Мастера мозаики

В день святого Марка 1570 года по Стрингу, а по другим авторам — 1574 года, огромная процессия прошла по площади святого Марка под навесами, выстроенными для этого случая в в виде аркад перед зданием Прокурации, такими низкими, что трудно было под ними пронести громадные золотые кресты, исполинские подсвечники, раки из ляпис-лазури, украшенные лилиями чеканного серебра, ковчеги с мощами, увенчанные пирамидами из драгоценных каменьев, — словом, всю эту пышную, разорительную утварь, до которой так алчны священнослужители и которой кичатся богачи горожане, члены корпораций. Как только процессию с религиозными песнопениями поглотили раскрытые двери базилики, а дети и бедняки бросились подбирать бесчисленные капли душистого воска, оброненные на мостовую тысячами свечей, и жадно искали, не попадется ли где-нибудь драгоценный камень, крупная жемчужина, выпавшая из церковных сокровищ, вдруг, словно по волшебству, посреди площади вырос обширный цирк. Он был окружен деревянным помостом, изящно украшенным пестрыми гирляндами и шелковыми тканями, — тут, под навесом из шелка, должны были сидеть дамы и, скрываясь от солнца, лицезреть состязания. На столбах, поддерживавших помост, развевались флажки, а на них виднелись надписи — любовные изречения на наивном и остроумном венецианском диалекте. Посредине возвышался высоченный столб в виде пальмового дерева, по стволу которого взбирались ящерицы — золотистые, серебристые, зеленые, голубые, полосатые, разнообразные до бесконечности, — целая туча ящериц; с вершины дерева к этой пестрой стае склонялся прекрасный белокрылый дух, простирая к ней руки и держа две короны. У подножия ствола, на помосте, затянутом темно-красным бархатом, под парчовым балдахином, расписанным замысловатыми арабесками, восседала царица праздника — ей предстояло раздавать призы, — маленькая Мария Робусти, дочь Тинторетто, прелестная девочка лет десяти — двенадцати, которую Валерио в шутку называл владычицей своих дум, — он нежно о ней заботился, обращаясь с ней с самой изысканной учтивостью.

Она появилась, когда все места уже были заняты, и одета была наподобие ангелов Джанбеллино [31] на белую тунику была наброшена воздушная небесно-голубая ткань, виноградная веточка изящной гирляндой обвивала ее дивные белокурые волосы, уложенные толстым золотым жгутом, спускавшимся на ее белоснежную шею. Вел ее под руку мессер Оразио Вечеллио, сын Тициана; он был одет в восточном вкусе, ибо приехал с отцом из Византии. Он сел рядом с ней, и тут же расположилась целая свита молодых людей, выдающихся благодаря своим талантам или же знатному происхождению. Им отвели почетные места на ступенях помоста, на котором сидела Мария. Трибуны были заполнены самыми блестящими красавицами и сопровождавшими их изящными кавалерами. На особой широкой площадке, обнесенной оградой, не погнушались занять места и знатные вельможи. Им подал пример дож: он явился вместе с герцогом Анжуйским, будущим королем Франции Генрихом III, в ту пору проездом бывшим в Венеции.

Луиджи Мочениго (дож) счел своим долгом, так сказать, угостить его всеми красотами города и выставить напоказ перед французом, привыкшим к грубому веселью и диким празднествам сарматов [32], ослепительную роскошь и пленительную жизнерадостность прекрасной Венеции.

Когда все уселись, взвился пурпурный занавес, и из шатра, до сих пор закрытого, вышли нарядные юноши из «Братства Ящерицы», построившись в каре во главе с музыкантами, одетыми в причудливые костюмы античных времен. В центре шел их предводитель — Валерио. Они приблизились в четком строю к дожу и сенаторам. Ряды расступились, и Валерио, взяв у знаменосца стяг из красного атласа, на котором поблескивала серебряная ящерица, вышел вперед и опустился на одно колено, приветствуя главу Венецианской республики.

Когда появился молодой красавец, необычный и великолепный наряд которого подчеркивал изящество и стройность его стана, по площади пронесся шепот восхищения. Словно влитый сидел на нем зеленый бархатный камзол, широкие рукава были с разрезами, а стан его обхватил пояс из смирнской ткани золотистого цвета и усеянный шелковыми цветами восхитительных оттенков; на левом бедре красовался герб общества — ящерица, вышитая мелким жемчугом по темно-красному фону; перевязь, вся в фантастических узорах, была неподражаемым произведением искусства, а меч, усыпанный каменьями — подарок мессера Тициана, — был вывезен с Востока; чудесное белое перо, прикрепленное алмазным аграфом к берету, ниспадало сзади до пояса и плавно колыхалось при каждом движении юноши — так при каждом шаге то стелется, то взвивается царственный султан китайского фазана.

На мгновение удовольствие от такого успеха и простодушная гордость молодости отразились на оживленном лице художника. Горящими глазами он оглядывал трибуны, подмечая прикованные к нему взгляды зрителей. Но вскоре эта мимолетная радость сменилась тревожным унынием; он с тоской кого-то искал глазами в толпе и не находил. Валерио подавил вздох, снова занял место в своем отряде и застыл, озабоченный, безучастный к общему веселью, глухой к праздничному шуму, с челом, омраченным темной тучей: Франческо обещал, что он сам преподнесет знамя дожу, но так и не явился.

XIII

Блистательная вереница членов «Братства Ящерицы» три раза обошла вокруг цирка под оглушительные рукоплескания публики, восхищенной прекрасной осанкой и веселыми лицами молодых участников состязания. По уставу в общество принимались люди не ниже определенного роста, без всяких внешних изъянов, не старше сорока лет, из порядочных семейств и, конечно, без всех этих наследственных признаков вырождения, которые увековечивают, переходя из поколения в поколение, клеймо прирожденного порока под видом физического уродства. Каждый человек, вступавший в общество, должен был доказать, что он здоров, правдив, верен товарищам, и в день испытания его заставляли изрядно выпить. Валерио считал, что вино хорошему ремесленнику не пойдет во вред и что порядочному человеку нечего бояться ни за свое честное имя, ни за честное имя своих близких, если во хмелю он и пустится в откровенность. Любопытно привести кое-что из устава этого вакхического братства:

«Не будет допущен тот, кто, выпив шесть мер кипрского вина, впадет в слабоумие».

«Не будет допущен тот, кто, выпив седьмую меру, будет болтать во вред другу или собрату».

«Не будет допущен тот, кто, выпив восьмую меру, предаст тайны своих любовных похождений».

«Не будет допущен тот, кто, выпив девятую меру, выдаст тайну, которую доверил ему друг».

«Не будет допущен тот, кто, выпив десятую меру, не сможет остановиться и отказаться от вина».

В наше время трудно определить, какова была эта «мера» кипрского вина, но если судить по весу боевых доспехов, какие тогда носили в сражениях и поразительные образцы которых хранятся в музеях, то, надо полагать, эта мера отпугнула бы сейчас и самых заядлых пьяниц.

Члены «Братства Ящерицы» были одеты под стать предводителю — в зеленые камзолы, белые облегающие рейтузы; однако их рубахи были из желтого шелка, перья — алые, гербовые щиты — черные с серебром.

Когда они прошли по площади и все вдоволь налюбовались их костюмами и знаменами, они вернулись в шатер, и на арене появилось двадцать пар лошадей. Выводить на праздник этих благородных животных — роскошь, которую очень любили в Венеции. Лошадей превращали с помощью причудливых уборов в какие-то фантастические существа, словно воображение народа, не привыкшего их видеть, не могло удовлетвориться действительностью. Разрисовывались их попоны, приделывали им лисьи хвосты, хвосты быка или льва; на головы им нацепляли птичьи султаны, или золоченые рога, или маски каких-нибудь сказочных зверей. Лошади, которых вывело на арену «Братство Ящерицы», были прекрасны и не так нелепо выряжены, вопреки обычаю эпохи. Но все же некоторые из них были замаскированы под единорогов; длинный серебряный рог был прилажен ко лбу, у других на голове красовались блестящие драконы или чучела птиц; все были выкрашены в розовый, темно-синий, желто-зеленый или ярко-красный цвета; одни были в полосах, как зебры, или в пятнах, как пантеры, а иные сверкали золотой чешуей, словно большие морские рыбы. Каждая пара лошадей в одинаковой сбруе вступала на ристалище в сопровождении «арапчонка» — чернокожего мальчугана-раба, вычурно одетого, выступавшего между двумя прекрасными конями, которые грациозно делали полуоборот под звук фанфар и восторженные возгласы зрителей.