Собрание сочинений. Том 6

До дворца было рукой подать, но дорога заняла у нас немало времени, ибо дядя шествовал с величайшим достоинством; в одной руке он держал отороченный кружевом носовой платок, а другой небрежно помахивал тростью с набалдашником дымчатого янтаря. Казалось, здесь его знали все до единого, и при нашем приближении головы тотчас обнажались. Он не очень-то обращал внимание на эти приветствия и лишь кивал в ответ или иной раз слегка взмахивал рукой. Когда мы подошли ко дворцу, нам повстречалась великолепная упряжка из четырех черных как вороново крыло лошадей; ею правил человек средних лет с грубыми чертами лица, в немало повидавшей на своем веку пелерине с капюшоном. С виду он ничем не отличался от обыкновенного кучера, только как-то уж очень непринужденно болтал с нарядной маленькой женщиной, восседавшей рядом с ним на козлах.

— А-а! Чарли! Как прокатились? — крикнул он.

Дядя с улыбкой поклонился даме.

— Я останавливался в Монаховом дубе, — сказал он. — Ехал в легкой коляске, запряженной двумя моими новыми кобылами.

— А как вам нравится моя вороная четверка?

— В самом деле, сэр Чарльз, как они вам нравятся? Не правда ли, чертовски элегантны? — спросила маленькая женщина.

— Могучие кони. Очень хороши для суссекской глины. Вот только бабки толстоваты. Я ведь люблю быструю езду.

— Быструю езду? — как-то уж слишком горячо воскликнула женщина. — Так какого… — И с ее уст посыпалась такая брань, какой я и от мужчины-то ни разу не слыхал. — Выедем голова в голову — и мы будем уже на месте, и обед будет заказан, приготовлен, подан и съеден, прежде чем вы туда успеете добраться.

— Черт подери, Летти права! — воскликнул ее спутник. — Вы уезжаете завтра?

— Да, Джек.

— Что ж, могу вам кое-что предложить, Чарли. Я пускаю лошадей с Касл-сквер без четверти девять. Вы можете отправляться с боем часов. У меня вдвое больше лошадей и вдвое тяжелее экипаж. Если вы хотя бы завидите нас до того, как мы проедем Вестминстерский мост, я выкладываю сотню. Если нет, платите вы. Пари?

— Хорошо, — сказал дядя и, приподняв шляпу, пошел дальше.

Я последовал за ним, но успел заметить, что женщина подобрала вожжи, а мужчина посмотрел нам вслед и на кучерской манер сплюнул сквозь зубы табачную жвачку.

— Это сэр Джон Лейд, — сказал дядя, — один из самых богатых людей и умеет править лошадьми как никто. Ни один кучер не перещеголяет его ни в брани, ни в умении править, а его жена, леди Летти, не уступит ему ни в том, ни в другом.

— Ее просто страшно было слушать, — сказал я.

— О, это ее причуда. У каждого из нас есть какая-нибудь причуда, а леди Летти очень забавляет принца. Теперь, племянник, держись ко мне поближе, смотри в оба и помалкивай.

Мы с дядей проходили между двумя рядами великолепных лакеев в красных с золотом ливреях, и они низко нам кланялись: дядя шел, высоко подняв голову, с таким видом, точно вступил в свой собственный дом; я тоже пытался принять вид независимый и уверенный, хотя сердце мое трепетало от страха. Мы оказались в высоком просторном вестибюле, убранном в восточном стиле, что вполне гармонировало с куполами и минаретами, украшавшими дворец снаружи. Какие-то люди, собравшись кучками по нескольку человек, прогуливались взад и вперед и перешептывались. Один из них, небольшого роста краснолицый толстяк, самодовольный и суетливый, поспешно подошел к дяде.

— У меня хороший нофость, сэр Чарльз, — сказал он, понизив голос, как делают, когда сообщают важные известия. — Es ist vollendet [17], наконец-то все стелан как нато.

— Прекрасно, подавайте горячими, — сухо ответил дядя, — да смотрите, чтоб соус был лучше, чем когда я в последний раз обедал в Карлтон-Хаусе.

— Ах, mein Gott [18], вы тумает, я это об кухня? Нет, я коворю об теле принца. Это один маленький vol-an-vent [19], но он стоит доброй сотни тысяч фунтов. Тесять процент и еще тва раз столько после смерть венценосный папочка. Alles ist fertig [20]. За это взялся гаагский ювелир, и голландский публик собрал теньги по потписка.

— Помоги бог голландской публике! — пробормотал мой дядя, когда толстый коротышка суетливо кинулся со своими новостями к какому-то новому гостю. — Это знаменитый повар принца, племянник. Он великий мастер приготовлять filet santé aux champignons [21]. И к тому же ведет денежные дела своего хозяина.

— Повар?! — изумился я.

— Ты, кажется, удивлен, племянник.

— Я думал, какая-нибудь уважаемая банкирская контора…

Дядя наклонился к моему уху:

— Ни одна уважаемая банкирская контора не пожелает им заняться… А, Мелиш, принц у себя?

— В малой гостиной, сэр Чарльз, — ответил джентльмен, к которому обратился дядя.

— У него кто-нибудь есть?

— Шеридан и Фрэнсис. Он говорил, что ждет вас.

— Тогда мы войдем без доклада.

Я последовал за дядей через анфиладу престранных комнат, убранных с азиатской пышностью; тогда они показались мне и очень богатыми, и удивительными, хотя сегодня я, быть может, посмотрел бы на них совсем другими глазами. Стены были обиты алыми тканями в причудливых золотых узорах, с карнизов и из углов глядели драконы и иные чудища. Наконец ливрейный лакей растворил перед нами двери, и мы оказались в личных апартаментах принца.

Два джентльмена весьма непринужденно развалились в роскошных креслах в дальнем конце комнаты, а третий стоял между ними, расставив крепкие, стройные ноги и заложив руки за спину. Сквозь боковое окно падал свет солнца, и я, как сейчас, вижу все три лица — одно в сумраке, другое на свету и третье, пересеченное тенью. Вижу красный нос и темные блестящие глаза одного из сидящих и строгое, аскетическое лицо другого, и у обоих высокие воротники и пышнейшие галстухи. Но я взглянул на них лишь мельком и сразу же впился глазами в человека, стоящего между ними, так как понял, что это и есть принц Уэльский.

Георгу шел тогда уже сорок первый год, но стараниями портного и парикмахера он выглядел моложе.

При виде принца я как-то сразу успокоился — это был веселый и на свой лад даже красивый мужчина: осанистый, полнокровный, со смеющимися глазами и чувственными, пухлыми губами. Нос у него был слегка вздернут, что прибавляло ему добродушия, но отнюдь не важности. Бледные, рыхлые щеки говорили об излишествах и нездоровом образе жизни. На нем был однобортный черный сюртук, застегнутый до самого подбородка, плотные, облегающие его широкие бедра кожаные панталоны, начищенные до блеска ботфорты и большой белый шейный платок.

— А, Треджеллис! — как нельзя веселее воскликнул он, едва только дядя переступил порог, и вдруг улыбка сошла с его лица, глаза загорелись гневом.

— А это еще что такое, черт побери? — сердито закричал он.

У меня коленки подогнулись от страха; я решил, что эта вспышка вызвана моим появлением. Но принц смотрел куда-то мимо нас, и, оглянувшись, мы увидели человека в коричневом сюртуке и в парике; он шел за нами по пятам, и лакеи пропустили его, думая, очевидно, что он с нами. Он был очень красен и возбужден, и сложенный синий лист бумаги дрожал и шелестел в его руке.

— Да это ж Вильеми, мебельщик! — воскликнул принц. — Черт подери, неужели меня и в моих личных покоях будут тревожить кредиторы? Где Мелиш? Где Таунсенд? Куда смотрит Том Тринг, будь он неладен?!

— Я бы не посмел вас тревожить, ваше высочество, но мне необходимо получить долг или хотя бы одну тысячу в счет долга.

— Необходимо получить, Вильеми? Подходящее словечко, ничего не скажешь! Я плачу долги, когда мне вздумается, и терпеть не могу, когда меня торопят. Гоните его в шею! Чтоб и духу его здесь не было!

— Если к понедельнику я не получу свои деньги, я обращусь в суд вашего папеньки! — завопил несчастный кредитор.