О водоплавающих

— Круто, Шанахэн, клянусь, это было круто, — сказал Ламонт. — Давайте пять.

Протянутые руки встретились, и благородное дружеское рукопожатие свершилось на фоне пылающего камина.

— Ладно-ладно, — сказал Шанахэн, похохатывая горделиво, как павлин, — смотрите руку не оторвите. Вы мне льстите, господа. Вот бы сейчас отпраздновать, по десять кружечек на каждого!

— Узнаю крутого Шанахэна, — сказал Ламонт.

— Прошу тишины в зале суда, — предупредил Шанахэн.

Мерное бормотание, доносившееся с кровати, возобновилось:

Закончив эту долгую песнь, вернулся Суини из Фиой-Гавли в Бенн Боган, а оттуда направился в Бенн-Фавни, и дальше — в Рат-Мурбулг, но нигде не мог он укрыться от зоркого взгляда ведьмы, покуда не добрался до Дун Соварки, что в Ольстере. Обратился он лицом к ведьме и прыгнул что было силы с самой верхушки крепостной башни. Ведьма, не раздумывая, кинулась за ним и низринулась в пропасть, в клочья изодравшись об острые скалистые уступы, пока не упали кровавые ее останки в глубь морскую — так и сгинула она в погоне своей за Суини.

Потом странствовал он еще по многим местам месяц и еще полмесяца, останавливаясь передохнуть на поросших мягкой травой-муравой холмах, на обдуваемых свежим прохладным ветром вершинах, а по ночам находя пристанище в густых древесных кронах, и продолжалось то месяц и еще полмесяца. Прежде чем покинуть Каррик-Аласдар, сочинил он прощальные стихи, сетуя на постигшие его многие муки и печали.

После чего двинулся Суини в свой скитальческий путь, пока не пересек наконец гибелью грозившее бурное море и не очутился в царстве бриттов, где повстречал человека, страдавшего таким же недугом, — безумного бритта.

— Коли ты безумец, — обратился к нему Суини, — то скажи мне, как тебя звать-величать.

— А зовут меня Фер Калле, — отвечал тот.

И стали они, неразлучные, странствовать вместе в мирном согласии, переговариваясь между собою изысканными стихами.

— О Суини, — молвил Фер Калле, — пусть каждый из нас двоих блюдет другого, покуда мы любим и доверяем друг другу, и пусть кто первым заслышит крик цапли над сине-зеленой водой, или звонкий голос корморана, или как прыгает лесной кулик с ветки на ветку, или как поет, проснувшись, ржанка, или как хрустит-похрустывает сухостой, или кто первым увидит тень птицы в небе над лесом, — тот пусть окликнет и предостережет другого, дабы мы могли не мешкая улететь прочь.

И так странствовали они вдвоем многое множество лет, когда вознамерился безумный бритт сообщить Суини некую весть.

— Воистину должно нам сегодня расстаться, — сказал он, — ибо конец моей жизни близок и я должен отправиться туда, где мне суждено умереть.

— Какого же рода то будет смерть? — спросил Суини.

— Нетрудно ответить, — сказал бритт. — Отправлюсь сей же час в Эас-Дубтах, и порыв ветра налетит, и подхватит меня и швырнет в бурный водопад, где я утону, а после похоронят меня на святом кладбище, и вниду я в Царствие Небесное. Таков мой конец.

Выслушав эту речь, произнес Суини прощальные стихи и вновь взвился в поднебесье, держа путь — наперекор страхам, и ливням, и бурям, и снегу — в Эрин, находя себе приют то здесь, то там, на вершинах и в низинах, в дуплах могучих дубов, и не ведал он покоя, покуда не достиг вновь вечно благодатной долины Болкан. И встретил он там умалишенную, и обратился в бегство, легко, бесшумно, призрачно взмывая над пиками и вершинами, пока не очутился в долине Борэхе, лежащей на юге, где и сложил такие строфы:

После долгого пути и рысканья в поднебесье на закате достиг Суини берега широко разлившегося Лох-Ри и устроился той ночью на покой в развилке дерева в Тиобрадане. И ночью той обрушился на дерево то снегопад: самый суровый снегопад из всех снегопадов, которые выпали на долю Суини с того дня, как тело его покрылось перьями, что и подвигло его сочинить такие строфы: