Посмертные записки Пиквикского клуба

II. Еще кое-какие сведения о госте мистера Хамфри

Нетрудно догадаться, что я, памятуя о заявлении мистера Пиквика и весьма польщенный оказанной мне честью, сообщил об этом своим трем друзьям, которые единогласно высказались за его принятие в наше общество. Все мы ждали с нетерпением того дня, когда он вступит в число его членов, но я жестоко ошибусь, если скажу, что Джек Редберн и я сам оказались наиболее терпеливыми.

Наконец, настал этот вечер, и в начале одиннадцатого раздался стук мистера Пиквика в парадную дверь. Его провели в комнату нижнего этажа, а я тотчас же взял свой костыль и пошел, чтобы проводить гостя наверх и представить его со всеми почестями и соблюдениями формальностей.

– Мистер Пиквик, – сказал я, входя в комнату, – я рад вас видеть, я радуюсь при мысли о том, что это лишь первый из длинной серии визитов в мой дом и лишь начало близкой и прочной дружбы.

Сей джентльмен дал подобающий ответ с присущей ему сердечностью и искренностью и посмотрел с улыбкой на двух человек, стоявших за дверью, которых я сначала не заметил; тотчас же я признал в них мистера Сэмюела Уэллера и его отца.

Вечер был теплый, однако старший мистер Уэллер был одет в широчайшее пальто, а подбородок закутал большим крапчатым шарфом, какой обычно носят кучера пассажирских карет, находясь при исполнении своих обязанностей. Он был очень румян и очень толст; особенно толстым казались ноги, по-видимому не без труда втиснутые в сапоги с отворотами. Широкополую шляпу он держал под мышкой левой руки, а указательным пальцем правой прикоснулся великое множество раз ко лбу, приветствуя мою особу.

– Очень рад вас видеть в добром здоровье, мистер Уэллер, – сказал я.

– Благодарю вас, сэр, – отвечал мистер Уэллер, – ось еще не поломалась. Мы подвигаемся ровным шагом – не слишком налегаем, но помаленьку тормозим, и оно так и выходит, что мы еще бежим и прибудем регулярно к сроку... А это мой сын Сэмивел, сэр, как вы, должно быть, читали в историческом сочинении, – добавил мистер Уэллер, представляя своего первенца.

Я привял Сэма очень ласково, но не успел он сказать слово, как отец его снова заговорил.

– Сэмивел Веллер, сэр, – начал старый джентльмен, – преподнес мне древний титул деда, который давно уже захирел, и похоже на то, что чуть было совсем не угас в вашей фамилии. Сэмми, расскажи-ка историйку об одном из мальчишек – этот-вот анекдотец о маленьком Тони: о том, как он сказал, что обязательно выкурит трубку потихоньку от матери.

– Не можете вы, что ли, помолчать! – сказал Сэм. – Никогда еще я не видывал такой старой сороки!

– Этот-вот Тони – расчудеснейший мальчишка, – продолжал мистер Уэллер, не обращая внимания на Сэма, – такого расчудеснейшего мальчишки я на своем веку не видывал! Слыхал я о прелестнейших младенцах, которых похоронили малиновки, когда они совершили самоубийство, поев ежевики, но не было еще на свете такого, как этот-вот маленький Тони. Он всегда играет с кружкой, вмещающей кварту, – вот чем он занимается! Сидит на пороге и делает вид, будто пьет из нее, а потом вздыхает глубоко, курит щепку и говорит: «Теперь я дедушка», – и это он проделывает двух лет от роду, а такие штуки будут позанятней любой комедии. «Теперь я дедушка!» Он не возьмет кружки в пинту, если бы вы ее вздумали подарить ему, – нет, он берет свою кварту, а потом говорит: «Теперь я дедушка!»

Мистер Уэллер был столь потрясен этой картиной, что с ним тут же приключился устрашающий припадок кашля, каковой несомненно привел бы к каким-нибудь роковым последствиям, если бы не ловкость и расторопность Сэма, который, крепко ухватившись за шарф как раз под отцовским подбородком, начал раскачивать старика с большой энергией, нанося ему в то же время ловкие удары между лопаток. Благодаря такому любопытному способу лечения мистер Уэллер в конце концов совершенно оправился после припадка, но очень раскраснелся и, казалось, совсем обессилел.

– Теперь он отойдет, Сэм, – сказал мистер Пиквик, который и сам встревожился.

– Отойдет, сэр! – подхватил Сэм, укоризненно глядя на родителя. – Да, он отойдет очень скоро, отойдет окончательно и тогда пожалеет, что это сделал. Ну, видывал ли кто-нибудь такого легкомысленного старикана? Хохочет до судорог перед всем обществом и топочет по полу, словно принес с собой собственный ковер и побился об заклад, что сотрет на нем узор к положенному сроку! Через минутку он опять начнет. Ну вот... закатился... Я так и знал!

Действительно, мистер Уэллер, чьи мысли все еще были заняты его скороспелым внуком, начал покачивать головой из стороны в сторону, а смех, действуя, как землетрясение в глубоких недрах, вызвал ряд поразительных явлений, отразившихся у него на лице, груди и плечах, – явлений тем более устрашающих, что они не сопровождались ни единым звуком. Впрочем, это волнение постепенно улеглось, и после трех-четырех коротких приступов он вытер глаза обшлагом пальто и более или менее спокойно огляделся по сторонам.

– Прежде чем командир удалится, – сказал мистер Уэллер, – Сэмми хочет задать вопрос насчет одного пункта. Покуда тут этот вопрос разберут, быть может джентльмены разрешат мне удалиться?

– Чего ради вы уходите? – крикнул Сэм, хватая отца за фалды пальто.

– Я никогда еще не видывал такого непочтительного мальчика, как ты, Сэмивел, – ответил мистер Уэллер. Разве ты не дал торжественного обещания, можно сказать – клятвы, что сам задашь этот-вот вопрос за меня?

– Ну, что ж, я согласен, – сказал Сэм, – но только если вы не будете меня шпынять, как заметил кротко бык, поворачиваясь к погонщику, когда тот подгонял его стрекалом к двери мясника. Дело в том, сэр, – продолжал Сэм, обращаясь ко мне, – что он хочет узнать кое-что об этой леди, которая состоит у вас экономкой.

– А что именно?

– Видите ли, сэр, – сказал Сэм, ухмыляясь еще веселее, – он желает знать, не...

– Короче говоря, – решительно вмешался старый мистер Уэллер, у которого пот выступил на лбу, – это-вот старое созданье – вдова или не вдова?

Мистер Пиквик от души расхохотался, и я последовал его примеру, заявив решительно, что «моя экономка целомудренная девица».

– Ну вот! – воскликнул Сэм. – Теперь вы удовлетворены. Вы слышите – она целомудренная.

– Она что? – с глубоким презрением переспросил его отец.

– Целомудренная, – повторил Сэм.

Минуты две мистер Уэллер смотрел очень пристально на сына, а затем сказал:

– Не все ли равно, мудреная она или нет, это неважно. А я хочу знать, вдова она или не вдова?

– Почему вы заговорили о том, что она мудреная? – спросил Сэм, совершенно ошеломленный речью своего родителя.

– Неважно, Сэмивел, – серьезно отвечал мистер Уэллер, – мудреность может быть очень хорошей или может быть очень плохой, и женщина может быть ничуть не лучше и ничуть не хуже от того, что она мудреная, но это не имеет никакого отношения к вдовам.

– Подумайте, – обернувшись, сказал Сэм, – ну, поверит ли хоть кто-нибудь, что человек в его годы может вбить себе в голову, что целомудренная и мудреная – одно и то же?

– Между ними нет разницы ни на соломинку, – объявил мистер Уэллер. – Твой отец, Сэмми, так долго правил каретой, что уж он-то знает свой родной язык, коли речь идет об этом.

Оставив в стороне вопрос этимологический, который не вызывал у старого джентльмена никаких сомнений, его уверили, что экономка никогда замужем не была. Услышав это, он выразил большое удовольствие и просил простить заданный им вопрос, добавив, что не так давно его чрезвычайно напугала вдова, а в результате природная его робость усилилась.

– Это было на железной дороге, – с пафосом сказал мистер Уэллер. – Я ехал в Бирмингем по железной дороге, и меня заперли в закрытом вагоне с живой вдовой. Мы были одни – вдова и я, мы были одни. И думаю я, только потому, что мы были одни и ни одного священника не было, – только потому эта-вот вдова и не вышла за меня замуж, прежде чем мы доехали до ближайшей станции. Подумать только, как она начала визжать, когда мы проезжали в темноте в этих туннелях, как она падала в обморок и цеплялась за меня и как я старался открыть дверь, а дверь была крепко заперта, бежать некуда! Ах, какой это был ужас, какой ужас!