церкви чашу.
Дед был добрый человек, Франту он никогда не бил, только гладил по голове, а однажды даже вымыл внуку голову. И вот, извольте, отец выдал деда за литр водки. Ко всему оказалось, что чаша была медная.
Иногда к ним приходит дядюшка Калоубик. Отец вечно препирается с ним о трех пятаках, которые дядя несколько лет назад дал в долг покойной матери Франтика. Потом они мирятся и пьют водку прямо из бутылки, распевая песню «Кладбище, кладбище, садик наш зеленый...»
[48]
.