Гузла

Они поют слегка в нос. Напевы баллад очень однообразны, и аккомпанемент гузлы мало их оживляет; только привыкнув к этой музыке, можно ее выносить. В конце каждой строфы певец испускает громкий крик, или, вернее, какой-то вопль, похожий на вой раненого волка. В горах эти крики слышны издалека, и нужно свыкнуться с ними, чтобы признать их исходящими и уст человека.

1827

Заметка об Иакинфе Маглановиче

Иакинф Магланович едва ли не единственный из встречавшихся мне гузларов, который сам является поэтом. Большинство из них только перепевают старые песни или, самое большее, мастерит новые из кусков старых: берут два десятка стихов из одной баллады, два десятка из другой и соединяют их плохоньким стишком собственного изготовления.

Наш поэт родился в Звониграде, как он сообщает в своей балладе Боярышник рода Вéлико. Его отец был сапожником, и родители не особенно заботились о его образовании, так как он не умеет ни читать, ни писать. Восьми лет он был украден цыганами, которые увели его в Боснию. Там они обучили его всем своим штукам и без труда обратили в ислам, который они по большей части исповедуют [10]. Аян [11], иначе сказать, мэр Ливно, освободил мальчика из рук цыган и взял к себе в услужение; Иакинф прожил у него несколько лет; мальчику было лет пятнадцать, когда один католический монах обратил его в христианство, рискуя быть посаженным на кол в случае, если бы это открылось, ибо турки не очень-то поощряют деятельность миссионеров. Юный Иакинф без колебаний решил покинуть своего хозяина, довольно сурового, как большинство босняков. Но, убегая из дому, он решился отомстить за дурное с ним обращение. Воспользовавшись бурной ночью, он ушел из Ливно, унося с собой шубу и саблю своего хозяина, а также несколько цехинов, которые ему удалось украсть. Иакинфа сопровождал монах, вернувший его в лоно христианства и, быть может, сам уговоривший его бежать.

От Ливно до Синя в Далмации каких-нибудь двенадцать миль. Вскоре беглецы оказались под покровительством венецианских властей, преследования аяна были им здесь уже не опасны. В этом городе Магланович сложил свою первую песню: он воспел свой побег в балладе, которая нашла ценителей и положила начало его известности [12].

У него, однако, не было никаких средств к существованию; кроме того, он по природе своей не имел склонности к труду. Морлаки – народ гостеприимный, и некоторое время он жил подаянием сельских жителей, отплачивая им исполнением под аккомпанемент гузлы каких-нибудь заученных наизусть старых песен. Вскоре он сам начал сочинять песни для свадеб и похорон и сумел стать столь необходимым, что праздник был не в праздник, если на нем не присутствовал Магланович.

Так он жил в окрестностях Синя, мало беспокоясь о своих родных, о которых ему и доныне ничего не известно, ибо он не был в Звониграде с того времени, как его похитили.

Когда он достиг двадцати пяти лет, это был красивый молодой человек, сильный и ловкий, отличный охотник, вдобавок ко всему прославленный поэт и музыкант; все к нему благоволили, в особенности же девушки. Ту, которую он предпочел другим, звали Еленой; ее отец был богатый морлак по имени Зларинович. Иакинф легко добился ее благосклонности и, согласно обычаю, похитил девушку. У него оказался соперник по имени Ульян, нечто вроде местного владетеля, которому заранее стало известно о задуманном похищении. Иллирийские нравы таковы, что отвергнутый поклонник быстро утешается и не питает враждебных чувств к счастливому сопернику. Но Ульян упорствовал в своей ревности и задумал помешать счастью Маглановича. В ночь похищения он явился в сопровождении двух своих слуг в тот самый момент, когда Елена уже села на коня, чтобы следовать за своим возлюбленным. Ульян грозным голосом закричал, чтобы они остановились. Оба соперника были вооружены. Магланович выстрелили первым и убил Ульяна. Имей он родственников, они бы стали бы на его сторону, и ему не пришлось бы покидать страну из-за таких пустяков. Но родичей у него не было, и он оказался один против жаждущей мести семьи убитого. Поэтому он быстро принял решение и бежал с женою в горы, где присоединился к гайдукам [13].

Долго жил он с ними; однажды в стычке с пандурами [14] он даже был ранен в лицо. Под конец, собрав некоторую сумму денег, насколько мне известно, не слишком честным путем, он спустился с гор, накупил скота и обосновался в Котаре с женою и детьми. Дом его стоит у Смоковича, на берегу речки или горного потока, впадающего в озеро Врана. Жена и дети Маглановича заняты своими коровами и небольшой фермой. Сам же он постоянно отсутствует. Часто навещает он своих бывших приятелей гайдуков, не принимая, однако же, участия в их опасных предприятиях.

В первый раз я встретился с ним в Заре, в 1816 году. Я был тогда великим любителем иллирийского языка, и мне очень хотелось послушать какого-нибудь известного певца. Мой друг, уважаемый воевода Никола ***, встретил в Биограде, где он живет постоянно, Иакинфа Маглановича, с которым был знаком еще раньше. Зная, что тот отправляется в Зару, он дал ему для меня письмо. В этом письме говорилось, что если я хочу добиться чего-нибудь от Маглановича, мне следует его напоить, ибо он ощущает прилив вдохновения только когда хорошо выпьет.

Иакинфу было тогда около шестидесяти лет. Это высокий человек, очень крепкий и сильный для своего возраста, широкоплечий и с бычьей шеей. Лицо его, покрытое темным загаром, маленькие, немного раскосые глаза, орлиный нос, довольно красный от постоянного употребления крепких напитков, длинные белоснежные усы и густые черные брови – все это создает облик, который, раз увидев, трудно забыть. Прибавьте к этому длинный шрам, пересекающий бровь и тянущийся вдоль щеки. Голову он брил по обычаю всех почти морлаков и носил черную барашковую шапку. Одежда его была довольно ветхая, но очень опрятная.

Войдя в комнату, он подал мне письмо воеводы и без стеснения уселся. Когда я кончил читать, он спросил меня с несколько презрительным сомнением: «Так вы говорите по-иллирийски?» Я тотчас же ответил ему на этом языке, что достаточно хорошо понимаю по-иллирийски, чтобы оценить его песни, которые мне очень хвалили. «Хорошо, хорошо, – сказал он, – но я голоден и хочу пить; я буду петь, когда поем». Мы вместе пообедали. Ел он с такой жадностью, что мне казалось, будто он голодал по крайней мере четверо суток. По совету воеводы я позаботился о том, чтобы он хорошенько выпил, и мои друзья, которые, узнав о его появлении, собрались у меня, ежеминутно наполняли его стакан. Мы надеялись, что, когда эти необычайные голод и жажда будут утолены, наш гость соблаговолит что-нибудь спеть. Однако наши расчеты не оправдались. Внезапно он встал из-за стола и, свалившись на ковер у пылавшего камина (дело было в декабре), заснул меньше чем через пять минут, да так крепко, что невозможно было его разбудить.

В другой раз я был удачливее: я постарался напоить его в меру, чтобы он только воодушевился, и тогда он спел нам некоторые из баллад, которые помещены в этом сборнике.

В свое время у Маглановича, вероятно, был прекрасный голос, но, когда мы слушали его пение, он уже немного срывался. Когда он пел под аккомпанемент гузлы, глаза его разгорались и лицо принимало выражение дикой красоты, которое с удовольствием запечатлел бы на полотне художник.

Он довольно странно расстался со мною. Прожив у меня дней пять, он однажды утром вышел, и я тщетно прождал его до вечера. После я узнал, что он покинул Зару и отправился к себе домой. Но тогда же я заметил, что у меня пропала пара английских пистолетов, висевших в моей комнате. Должен прибавить, к его чести, что он мог унести также мой кошелек и золотые часы, которые стоили раз в десять дороже пистолетов.