История покойного Джонатана Уайлда великого

Глава V,

содержащая ряд удивительных похождений, которые с превеликим величием совершил наш герой

Дадим теперь нашему герою немного соснуть и вернемся в дом мистера Снэпа, где после ухода Уайлда прекрасная Теодозия снова взялась за свой чулок, а мисс Летти поднялась к мистеру Бэгшоту; но джентльмен этот нарушил слово и, притаившись внизу у двери, воспользовался выходом Уайлда, чтобы выйти тоже. Мисс Летти, должны мы сказать, была тем более удивлена, что, вопреки своему обещанию, она все-таки предосторожности ради повернула ключ, однако второпях повернула оплошно. В каком же грустном положении оказалась наша юная дева, утратив возлюбленного, бесконечно дорогого ее нежному сердцу, и опасаясь вдобавок ярости оскорбленного отца, столь ревностно оберегавшего свою честь: он ведь честью поручился шерифу Лондона и Мидлсекса за сохранное содержание под стражей вышеназванного Бэгшота; а за его честь поручились два благонадежных друга не только словом, но и залогом!

Но отведем глаза от этого скорбного зрелища и поглядим на нашего героя, который рано утром после безуспешных поисков мисс Стрэдл с поразительным величием духа и невозмутимым выражением лица пошел навестить своего друга Хартфри при таких обстоятельствах, когда пошлая толпа друзей была бы склонна избегать его и покинуть. Он вошел в комнату с веселым видом, который тут же сменил на удивление, как только увидел, что друг сидит в ночном халате, с полотняной повязкой на раненой голове, очень бледный от потери крови. Услышав от Хартфри, что с ним приключилось, Уайлд выразил сперва величайшее сожаление, а потом дал излиться бурной ярости по адресу разбойников, доведшей его до конвульсий. Хартфри из сострадания к другу, так глубоко потрясенному его злоключениями, постарался по возможности ослабить впечатление от своего рассказа, сильно притом преувеличивая свой долг перед Уайлдом, в чем ему вторила и жена, и завтрак прошел у них приятнее, чем можно было ожидать после такого происшествия. Хартфри обмолвился, между прочим, о том, как он рад, мол, что положил вексель графа в другой бумажник: такая потеря, добавил он, оказалась бы для него роковой, «потому что, признаюсь вам по правде, дорогой мой друг, – сказал он, – у меня были недавно изрядные убытки, сильно пошатнувшие мои дела; и хотя мне немало следует самому от разных светских людей, уверяю вас, я нигде не могу твердо рассчитывать хоть на шиллинг». Уайлд сердечно поздравил его со счастливой случайностью, сохранившей ему вексель, а затем с большой язвительностью обрушился на варварство светских людей, по вине которых купцы сидят без денег.

Пока они тешились такими речами, а Уайлд еще размышлял про себя, призанять ли ему у друга, или лучше украсть, или же сделать, пожалуй, и то и другое, вошел молодой приказчик и подал своему хозяину кредитный билет на пятьсот фунтов стерлингов, который, сказал он, просит разменять благородная дама, покупающая у них в магазине камни. Хартфри, взглянув на номер, тут же припомнил, что это один из украденных у него билетов. Своим открытием он поделился с Уайлдом, который, не теряя присутствия духа и ничуть не изменившись в лице – существенная черта великого характера, посоветовал ему повести дело осторожно и предложил (так как мистер Хартфри, сказал он, слишком разгорячен, чтобы допросить женщину со всем искусством) пригласить покупательницу в какую-нибудь комнату и оставить ее там одну. А потом-де он сам выйдет к ней под видом владельца магазина, станет показывать драгоценности и постарается вытянуть из нее побольше сведений, чтобы верней захватить разбойников, а может быть, и их добычу. Хартфри с благодарностью принял предложение. Уайлд тотчас же пошел наверх в условленную комнату, куда приказчик, как уговорились, привел даму. Как только дама вошла в комнату, приказчика отозвали вниз, и Уайлд, прикрыв дверь, подступил к покупательнице с грозным видом и стал разъяснять ей сугубую подлость ее преступления. Но, хотя он произнес немало назидательных слов, мы, сомневаясь по некоторым причинам, чтоб они могли оказать сколько-нибудь хорошее воздействие на нашего читателя, опустим его речь и упомянем лишь, что в заключение он спросил у дамы, какого милосердия может она теперь ожидать от него. Мисс Стрэдл (это была она), девица достаточно образованная и не раз побывавшая на приеме у Старого Бейли [57], самоуверенно отрицала все обвинения, утверждая, что получила билет от одного приятеля. Тогда Уайлд, повысив голос, сказал ей, что она будет сейчас же отдана под суд и, конечно, осуждена, – в этом можно на него положиться.

– Но, – добавил он, меняя тон, – так как я питаю к тебе нежную любовь, моя дорогая Стрэдл, то, если ты последуешь моему совету, – честь моя порукой! – я все прощу, и больше тебя никогда не потревожат по этому делу.

– И что же я должна сделать для вас, мистер Уайлд? – спросила девица, теперь уже приятно улыбаясь.

– А вот послушайте, – начал Уайлд. – Те деньги, которые вы у меня вытащили из кармана (да, черт возьми, вытащили; и если станете юлить, пойдете под суд), я выиграл у одного молодца, который, как видно, получил их, ограбив моего друга; поэтому вы должны под присягой дать показания против некоего Томаса Фирса [58] и сказать, что этот кредитный билет вы получили от него; а прочее предоставьте мне. Я не сомневаюсь, Молли, что вы чувствуете, в каком вы долгу передо мной, когда я таким образом плачу вам добром за зло.

Леди с готовностью подтвердила и потянулась было к мистеру Уайлду с поцелуями, но тот отступил на шаг и вскричал:

– Постойте, Молли! Вы еще не отчитались в двух других билетах, на двести фунтов каждый, – где они?

Леди с самыми торжественными клятвами заявила, что больше ей ничего не известно, а когда Уайлд не успокоился на этом, закричала:

– Можете меня обыскать!

– И обыщем! – ответил Уайлд. – И поймаем с поличным!

Он принялся ощупывать ее и обшаривать, но все было напрасно, пока она, разразившись слезами, не заявила наконец, что скажет правду (и в самом деле не солгала). Один билет она, по ее словам, отдала Джеку Свэггеру, великому баловню дам, ирландскому джентльмену, который состоял когда-то писарем при одном адвокате, потом был выгнан из драгунского полка, а затем стал ходатаем при Ньюгете и привратником при непотребном доме; а второй она весь истратила сегодня утром на парчу и фландрские кружева. С таким отчетом Уайлд, понимая, что он вполне правдоподобен, был вынужден согласиться; и, отбросив все мысли о том, что признал невозвратно потерянным, он дал девице некоторые дополнительные указания, а затем, предложив ей подождать его несколько минут, вернулся к своему другу и объявил ему, что раскрыл все дело с грабежом и что женщина созналась, от кого получила билет, и обещает подтвердить свои показания перед мировым судьей. Он очень сожалеет, добавил Уайлд, что не может отправиться вместе с ним к судье, так как должен идти в другой конец города и там получить тридцать фунтов, чтобы сегодня вечером уплатить свой долг. Хартфри сказал, что не хочет лишаться его общества, а помеху легко устранить – такой пустяк он еще может одолжить ему. Деньги соответственно были даны и приняты, и Уайлд, Хартфри и леди пошли втроем к судье.

Когда выписан был ордер на арест и леди, сама получив свои сведения от Уайлда, указала констеблю, по каким притонам искать мистера Фирса, он был без труда арестован и после очной ставки с мисс Стрэдл, опознавшей его под присягой, хотя она никогда его раньше не видела, отправлен в Ньюгет, откуда он тотчас же дал знать Уайлду о случившемся, и вечером тот пришел к нему на свиданье.

Уайлд представился сильно опечаленным бедою друга и столь же сильно удивленным тем, какими средствами она была навлечена. Впрочем, сказал он, Фирс, конечно, ошибается: он, вероятно, все-таки знавал мисс Стрэдл; но, добавил Уайлд, он сам ее разыщет и постарается опровергнуть ее показания, которые сами по себе, заметил он, еще ничем не грозят Фирсу; кроме того, он ему достанет свидетелей: одного по части alibi и пять-шесть по части репутации; так что опасаться ему нечего – посидит в заключении до сессии, вот и все наказание.