Мастера мозаики

— Должен предуведомить вас, что мы явились сюда не ради того, чтобы оценить работы живописцев, а саму мозаику. Государству мало дела до того, лучше или хуже выполнена рука богоматери, соблюдены ли все правила вашего искусства, а еще меньше дела ему до того, чуть ли пониже, чуть ли повыше икра на ноге святого Исидора. Все это годится для ваших споров…

— Клянусь господом нашим богом, — воскликнул Тициан (слова этого неуча заставили его на мгновение забыть осмотрительность и учтивость), — государству, значит, нет дела до того, что мастера мозаики постигли рисунок, нет дела до того, что мозаика с полнейшей точностью передает прелесть творения, живописи! Ничего подобного я в жизни не слышал и, при всем своем уважении к суждению вашему, не могу с ним согласиться.

Ничто так не раздражало прокуратора-казначея, как противоречие.

— Ну, а я, мессер Тициан, — запальчиво воскликнул он, — я повторяю, что все это чепуха и ребячество. В мелкие ссоры между школами и в споры, ведущиеся в мастерских, высокий суд вмешиваться не собирается. Республика поручила прокураторам соблюдать ее интересы, следить за бережливостью, тщательно проверять все расходы, и они не потерпят, чтобы ради прихоти любителей живописи мастера, работающие в соборе святого Марка, пренебрегали своим долгом.

— Вот уж не думал, — возразил Франческо Дзуккато слабым голосом, печально глядя на свои работы, — право, не думал, что я не выполняю своего долга, когда тщательно, насколько возможно тщательно выполнял рисунок моих фигур и по всей совести подчинялся законам моего искусства!

— Я знаю не хуже вас, мессер, законы вашего искусства, — крикнул прокуратор, побагровев от злости. — Нечего уверять, что мастер мозаики — то же, что и живописец! Республика вам платит за то, что вы неукоснительно точно копируете картины художников, и если вы накладываете свои камешки на стену так, чтобы они прочно держались, если вы умеете выбирать хороший материал так, чтобы он подходил к вашей работе, то нечего вам соваться не в свое дело — законы живописи и рисунка вас не касаются. Клянусь колпаком дожа, если б вы были такими выдающимися живописцами, республика могла бы на вас кое-что сберечь. Не пришлось бы платить мессеру Вечеллио и мессеру Робусти за рисунки для ваших мозаик. Вам бы позволили самим придумывать композиции и сюжеты для ваших мозаичных работ. К сожалению, мы далеко не уверены в вашем мастерстве как живописцев и не можем положиться на вас.

— Однако, монсеньер, — заметил Тициан, к которому вернулось спокойствие — он даже согнал презрительную усмешку с губ и любезно улыбнулся, — осмелюсь сказать, что тому, кто пожелает точно скопировать хороший рисунок, должно и самому быть хорошим рисовальщиком, а то можно было бы, пожалуй, поручить картоны Рафаэля первому попавшемуся школяру, достаточно было бы иметь перед глазами прекрасные модели для копирования, чтобы прослыть великим художником. Если ваша милость позволит мне высказать свое мнение со всем полнейшим моим уважением к вашим замечаниям, дело обстоит иначе. Правда, руководить людьми с мудрым величием или развлекать их своими пустяковыми творениями — не одно и то же. Ведь мы, жалкие ремесленники, попали бы в весьма затруднительное положение, если бы нам пришлось, как приходится вам, ваша милость, держать в твердой и благородной руке своей бразды правления государства, однако должен сказать…

— Ты хочешь сказать, льстец, — сказал, смягчившись, прокуратор, — что в живописи и мозаике ты разбираешься лучше нас. Однако ты не станешь отрицать, что прочность — одно из непременных условий мозаичных работ, и если ты, скажем, вместо камня, мрамора и смальты пустишь в дело картон, дерево и масляную краску, то будешь принужден признаться, что деньги из казны республики не пошли по их истинному назначению.

Тут Тициан несколько смешался: ведь он не знал, на чем основывали свое обвинение Бьянкини, и боялся повредить братьям Дзуккато необдуманным ответом.

— Во всяком случае, я отрицаю, — ответил он после недолгого колебания, — что некоторая замена материалов является плодом махинаций, если доказано, как я полагаю, что в нескольких местах мозаики кисть сделала то, что можно сделать смальтой.

— Вот это мы сейчас и увидим, мессер Вечеллио, — возразил прокуратор, — ибо мы не желаем подозревать вас в соучастии в этом деле. А ну-ка, принесите сюда песок и губки; клянусь колпаком дожа, а ну-ка, протрите покрепче все эти стены.

Угасшие глаза Франческо вспыхнули, и он с ненавистью и презрением посмотрел на слово «saxis», заменившее варварское «saxibus». Казалось даже, если его осудят, обвинив в замене одной буквы другой, он утешится в надежде, что невежда прокуратор будет опозорен в глазах общественного мнения. Мелькиоре понял его, уловив его взгляд, и поспешил перевести внимание присутствующих на другие части свода.

Мозаику братьев Дзуккато тщательно терли и мыли, но она выдержала испытание. Ни один кусочек не отвалился, все держалось прочно. Прокуратор-казначей начал было побаиваться, что слепая ненависть братьев Бьянкини и его, Мелькиоре, козни послужат, пожалуй, к его посрамлению, но в этот миг Винченцо Бьянкини подошел к двум архангелам — один из них был портретом Валерио, а другой — Франческо, и уверенно сказал:

— Разумеется, дерево и раскрашенный картон могут устоять перед песком и мокрой губкой, но вряд ли они выдержат действие времени, и вот вам доказательство.

С этими словами он вынул стилет и вонзил его в обнаженную грудь архангела, изображавшего Франческо Дзукката, в то место, где находилось сердце. От стены отвалился кусочек телесного цвета. Винченцо Бьянкини легко разрезал его надвое лезвием стилета и протянул прокураторам. Кусочек переходил из рук в руки, и сам Тициан вынужден был признать, что это дерево.

XIX

Стражники снова отвели в тюрьму Франческо и Валерио, а спустя неделю они вновь предстали перед Советом Десяти. Им прочли вслух решение комиссии художников. Комиссия не стала указывать на вопиющие недостатки работы Бьянкини. Художники понимали, что оценивать эту работу с точки зрения подлинного искусства — значило привести в раздражение прокуратора-казначея, а так как дело братьев Дзуккато принимало Дурной оборот, то приходилось — этого требовала осторожность — не возбуждать ярости их преследователей; тем не менее художники расхвалили творение братьев Дзуккато и подтвердили, что мозаика, выполненная на куполе, отличается прочностью, за исключением двух не столь важных фигур, в которых братья заменили камень деревом. Тициан даже уверял, будто мозаика из крашеного дерева может противостоять действию времени лет пятьсот, а то и больше; и предсказания его сбылись, ибо эти изображения, возбудившие судебное дело против их творцов, живут и поныне — они так же прекрасны и так же прочны, как и все остальные части мозаики, покрывающей своды купола. Что касается младшего брата Дзуккато, которого обвинители ославили как человека бездарного и невежественного, то он вышел победителем, и художники объявили, что он не менее искусный мастер, чем его брат. После такого решения остался только один пункт обвинения: для изображения архангелов братья применили не тот материал, который обычно идет на мозаику.

Франческо спросили, что он может сказать в свою защиту, и он ответил, что уже давным-давно убедился в преимуществе такой замены при выполнении некоторых деталей и хотел испытать прочность крашеного дерева на фигурах второстепенной важности, но обещает возместить все издержки, если прочность их не оправдает его ожиданий или если республика осудит его новшество. Однако совет, по-видимому, не желал принять это объяснение. Валерио, на которого посыпался град обвинений и угроз, не мог сдержать свое негодование.

— Ну что же! — воскликнул он. — Узнайте же, если вам так угодно, тайну, которую хотел сохранить мой брат. Открывая ее вам, я отлично знаю, что навлеку ненависть и зависть не только наших нынешних, но и всех наших будущих соперников. Я знаю, что бездарные поденщики, корыстолюбивые ремесленники не желают признавать нас настоящими художниками. Я знаю, они стремятся свести искусство мозаики к простой работе каменщика и преследуют всякого, кто считает мозаику истинным искусством, обвиняя его в том, что он плохой товарищ и честолюбец, преследуют, повторяю, всякого, кто работает с вдохновением и ищет новых путей. Так вот, я восстаю против этой хулы; я утверждаю, что настоящий мастер мозаики должен быть и живописцем, и заявляю, что брат мой Франческо, ученик нашего отца и мессера Тициана, — великий художник, я докажу это — ведь обе фигуры архангелов, снискавшие похвалы комиссии знаменитых живописцев, назначенной Советом Десяти, были созданы моим братом: композиция, рисунок и краски — все принадлежит ему. Я же был его подручным и тщательно копировал его картоны. Пожалуй, мы совершили великое преступление, посвятив республике свое лучшее произведение, принеся ей этот тайный и безвозмездный дар со скромностью, приличествующей молодым художникам, с благоразумием, свойственным людям, поклоняющимся иному божеству, чем божество злата и почестей; но раз нас обвиняют в мошенничестве, мы вынуждены отказаться и от скромности и от благоразумия. Итак, мы спрашиваем вас, кто может доказать, что мы попытались ввести это новшество во все наши мозаики? А эта работа не была нам заказана и мы готовы снять ее со стен базилики, если власти сочтут, что ей не место рядом с работами братьев Бьянкини.