Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный

IV

Филотсон, как это часто с ним случалось, засиделся допоздна, просматривая и отбирая материалы для своей давно заброшенной любимой работы о римских древностях. Впервые после долгого перерыва он почувствовал к ней интерес. Увлекшись, он позабыл обо всем на свете, а когда опомнился и поднялся наверх, было уже около двух часов ночи.

Он был так занят своими мыслями, что направился не в ту часть дома, где спал теперь, а в комнату, которую занимал с женой, когда они только что переехали в Олд-Гроув-Плейс, и в которой с момента их размолвки жила Сью. Он вошел и машинально стал раздеваться.

С кровати послышался крик и быстрый шорох. Не успел учитель сообразить, в чем дело, как Сью, дико озираясь спросонок, соскочила с постели и бросилась к окну, наполовину скрытому от Филотсона пологом кровати. В тот же момент он услышал, как ока распахнула раму. И прежде чему него мелькнула мысль, что вряд ли она собирается просто проветрить комнату, Сью вскочила на подоконник и выпрыгнула из окна. Она исчезла во тьме, и Филотсон услышал звук ее падения.

Не помня себя от страха, он ринулся вниз по винтовой лестнице и впопыхах больно ударился о столб. Открыв входную дверь, он взбежал на несколько ступенек вверх до уровня земли, и увидел лежащую на песке белую фигуру. Подхватив Сью на руки, он внес ее в переднюю, посадил на стул и стал осматривать при свете мигавшей на сквозняке свечи, оставленной им на нижней ступеньке лестницы.

Лишь по счастливой случайности Сью не сломала себе шею. Невидящим взором ока смотрела на него, и глаза ее, вообще говоря, не такие уж большие, были сейчас огромны. Она потерла бок и руку, — как видно, сильно ушибленные, — потом встала и смущенно отвернулась от его взгляда.

— Слава богу, ты не разбилась насмерть, хотя приложила к этому все старания. Не очень ушиблась, надеюсь?

Ее падение и в самом деле оказалось неопасным, так как окно было не очень высоко над землей. Она отделалась синяком на боку и ссадиной на локте.

— Я, кажется, спала, — проговорила она, все еще не поворачивая к нему лица, — и мне приснилось что-то страшное… Я так испугалась… Мне показалось, что ты…

Она вспомнила, как было дело, и умолкла. На двери висел плащ Сью, и Филотсон закутал в него жену.

— Проводить тебя наверх? — спросил он мрачно, безмерно угнетенный случившимся, чувствуя отвращение ко всему на свете и к себе самому.

— Благодарю тебя, Ричард, мне совсем не больно, дойду и одна.

— Тебе следовало бы запирать дверь, — сказал он, по привычке впадая в назидательный тон, — тогда никто не войдет к тебе даже по рассеянности.

— Я пробовала — она не запирается. У нас все двери не в порядке.

Такое признание не улучшило положения. Сью медленно поднялась по лестнице при свете дрожащего пламени свечи. Филотсон не двигался с места, пока она не скрылась в своей комнате. Затем он запер входную дверь и присел на нижнюю ступеньку лестницы, взявшись одной рукой за столб, а другой закрыв лицо. Так он сидел долго-долго, и вид его каждому внушил бы жалость. Потом он поднял голову, глубоко вздохнул, видимо, решив, что — с женой или без жены — жизнь его все равно должна идти своим чередом, взял свечу и направился в свою одинокую комнату по другую сторону лестничной площадки.

До следующего вечера в их отношениях все оставалось по-прежнему, но как только в школе кончились занятия, Филотсон ушел из дома, отказавшись от чая и не сказав Сью, куда он идет. Он спустился с холма на северо-запад и шел все дальше и дальше вниз по крутой тропинке, пока сухая беловатая почва у него под ногами не сменилась вязкой красной глиной. Теперь он был на низком наносном берегу,

В надвигающихся сумерках он не раз оглядывался назад. Шестон смутно вырисовывался на фоне неба,

В окнах, одно из которых было его собственное, только что зажглись огни; они, казалось, упорно следили за ним. Над его окном с трудом различалась остроконечная башня церкви Святой Троицы. Воздух здесь, внизу, был влажный и расслабляющий, смягченный испарениями вязкой глинистой почвы, совсем не такой, как наверху, в городе, так что, пройдя одну-две мили, Филотсон вынужден был вытереть лицо носовым платком.

Он оставил холм Данклифф слева и шел в темноте совершенно уверенно, как в любое время дня и ночи может ходить человек в тех краях, где он провел детство. Он прошел около четырех с половиной миль до того места,

перебрался через приток Стаура и, достигнув Леддентона — городка с тремя-четырьмя тысячами жителей, — направился в школу для мальчиков и постучал в квартиру учителя. Дверь открыл молодой помощник учителя и на вопрос, можно ли видеть мистера Джиллингема, ответил, что тот дома, после, чего немедленно отправился к себе домой, предоставив Филотсону действовать дальше самостоятельно. Филотсон застал своего друга за уборкой книг после вечерних уроков. При свете керосиновой лампы лицо гостя казалось бледным и измученным по сравнению со спокойно-деловитым лицом Джиллингема. Когда-то, много лет назад, они вместе учились в школе, потом в педагогическом колледже в Уинтончестере.

— Рад тебя видеть, Дик! Но ты что-то неважно выглядишь. Что-нибудь случилось?

Филотсон, не отвечая, прошел в дверь, и Джиллингем, закрыв шкаф, приблизился к своему гостю.

— Ведь ты, кажется, не был у меня с тех пор, как женился? Я заходил как-то к вам, но не застал никого дома, а карабкаться на гору в темноте, по правде говоря, дело нешуточное, вот я и жду, когда дни станут длиннее, чтобы нагрянуть к вам снова. Очень хорошо, что ты не стал меня дожидаться, а сам пришел.

Несмотря на то что оба были образованными и опытными учителями, говоря с глазу на глаз, они частенько употребляли жаргонные словечки своего детства.

— Джордж, я пришел объяснить тебе причину одного решения, которое я собираюсь принять; может, хоть ты поймешь меня, потому что другие, наверно, усомнятся в его правильности. Но что бы там ни было, все будет лучше моего теперешнего положения. Храни тебя бог от таких переживаний, как у меня!

— Присаживайся. Ты хочешь сказать, что-то произошло между тобой и миссис Филотсон, так, что ли?

— Да. Мое несчастье в том, что я люблю свою жену, а она меня не только не любит, но даже… ну, да что там говорить!.. Мне ясны ее чувства! Лучше бы она меня ненавидела!

— Да что ты!

— И печальнее всего то, что виновата в этом не столько она, сколько я сам. Ты знаешь, она была моей помощницей, и я воспользовался ее неопытностью, приглашал ее на далекие прогулки и склонил к помолвке, убеждая, что женитьба состоится нескоро, — и все это задолго др того, как она разобралась в самой себе. Она встретила потом другого, — но слепо выполнила данное мне обещание.

— Любя другого?

— Да, у нее к нему какая-то особенная участливая нежность. Впрочем, это чувство — загадка для меня, да и для него тоже, а быть может, и для нее самой. Я в жизни своей не встречал такого удивительного создания. Особенно поражают меня два факта. Во-первых, их необычная взаимная симпатия, какое-то сродство душ, словно они — одно существо, разделенное надвое (возможно, это отчасти объясняется тем, что он ей кузен). И, во-вторых, непреодолимое отвращение ко мне как к мужу, хотя как другом она мною, кажется, дорожит. Выносить это больше нет сил. Она добросовестно старалась себя перебороть, но все напрасно. А я не могу так дальше — не могу! Мне нечего возразить на ее доводы, она в десять раз начитаннее меня, и ум ее сверкает, как бриллиант, а мой тлеет, как оберточная бумага. Куда мне до нее!