Замогильные записки Пикквикского клуба

И затѣмъ, испустивъ глубочайшій вздохъ, м-ръ Стиджинсъ пріостановился для отвѣта. Самуэль поклонился. М-ръ Уэллеръ старшій произнесъ какой-то необыкновенный звукъ, не то стонъ, не то вой, не то скрежетъ, не то зыкъ, но въ которомъ, однакожъ, страннымъ образомъ сочетались всѣ эти четыре степени звука.

Осѣненный внезапнымъ вдохновеніемъ, м-ръ Стиджинсъ прозрѣлъ въ этомъ звукѣ явственное выраженіе сердечнаго раскаянія, соединеннаго съ угрызеніемъ. На этомъ основаніи онъ оглянулся вокругъ себя, потеръ руки, прослезился, улыбнулся, прослезился опять и затѣмъ, тихонько подойдя къ хорошо знакомой полочкѣ въ извѣстномъ углу, взялъ стаканчикъ и осторожно положилъ четыре куска сахару. Совершивъ эту предварительную операцію, онъ еще разъ испустилъ глубокій вздохъ и устремилъ на потолокъ свои глаза. Затѣмъ, переступая незамѣтно съ ноги на ногу, онъ побрелъ въ буфетъ и скоро воротился съ бутылкой рому въ рукахъ. Отдѣливъ отъ него обыкновенную порцію въ стаканъ, онъ взялъ чайную ложечку, помѣшалъ, прихлебнулъ, еще помѣшалъ и уже окончательно расположился въ креслахъ кушать пуншъ.

М-ръ Уэллеръ старшій не произнесъ ни одного звука въ продолженіе всѣхъ этихъ приготовленій; но какъ только м-ръ Стиджинсъ усѣлся въ креслахъ, онъ вдругъ низринулся на него стрѣлою, вырвалъ стаканъ y него изъ руки, выплеснулъ остатокъ пунша на его лицо и разбилъ стаканъ о его лобъ. Затѣмъ, схвативъ достопочтеннаго джентльмена за шиворотъ, онъ повалилъ его могучею рукой, далъ ему пинка и, произнося энергическія проклятія, потащилъ его къ дверямъ.

— Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — надѣнь на меня шляпу. Живѣй!

И лишь только Самуэль нахлобучилъ своего родителя, старый джентльменъ вытащилъ Стиджинса изъ дверей въ коридоръ, изъ коридора на крыльцо, съ крыльца на дворъ, со двора на улицу, продолжая все это время давать ему пинки, одинъ другого сильнѣе и безпощаднѣй.

Уморительно и вмѣстѣ отрадно было видѣть, какъ красноносый джентльменъ кувыркался, метался, барахтался и хрипѣлъ въ могучихъ объятіяхъ раздраженнаго старца, который, наконецъ, въ довершеніе потѣхи, погрузилъ его голову въ корыто, наполненное водою для утоленія жажды лошадей.

— Вотъ тебѣ, пастырь, вотъ тебѣ! — сказалъ м-ръ Уэллеръ, поддавая окончательнаго туза въ спину м-ра Стиджинса. — Скажи всѣмъ этимъ своимъ негоднымъ товарищамъ, лицемѣрамъ, тунеядцамъ и ханжамъ, что я боюсь, при случаѣ, перетопить всѣхъ до одного, если не въ корытѣ, такъ въ помойной ямѣ.

— Пойдемъ домой, Самми. Налей мнѣ стаканъ водки. Совсѣмъ измучился съ этимъ негодяемъ.

Глава LII. Дѣловое утро адвоката на Грэйскомъ скверѣ и окончательное выступленіе на сцену господъ Джингля и Іова Троттера

Когда, послѣ приличныхъ приготовленій, м-ръ Пикквикъ извѣстилъ Арабеллу о неудовлетворительныхъ послѣдствіяхъ своей поѣздки въ Бирмингэмъ и началъ увѣрять ее, что нѣтъ покамѣстъ ни малѣйшаго повода къ огорченію или печали, молодая леди залилась горькими слезами и выразила въ трогательныхъ терминахъ свою жалобу, что она, по непростительной вѣтренности, сдѣлалась несчастной причиной охлажденія и, быть можетъ, вѣчнаго разрыва между сыномъ и отцомъ.

— Вы совсѣмъ не виноваты, дитя мое, — сказалъ м-ръ Пикквикъ съ трогательно. ю нѣжностью. — Заранѣе никакъ нельзя было предвидѣть, что старый джентльменъ будетъ питать такое неожиданное предубѣжденіе противъ женитьбы своего сына. Я увѣренъ, — прибавилъ м-ръ Пикквикъ, взглянувъ на ея хорошенькое личико, — онъ и понятія не имѣетъ объ удовольствіи, отъ котораго отказывается теперь съ такимъ безразсудствомъ.

— Ахъ, добрый м-ръ Пикквикъ! — сказала Арабелла. — Что намъ дѣлать, если онъ не перестанетъ сердиться на насъ?

— Авось все это перемелется, мой другъ, и выйдетъ мука, — сказалъ м-ръ Пикквикъ добродушнымъ тономъ; — посидимъ покамѣстъ y моря и подождемъ погоды.

— Но вѣдь вы разсудите сами, м-ръ Пикквикъ: что будетъ съ Натаніэлемъ, если отецъ откажется помогать ему?

— Въ такомъ случаѣ, мой ангелъ, я могу предсказать, что, вѣроятно, найдется y него какой-нибудь другъ, который готовъ будетъ оказать ему всякое содѣйствіе и помощь.

Арабелла быстро поняла и сообразила настоящій смыслъ и значеніе его отвѣта. Поэтому она бросилась въ объятія м-ра Пикквика, поцѣловала его очень нѣжно и зарыдала очень громко.

— Ну, полно, полно! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, пожимая ея маленькую ручку. — Мы вотъ подождемъ здѣсь нѣсколько дней и посмотримъ, что вздумаетъ онъ написать вашему мужу. Если, сверхъ чаянія, онъ не перемѣнитъ своихъ мыслей, въ головѣ y меня вертится, по крайней мѣрѣ, полдюжины плановъ, изъ которыхъ тотъ или другой составитъ ваше счастье — успокойтесь, мой ангелъ.

Затѣмъ м-ръ Пикквикъ порекомендовалъ ей осушить свои глазки и не огорчать прежде времени своего супруга. Прелестная Арабелла, кроткая и послушная, какъ благовоспитанное дитя, уложила свой платочекъ въ ридикюль и, къ возвращенію мужа, вызвала на свое личико цѣлый рядъ лучезарныхъ улыбокъ, которыя оказывали столь могущественное вліяніе на его чувствительное сердце.

— Признаться, я не вижу впереди никакого добра для этихъ молодыхъ людей, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, одѣваясь поутру на другой день. — Пойду къ Перкеру и посовѣтуюсь съ нимъ.

Планъ идти къ Перкеру и посовѣтоваться съ нимъ насчетъ финансовыхъ обстоятельствъ возникъ въ головѣ м-ра Пикквика еще прежде. Теперь онъ позавтракалъ на свою руку и отправился на Грэйскій скверъ съ великою поспѣшностью.

Еще не было десяти часовъ, когда онъ взошелъ на лѣстницу по направленію къ аппартаментамъ, занимаемымъ канцеляріею адвоката. Писаря еще не явились. М-ръ Пикквикъ, для препровожденія времени, принялся смотрѣть изъ окна галлереи.

Живительный свѣтъ прекраснаго октябрьскаго утра весело отражался даже на грязныхъ домахъ этого околодка. Конторщики и писаря длинной вереницей выступали по скверу, ускоряя или замедляя свои шаги, при взглядѣ на башенные часы. И лишь только пробило десять, каждый изъ нихъ, съ необыкновенною торопливостью, поспѣшилъ къ мѣсту своей ежедневной службы. Разнообразные голоса раздались со всѣхъ сторонъ, замки защелкали, двери застучали, головы повыставились изъ каждаго окна, привратники одинъ за другимъ стали на своихъ постахъ, почтальонъ суетливо началъ перебѣгать изъ дома въ домъ, и дѣятельность закипѣла своимъ обычнымъ чередомъ во всѣхъ этихъ юридическихъ палатахъ.

— Раненько пожаловали вы, м-ръ Пикквикъ, — сказалъ чей-то голосъ позади этого джентльмена.

— А! м-ръ Лоутонъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, оглядываясь назадъ. — Какъ ваше здоровье, сэръ?

— Такъ себѣ, покорно васъ благодарю, отвѣчалъ Лоутонъ, вытирая потъ со своего лица. — Бѣжалъ чуть не со всѣхъ ногъ. Думалъ, что опоздаю. Усталъ какъ собака. Хорошо, по крайней мѣрѣ, что пришелъ раньше его.

Утѣшивъ себя этимъ размышленіемъ, м-ръ Лоутонъ вынулъ изъ кармана ключъ, отперъ дверь, взялъ письма, опущенныя почтальономъ въ ящикъ, и ввелъ м-ра Пикквика въ контору. Здѣсь, въ одно мгновеніе ока, онъ скинулъ свой фракъ, надѣлъ поношенный сюртукъ, повѣсилъ шляпу, взялъ пачку бумагъ, воткнулъ перо за ухо и потеръ руки съ величайшимъ наслажденіемъ.

— Вотъ я готовъ, какъ видите, — сказалъ м-ръ Лоутонъ. — Канцелярское платье y меня всегда тутъ остается, въ конторѣ. Нѣтъ-ли y васъ табачку, м-ръ Пикквикъ?

— Нѣтъ, я не нюхаю табаку.

— Жаль, очень жаль. Ну, да такъ и быть, я пошлю за бутылкой содовой воды, будетъ все равно. Какъ вы думаете, въ глазахъ моихъ нѣтъ ничего страннаго, м-ръ Пикквикъ?

М-ръ Пикквикъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, обозрѣлъ внимательно всѣ черты вопрошающаго джентльмена и объявилъ утвердительно, что никакой особенности онъ не замѣчаетъ въ его глазахъ.

— Радъ слышать это, — сказалъ Лоутонъ.- A мы, знаете, вчера вечеромъ немножко покутили въ заведеніи «Сороки», и голова y меня покамѣстъ все еще не на мѣстѣ. Авось пройдетъ. — А, кстати, Перкеръ ужъ началъ заниматься вашимъ дѣломъ.

— Какимъ? Издержками вдовы Бардль?

— Нѣтъ, покамѣстъ еще не этимъ. Я разумѣю вотъ этого голубчика, за котораго мы, по вашему желанію, заплатили десять шиллинговъ на фунтъ, чтобы выручить его изъ тюрьмы. Теперь вѣдь, знаете, идетъ рѣчь объ отправленіи его въ Демерару.