Онича

Джеффри теперь не ездил днем на Пристань. Служебные помещения «Юнайтед Африка» превратились в настоящие духовки из-за железных крыш. Он отправлялся туда только под вечер — забрать почту, проверить учетные книги, движение товаров. Потом шел в Клуб, но все хуже и хуже выносил тамошнюю обстановку. Симпсон рассказывал, со стаканом в руке, свои вечные охотничьи истории. После того происшествия с May держался с Джеффри нагло, саркастично, омерзительно. Строительство бассейна застопорилось. Стены ямы недостаточно закрепили, и грунт обрушился с одной стороны, покалечив каторжников. Джеффри вернулся возмущенный:

— Этот мерзавец мог хотя бы цепи с них снять, пока они работают.

May чуть не плакала:

— Как ты можешь бывать у него, заходить туда?!

— Но я скажу об этом резиденту. Так не может продолжаться.

Потом Джеффри все забывал. Запирался в своей комнате, сидел за письменным столом под пришпиленной к стене большой картой Птолемея. Читал, делал заметки, изучал карты.

Как-то днем Финтан остановился на пороге кабинета. Смотрел робко, и Джеффри позвал его. Он казался возбужденным — седоватые волосы в беспорядке, видна лысеющая макушка. Финтан пытался думать о нем как о своем отце. Это давалось не очень-то легко.

«Знаешь, boy, похоже, я нашел отгадку». Он говорил с некоторой горячностью. Показал на карту, пришпиленную к стене. «Птолемей ведь все объясняет. Оазис Юпитера-Аммона слишком далеко на севере, невозможно. Значит, дорога на Куфру, через Эфиопские горы, потом на юг, из-за Гиргири, до Хилонидских болот или даже еще южнее, в сторону Нубии. Нубийцы были союзниками последних захватчиков Мероэ. А дальше они следовали подземному течению реки. Ночью, благодаря просачиванию, находили достаточно воды и для себя, и для своего скота. И однажды, после стольких лет, должны были встретить большую реку, новый Нил».

Он говорил, расхаживая по комнате, то надевая, то снимая очки. Финтану было немного страшно, и вместе с тем он жадно слушал обрывки этой необыкновенной истории, названия гор, колодцев в пустыне.

«Мероэ, город чернокожей царицы, последней наследницы Осириса [31], последней из рода фараонов. Та-Кемт, Черная Земля. В трехсот пятидесятом году Мероэ был разграблен царем Эзаной из Аксума. Он вошел в город со своими войсками, наемниками из Нубии, и весь народ Мероэ, писцы, ученые, архитекторы, забрав с собой стада и священные сокровища, ушли вслед за царицей в поисках нового мира…»

Он говорил так, словно это была его собственная история, словно он сам после долгого путешествия добрался сюда, на берега реки Гир, в этот таинственный город, ставший новым Мероэ, словно река, текущая перед Оничей, и есть путь на другую сторону мира, к мысу Геспериу-Керас, Западному Рогу, и горе Теон-Охема, Колеснице Богов, к народам — хранителям леса.

Финтан слушал эти названия, слушал голос этого человека и чувствовал слезы в своих глазах, не понимая почему. Быть может, из-за звука голоса, глухого, обращенного не к нему, а к самому себе, или, скорее, из-за того, о чем говорил Джеффри, из-за этой мечты, пришедшей из такого далека, из-за этих названий на незнакомом языке, которые он торопливо считывал с карты, пришпиленной к стене, словно через мгновение будет слишком поздно, словно все ускользнет: Гарамантес, Тумелита, Тайма, и еще это, написанное красными заглавными буквами, NIGERIA METROPOLIS, у слияния рек, на границе пустыни и леса, там, где вновь начался мир. Город чернокожей царицы.

Было жарко. Вокруг ламп роились крылатые муравьи, к световым пятнам липли агамы, вытянув голову с неподвижными глазами к центру ореола из мошкары.

Финтан так и стоял на пороге. Смотрел на лихорадочно возбужденного человека, шагавшего взад-вперед перед картой, и слушал его голос. Пытался представить себе город посреди реки, таинственный город, где время остановилось. Но всё, что он видел, была Онича, застывшая на речном берегу, со своими пыльными улицами и домами под железными ржавыми крышами, с причалами, зданиями «Юнайтед Африка», дворцом Сэбина Родса и зияющей ямой перед домом Джеральда Симпсона. Быть может, уже слишком поздно.

«Ступай, оставь меня».

Джеффри сел за стол, заваленный бумагами. У него был усталый вид. Финтан попятился, стараясь не шуметь.

«Закрой дверь».

Он говорил «дверь», пропуская звук «р», и из-за этого Финтан подумал, что мог бы любить Джеффри, несмотря на его злость и раздражительность. Он закрыл дверь, выпуская ручку очень медленно, словно боялся его разбудить. И тотчас же почувствовал комок в горле и слезы в глазах. Зашел к May в ее комнату, прижался к ней. Он боялся того, что должно было случиться, хотел бы никогда не приезжать сюда, в Оничу. «Поговори со мной на твоем языке». Она спела ему считалку, как в прежние времена.

* * *

Первые линии татуировки — эмблема солнца, или итси нгвери, сыновей Эри, первого из умундри, потомков Эзе Ндри. Мозес, говорящий на всех языках залива Биафра, рассказывает Джеффри: «Люди в Агбадже называют знаки на щеках молодых людей ого— крылья и хвост сокола. Но все они зовут бога Чуку, то есть Солнце».

Он говорит о боге, который посылает дождь и урожаи. Говорит: «Он повсюду, он дух неба».

Джеффри записывает это, потом повторяет слова из египетской «Книги мертвых», где сказано:

Мозес говорит о чи, душе, говорит об Аниану, Властелине Солнце, которому приносили кровавые жертвы. Мозес говорит: «Когда я был еще ребенком, людей племени авка звали Сыновьями Солнца, потому что они были верны нашему богу».

Он говорит: «Джукуны с берегов реки Бенуэ называют солнце Ану».

Джеффри вздрагивает, услышав это имя, потому что вспоминает слова из «Книги мертвых» и имя царя Гелиополя — Иуну, Солнце.

Это головокружение. Истина обжигает, ослепляет. Мир всего лишь преходящая тень, завеса, сквозь которую проглядывают древнейшие имена мироздания. На севере народ адамава называет солнце Аниара, сын Ра. А южные ибо — Аниану, око Ану, того, кого Библия зовет Он.

Слово «Книги мертвых» еще звучит, оно еще живо здесь, в Ониче, на берегу реки:

Знание бесконечно. Река никогда не переставала течь меж тех же берегов. Ее вода — та же самая. Теперь Джеффри собственными глазами видит, как она течет, отягченная людской кровью, река — потрошительница земли, пожирательница леса.

Он шагает по причалу мимо пустынных зданий. Солнце блестит на поверхности реки. Он ищет людей, отмеченных знаком итси. По поверхности вод скользят пироги, дрейфующие древесные стволы с ветвями, уходящими вглубь, словно звериные лапы.

«Когда-то, — говорит Мозес, — вожди племени бенин завидовали Обе и решили отомстить его единственному сыну по имени Гинува. Но Оба понял, что после его смерти вожди племени убьют сына, и велел сделать большой сундук. В этот сундук он запер семьдесят два ребенка, детей вождей, и велел залезть туда своему собственному сыну, дав ему еду и волшебную палку. Потом приказал спустить сундук на воду в устье реки, чтобы тот уплыл к морю. Сундук плыл по воде много дней и приплыл к городу Угареджи, рядом с городом Сапеле. Там сундук открылся, и Гинува вышел на берег вместе с семьюдесятью двумя детьми».

Есть только одна легенда, одна река. Сет [34] запирает ненавистного ему Осириса в сундук с его изображением при помощи семидесяти двух подручных и запечатывает сундук расплавленным свинцом. Потом велит бросить сундук в Нил, чтобы его унесло к устью, до моря. Тогда Осирис возвышается над смертью, становится богом.