Дидро в Петербурге

шавшись, философ, – еще недавно… Но сейчас, знаете ли… сейчас…

– Сейчас вы любите императрицу?

– Неистово.

– Вот и замечательно. Итак, что ж вам еще нужно?

– Императрица требует доказательств того, что я действительно люблю ее, и каких, вообразите себе, доказательств!

– Это вполне естественно.

– Она не желает поверить в мою любовь до тех пор, пока я не… Вы только представьте себе, принцесса… пока я не добуду ей «говорящую обезьяну».

– Ну, тогда отправляйтесь, с богом, на Мадагаскар, – рассудила Дашкова.

– Мадагаскар далековато, – возопил влюбленный философ, – и я совсем не уверен, что найду там хоть одну говорящую обезьяну.

– Не уверены?

– Я полагаю, что их вообще нет, – воскликнул Дидро с горечью, – мне, во всяком случае, еще ни одной не попадалось.

– Тогда мне жаль вас, дорогой Дидро, – резюмировала княгиня с ехидным сочувствием, – но я знаю императрицу, она не угомонится до тех пор, пока не будет иметь обезьяну. Только за руку с этой обезьяной вы сможете взойти на российский престол, только с ней завоевать сердце Екатерины.

– Я лишу себя жизни!

– Какая потеря для науки!

– Да, а что же мне еще остается делать?

Дашкова подперла грациозной рукой лукавую головку и задумалась, затем улыбка озарила ее лицо: «Бесценная идея, – проговорила она про себя, – и что самое ценное, ею я одурачу всех, даже императрицу».

– Друг мой, – вслед за этим обратилась она к философу, – если бы я была Дидро, то именно безысходность своего положения я обратила бы в преимущество.

– Но как? Вы только подскажите мне, как?

– Говорящей обезьяны, – продолжала Дашкова, – между нами мы ведь можем в этом признаться, не существует.

– Точно, не существует, – неопровержимо признал теперь Дидро.

– Однако императрица во что бы то ни стало требует ее в качестве доказательства любви к ней.

– Именно.

– Ну, дорогой мой Дидро, – с пафосом произнесла княгиня, – даже если вы не в состоянии доставить сюда обезьяну, то в ваших руках все-таки остается возможность представить императрице более убедительное доказательство своей любви, которое всенепременно ее взволнует.

– Я весь внимание.

– Подарите ей самого себя в качестве говорящей обезьяны.

– Я?.. Себя?.. В качестве обезьяны? – изумился парижский философ.

– Да, вы! – решительно заявила княгиня. – Вы уедете под предлогом исполнения императрицыного желания, затем велите зашить себя в шкуру обезьяны и через посвященного слугу дар будет преподнесен царице.

– Великолепная идея, – закричал Дидро, – принцесса, я хотел бы расцеловать вас за эту идею! – и, несмотря на крики и сопротивления маленькой Дашковой, он прижал ее к своей груди и от души крепко расцеловал.

Вечером при дворе только и разговоров было, что о внезапном отъезде Дидро на Мадагаскар за «говорящей обезьяной».

Несколько недель спустя после отъезда Дидро княгине Дашковой на имя президента Петербургской Академии наук было вручено через французского зоолога послание следующего содержания:

«Высокочтимая