Смертельный номер (рассказы)

— Вы от него будто подарок получаете. Я и сама не против делиться. Всегда поделюсь последним. Но приходит час, когда давать и только давать — это уже не приносит тебе удовлетворения, надо что-то получить взамен… понимаете?

— Пожалуй.

— Выходит несправедливо по отношению и к себе, и к другим. А если ты к себе несправедлив, ничего путного из этого не выйдет.

— Вы правы.

— А люди этого не видят и знай пользуются тобой. Хотят что-то у тебя взять. Со мной такое случается, даже сейчас, хотя я совсем не богата. Правда, на кого не могу пожаловаться, так это на родственников.

— Это я сейчас хочу у вас что-то взять, — сказал Джордж. — Пользуюсь вашей добротой.

— Нет, нет. Помогать вам мне в радость.

— Но что вы получаете от меня взамен?

Тут-то она и села, подумал Джордж.

— Ну, не знаю. Наверное, мне нравится приходить к вам, видеть вас, иногда поболтать. Потом, вы же мне платите.

— По-моему, этого недостаточно, — заметил Джордж.

— И еще мне вас жалко.

— Потому что я болен?

— Не только.

Как это понимать? Она, разумеется, знала о его отношениях с Дейдри, не могла не знать. Но его сон и как он его расстроил — об этом она знать не могла?

— Вы столько сделали для меня, — сказал он, — я просто у вас в долгу. Скажите, как мне вас отблагодарить, я сделаю это с большой радостью.

— Лежите, отдыхайте и выздоравливайте, — сказала она. — Это будет мне лучшим подарком. И еще. Не знаю, имею ли я право, но позвольте дать вам совет. Вам будет лучше, если эта мисс О’Фаррелл перестанет здесь крутиться.

Следующие несколько дней телефон звонил часто, и каждый раз Джордж, снимая трубку, испытывал противоречивые чувства. Желание, безысходность, отчаяние, гнев — от гнева он не мог освободиться особенно долго: как смела она не любить его, когда он ее любил и столько сделал для нее — дал ей жизнь, которая без него ей не могла и присниться. А теперь он ощущал себя орехом, в котором червь выел ядрышко; иногда он почти слышал, как у него гремит внутри. Пустота и сухость! Его не подзарядить никаким током, батарея безнадежно села. Пройти через подобное с кем-то еще он просто не сможет, слишком велики оказались его духовные затраты. Он отдавал ей душу, а теперь хочется сгореть со стыда. Сам себе противен. Выходит, моралисты правы, когда предупреждают — избегай грехов плотских? Почти все его друзья верили, да и сам он верил, что чувства питают душу, вскармливают в человеке лучшие качества, без этого дух начинает увядать; но если это правда, как он оказался в таком плачевном состоянии, откуда это банкротство духа? Ни друзей, ни интересов в жизни, ни надежд впереди. Только пропасть, пустота — вот что его ждет без Дейдри.

Потом пришла жажда отмщения. О-о, он ей покажет! Ненависть стимулирует не хуже, чем любовь. Ненависть к ней даст ему такое же удовлетворение, какое когда-то давала любовь, он растопчет ее желания с таким же восторгом, с каким когда-то бросался их выполнять.

— Дорогой, я тебя не узнала.

— Ты говоришь это каждый раз, когда звонишь.

— Но я тебя правда каждый раз не узнаю.

Возможно, она не лукавила, потому что во время каждого телефонного разговора он испытывал к ней разные чувства: сейчас в нем клокотала ненависть, а голос ненависти несколько отличается от голоса любви.

— Дорогой, неужели ты до сих пор заразный? Не может быть! Уже четыре дня прошло!

— Но ты так боишься заразиться.

— Боюсь, но я могу просунуть голову в дверь.

— Мне бы не хотелось думать, что я тебе что-то передал.

— Да ты мне столько всего напередавал, и не счесть! Подумаешь, еще один крохотный микроб-чик, я не против.

— Отложим еще на денек. Осторожность не повредит.

— Дорогой, как скажешь.

Джордж упивался ненавистью, и все же страдал всякий раз, когда отказывал ей в свидании. В придачу ненависть не лучшим образом сказалась на его пищеварении. Всю жизнь он был человеком болезненным, страдал от головных болей, бронхиальной астмы и почечных колик. Последние три года, что он был влюблен в Дейдри, все его хворобы как рукой сняло, здоровье стало отменным. Но теперь… Симптомы пищевого отравления, или бог знает что это было, улетучились, но много лучше ему не стало. Все процессы организма — психические, физические — резко нарушились. Полное согласие во всем — вот что было его бальзамом. Стоило возникнуть какой-то помехе, препятствию, когда идущие из глубины души импульсы не могли прорваться наружу, он сразу заболевал. Забывал о каких-то мелочах, постоянно не клал вещи на место — иногда не мог их найти, а они лежали и смотрели на него, эдакая зрительная амнезия, — и весь его день, обычный распорядок, все оказывалось безнадежно перепутанным. Он чистил зубы кремом для бритья и пытался бриться с зубной пастой. А ведь в понедельник ему на работу, что он натворит там?

«Вернуть ее! Вернуть! — приказал внутренний голос, все время заступавшийся за нее. — Вернуть, и пусть все идет, как шло! Она ничуть не изменилась; она была такой всегда, только ты этого не знал! Теперь знаешь, ну и восстанови ваши отношения с учетом этой правды. Правда обладает целебными свойствами, она очистит рану и залечит ее, а потом, когда Дейдри снова начнет выкрутасничать, ты уже не будешь на нее сердиться, тебе будет ясно, что ею движет! Дейдри, которую ты любил, была ненастоящей: ты создал ее в своем воображении; неужели у тебя не хватит сил полюбить истинную Дейдри, со всеми ее недостатками? Она ведь любила тебя, прекрасно зная твои… Это мужчины живут в мире фантазий, а женщины — они большие реалистки…»

«Но она меня никогда не любила и сейчас не любит, о чем тут говорить?»

«Откуда ты знаешь?»

«Она сама мне сказала это во сне».

«Во сне? Тоже мне вещественное доказательство!»

Далее последовала часть пластинки, слишком хорошо знакомая Джорджу, — разбор сна, всех его «за» и «против». Но разве дальнейшее поведение Дейдри этот сон не подтверждало, разве намеки — какие там намеки, откровения миссис Басвелл не били в набат? Не будь миссис Басвелл, он давно бы сдался, потому что, стоило ему простить Дейдри (а в душе он уже простил ее девяносто девять раз), ему сразу становилось легче и физически, и психологически, все в его жизни вставало на свои места, и иногда он даже хватал трубку и начинал набирать номер ее телефона. «Дорогая, я совсем поправился! Приезжай прямо сейчас!» Он совершал это сумасбродство, когда миссис Басвелл не было, но ее невидимое присутствие заставляло его отказываться от своего намерения. И каждый раз он с сожалением клал трубку на рычаг.

Миссис Басвелл натолкнула его вот на какую мысль: любовь физическая становится куда нежнее и даже краше, если есть взаимность. Наверное, она хорошо разбирается в физической любви — работящая женщина, у которой было два мужа. И при этом настаивала на взаимности: без нее любовь не бывает полноценной. «Но послушайте, миссис Басвелл (спорил он с ее тенью), бескорыстная, безответная любовь — разве это не есть самое благородное из всех чувств? Любовь, какую нам предписывает религия, — любовь, которая как раз и не ждет взаимности?» Но эти доводы ее не убеждали. «Сам Господь, — говорила она (в этих воображаемых беседах), — не ждал бы от нас любви, не возлюби Он нас прежде».

В субботу телефон не звонил; прошло утро, а звонка не было. К обеду, когда люди обычно бывают дома, Джордж набрал номер Дейдри.

— Слушаю.

— Алло, дорогая, сейчас я больше похож на себя?

На другом конце линии последовала пауза, какая-то заминка.

— Да, правда, сейчас больше.

— Ну, подъедешь меня навестить? Я больше незаразный. Если захочешь, можешь меня даже поцеловать.

— Конечно, хочу, но…

— Что?

— Я после обеда занята.

— Приезжай ближе к вечеру.

— Хорошо, если смогу.

Дейдри явилась, когда он уже перестал ее ждать.

— Дорогой, я так рада, что тебе лучше, но мне было бы еще радостнее, не будь ты со мной так жесток.