Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина

Раздумывая о причинах драматизма человеческих судеб, Джон Стейнбек нередко видел их в игре таинственных темных сил, в роковой предопределенности, распространяющей свою власть на все живое. Влияние этих представлений сказалось и на замысле «Небесных пастбищ», и на композиции произведения. В каждой из десяти историй, складывающихся в цельное повествование, рассказывалось о какой-либо катастрофе, неизменно наступавшей в жизни людей вследствие вмешательства в их судьбу злого начала, невольным носителем которого выступает центральный персонаж книги, калифорнийский фермер Берт Мунро. Помимо своей воли Берт и его семья становятся тем орудием рока, что кладет конец безмятежности существования чудаковатого отшельника Джулиуса Малтби и его сына Робби, разрушает хрупкие мечты о счастье учительницы Молли Морган, приводит к трагической гибели маленькую Хильду ван Девентер и индейца Туларесито.

Схематизм и наивность подобного подхода к изображению сложности человеческих характеров очевидны, однако в процессе работы над книгой реализм Стейнбека-художника одерживает безоговорочную победу над отвлеченными мотивами фатализма и мистики. В одной из заключительных глав повествования — новелле об упадке рода Джона Уайтсайда, самого уважаемого из фермеров долины, писатель приходит к подлинной разгадке трагических событий, обрушивающихся на обитателей «райских полей». Дело не в роке, воплощенном в Мэй Мунро, которая выходит замуж за младшего Уайтсайда и настаивает на ломке всего привычного жизненного уклада, а в наступлении новой эпохи корыстолюбия и прагматизма. Противоречия между отцами и детьми, между Джоном Уайтсайдом, погруженным в «Георгики» Вергилия, и его сыном Биллом, уже в юном возрасте обнаруживающим незаурядные способности будущего бизнесмена,— это противоречие между мыслителями и дельцами. И заключительная сцена пожара в усадьбе Уайтсайдов выразительно символизирует сдачу прежним поколением своих позиций, окончательное торжество в американской жизни меркантильного, антигуманного начала.

Печальная ирония и элегическая созерцательность составляют основу эмоционального фона «Небесных пастбищ», но порой Стейнбеку удается выйти за пределы этого настроения, и тогда все силы его взрослеющего таланта устремляются на прославление внутренней красоты человека, духовного величия, которое проявляется в решающую минуту в самых обыкновенных, прежде совсем незаметных людях. Традиционное для американской литературы со времен «Уайнсбурга, Огайо» Шервуда Андерсона (1919) обращение к персонажам-«гротескам» уступает тогда место одухотворенному порыву, возносящему человека над привычной средой и сулящему надежду на лучшее будущее. Так, Стейнбек показывает, какие сокровища самоотверженности и веры скрываются в душе преследуемой своим непутевым мужем, забитой Катарины Уикс, как сильна и стойка романтическая любовь Пэта Хамберта к Мэй Мунро, заглушающая в нем навязчивые воспоминания прошлого и приносящая Пэту неведомую прежде радость жизни.

В «Небесных пастбищах» впервые проявляется столь характерный для Стейнбека глубокий гуманизм, решимость при любых обстоятельствах полагаться на изначальную склонность людей к добру, верить в чистоту и благородство их устремлений. Этот современный руссоизм не лишен, разумеется, утопичности, что осознавалось и самим писателем. Не случайно свой идеал естественности и независимости поведения и убеждений он связывает в первую очередь с образом Джона Уайтсайда, печальный конец которого как бы замыкает собой идейно-художественную панораму произведения.

Общественно-историческая обусловленность трагедии личности в буржуазном мире, разумеется, еще не в полной мере осознавалась автором «Небесных пастбищ». Но тем не менее уже в этой ранней книге писатель стремился к более широким философским и социальным истолкованиям, чем это, казалось бы, позволяли ему узкие рамки рассказа о «блаженной» долине и ее немногочисленных обитателях. После псевдогероики «Золотой чаши» и метафизической проблематики романа «Неведомому богу» Стейнбек приходит здесь, в первом пока приближении, к осмыслению подлинных конфликтов современности.

Несмотря на растущее мастерство рассказчика и стилиста, ранние книги Стейнбека не привлекли к нему внимания широкого читателя и критики. Лишь с публикацией в 1935 году повести «Квартал Тортилья-Флэт» в его литературной судьбе наметился перелом. Впервые имя писателя появляется в списке авторов бестселлеров, он получает премию и золотую медаль за лучшую книгу года, написанную калифорнийцем. Повесть инсценируют для сцены (впрочем, неудачно), пытаются экранизировать в Голливуде и одновременно... публично осуждают на специально созванном заседании Торговой палаты Монтерея, города, известность к которому пришла в основном благодаря произведениям Стейнбека.

Это столкновение точек зрения в какой-то мере предвосхитило грандиозную полемику в масштабе всей нации, развернувшуюся несколько лет спустя вокруг «Гроздьев гнева» и отраженных в романе картин народного страдания. В «Квартале Тортилья-Флэт» Стейнбек, еще не претендуя на эпичность, заметно усиливает и обогащает демократические интонации своего творчества. Продолжая намеченные в предыдущих романах поиски современных Аркадий, он одновременно делает еще один шаг по пути реализма и открывает новых для себя героев, людей, обитающих, согласно официальной статистике и распространенным предрассудкам, на самом «дне» американского общества.

Главная особенность калифорнийских paisanos{Земляки, соотечественники (исп.).}, бездомных и полунищих бродяг, которых предпочитают сторониться респектабельные обыватели Монтерея, заключается в их лишь отчасти осознанном протесте против фундаментальных основ буржуазной цивилизации. «Пайсано не заражены коммерческим духом,— пишет Стейнбек,— они не стали рабами сложной системы американского бизнеса; да она, впрочем, и не слишком стремилась их опутать — ведь у них нет имущества, которое можно было бы украсть, оттягать или забрать в обеспечение займа». Простодушные «дети земли», они, как может показаться, живут лишь для удовлетворения своих самых элементарных потребностей, но писатель опровергает готовое было сложиться впечатление, показывая, как грубость нравов сочетается у пайсано с возвышенными стремлениями, наивное лицемерие — с неподдельным простодушием, а тонкий и хитрый расчет — с редкостным бескорыстием.

С точки зрения стороннего наблюдателя, герои повести — Дэнни, Пилон, Пабло, Большой Джо Португалец — обыкновенные бездельники и плуты. И все же именно в честь Дэнни, главы и покровителя остальных пайсано, собирается на неслыханный в истории города праздник все население квартала Тортилья-Флэт, именно Дэнни и его друзей имеет в виду автор, когда говорит о единстве, от которого исходили радость и веселье, готовность помочь и — уже под конец — мистическая печаль. И эта оценка оправдана, ибо в глубине души каждого пайсано лежит органическая неприязнь к собственности и наживе, ему присущ по-детски открытый взгляд на мир. Друзья живо откликаются на несчастье, постигшее многочисленное семейство Терезины Кортес, поставленное перед угрозой голодной смерти; они мгновенно отказываются от посягательств на сокровища Пирата, как только узнают, для какой возвышенной цели оно предназначалось. Особенно трогательна их забота о заболевшем ребенке молодого мексиканского капрала: даже чуждый сантиментам сухой рационалист Пилон не остается в стороне и с увлечением включается в общее дело.

Однако все обаяние веселой компании калифорнийских бродяг, этих близких родственников знаменитых горьковских босяков, не в состоянии затушевать непрочность и конечную несостоятельность их неизменной философии. Слабые стороны его героев, безусловно, были заметны и самому Стейнбеку, и поэтому неправомерно видеть в его книге безоговорочную идеализацию примитивизма в человеческих взаимоотношениях. О критическом отношении автора к созданным им характерам свидетельствует, в частности, развязка повести — распад сообщества, члены которого внутренне всегда были слабо связаны между собой. И все-таки сердцевину произведения Стейнбека составляло объективно возникавшее противопоставление парадоксально-наивного, в чем-то ребяческого, но привлекательного своей естественностью и простотой склада мышления и жизни пайсано — суровой действительности Америки времен «великого кризиса».