Отчий дом. Семейная хроника
Отчий дом. Семейная хроника читать книгу онлайн
В хронике-эпопее писателя Русского зарубежья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) представлена масштабная панорама предреволюционной России, показана борьба элит и революционных фанатиков за власть, приведшая страну к катастрофе. Распад государства всегда начинается с неблагополучия в семье — в отчем доме (этой миниатюрной модели государства), что писатель и показал на примере аристократов, князей Кудышевых.
В России книга публикуется впервые. Приведены уникальные архивные фотоматериалы.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— От кого защищать? От меня, статского советника Алякринского? Да вы даже не молодой человек, а ребенок, не умеющий отличать правую руку от левой! Я удивляюсь, что такие важные государственные поручения даются… даются таким… таким… вот таким субъектам! Я могу привлечь вас к суду за недобросовестное обвинение… За клевету на мое доброе имя…
Ротмистр составил протокол и продержал свидетеля в Алатыре трое суток…
Иван Степанович вовсе не испугался протокола, но он был потрясен до такой степени, что у него и сейчас продолжали трястись руки и странно дергаться лицевой мускул.
— Я больше не могу, не способен вести дело. Я отказываюсь!
— Что же ты на меня-то кричишь? — спрашивала тетя Маша, готовая и сама расплакаться. — Я и сама, Ваня, так измучилась, что чуть ноги ношу…
Написали письмо в Архангельск Павлу Николаевичу. Написали обо всем, что случилось в отчем доме, и просили указать, кому передать управление имением. Пришла телеграмма: «Прошу временно передать все дела брату Григорию…»
Григорий отказывался, но когда Алякринские заявили, что они уезжают, он согласился до осени присмотреть за хозяйством.
Так Лариса очутилась в хозяйках отчего дома. Сделалась полной барыней в заброшенном имении дворян Кудышевых…
«Труба Иерихонская» загремела весело и бодро и в доме, и в парке, и на широком барском дворе.
— Не баба, а просто губернатор! — говорили мужики и ни в чем ей не перечили.
Поругает-так всегда задело. Хотя и строга, а зря никого не обидит. С каждым делом не хуже мужика справляется.
А Григорий при ней вроде как приказчик. Всем сама ворочает. От ее острого глаза ничто не скроется. Ну, и пошутит, да посмеяться за грех не ставит рабочему человеку.
Вглядитесь в портреты русских царей: Александра I, Николая I, Александра II и Александра III!
Это подлинные лики русского самодержавия.
Сравните их с лучшим портретом Николая II, написанным художником Серовым [576]!
Там мало «царственного» [577]. Оно подавлено «человеческим», слишком человеческим. И в лице, и в фигуре.
Художник не нашел в своей модели ни одной черточки для воплощения идеи самодержавного повелителя огромной империи, занявшей одну шестую часть земного шара, со сто пятидесятью миллионами народа…
Простота, доброта, скромность, застенчивость, неуверенность в самом себе как повелителе…
Летом 1903 года царь приезжал на открытие мощей Серафима Саровского [578].
Тысячи крестьянского люда, собравшиеся помолиться Божьему угоднику, рвались хоть раз в жизни увидать своего земного бога.
Те счастливцы, которые могли бы через все преграды на пути проезда царя увидать его, не увидели, а лучше сказать, видели, да не признали. В царской свите было столько величественных генералов, и каждый из них казался мужикам и бабам более похожим на царя, чем подлинный царь!
— Где он? Который?
Проехали!
Так оно было и в действительности.
Не только великие князья, но даже придворные генералы и сановники, генерал-губернаторы и многие губернаторы отражали идею самодержавия с большим успехом, чем сам император.
Временами казалось, что над великой страной носятся призраки Удельной Руси [579], с враждой и междоусобицами придворных партий, поочередно завоевывавших внимание и милости царя, по доброте и безволию поступавшего вопреки собственному желанию и постоянно менявшего свои решения.
А придворная камарилья торопилась ловить рыбу в мутной воде придворных интриг и влияний.
Царь был миролюбив и боялся войн, между тем «авантюристы патриотизма и самодержавия» неуклонно втягивали Россию в рискованные предприятия завоевательного характера, чему усердно помогали Англия и Германия… Обеим было выгодно вовлечь Россию в авантюры на Дальнем Востоке.
Витте, в бытность свою министром финансов, понимая всю опасность этих ненужных России приключений, особенно при внутренних осложнениях, грозивших революцией, старался удерживать от них царя и, как министр финансов, не давал кредитов на эти предприятия.
Авантюристы самодержавия устранили со своей дороги это препятствие: Витте был назначен на пост безвредного им председателя Комитета министров. То же случилось с военным министром Куропаткиным [580]. Он тоже боялся войны и вот что писал царю, когда в конце 1903 года царь попал в плен к шайке воинственных авантюристов:
Всемилостивейший государь! Мы переживаем тяжелое время: враг внутренний пытается внести отраву даже в ряды русской армии. Недовольство и брожение охватывает значительные группы населения. Беспорядки разного вида учащаются. Случаи вызова войск для подавления этих беспорядков увеличиваются… Противоправительственные подпольные издания находят даже в казармах… Несомненно, что если бы на Россию было сделано нападение извне, то русский народ дал бы должный отпор врагам. Но если война начнется из-за неясных народу целей и потребует тяжелых жертв от него, то нельзя скрывать, что вожаки противоправительственных партий воспользуются этим, дабы усилить смуту. С этим фактом надо считаться, решая вопрос о войне. [581]
Министр военный рекомендовал политику уступок и мирного разрешения обостренных отношений с Японией. Такой министр был, конечно, тоже вреден авантюристам дальневосточных похождений.
Царь колебался, не знал, кого послушаться… С одной стороны пугали, с другой — сулили легкую победу и славу…
Авантюрист Безобразов [582] успел уже очаровать государя и сделался статс-секретарем Его Величества. Он убеждал царя, что Россия могуча и непобедима и что «макаки» — как презрительно называли тогда японцев — никогда не отважатся на войну с ней, а потому нечего с этими «макаками» церемониться.
Зная о близости Безобразова к государю, начальник Дальневосточной области «сухопутный адмирал» Алексеев [583], сделавший карьеру через великого князя Алексея Александровича [584], поддерживал идею Безобразова завоевать путем лесных концессий Корею и расширить пределы Российской империи…
А что касается внутренней опасности, то тут большую роль сыграл полицейский диктатор, министр внутренних дел фон Плеве.
Возможно, что легкая победа над «крамолой» около виттевского «Особого совещания» и победа на фронте с бунтующим мужиком внушали ему уверенность в собственной полицейской непобедимости.
Фон Плеве тоже презирал «макак», верил в непобедимость России и даже желал войны.
— Чтобы окончательно подавить революционную смуту, нам нужна маленькая победоносная война! — говорил он.
Так авантюристы самодержавия получили сперва широкий доступ к государственному карману, а потом толкнули слабовольного царя на войну, нужную только внешним врагам России и врагам самодержавия внутри страны…
А последних с усердием плодили и продолжали плодить неразумные защитники самодержавия, воюя без разбора со всеми классами и сословиями, начиная с прогрессивной и лояльной интеллигенции и кончая мужиком, не желая считаться с тем, что не народ существует для правительства, а правительство — для народа…
И вот жребий брошен: моряк, адмирал Алексеев, который боялся сесть верхом на лошадь, сделан главнокомандующим сухопутных войск на Дальнем Востоке, а военный министр Куропаткин убран с поста и назначен командующим. Никто не обижен, кроме России…
Война!
Какая радость для внешних врагов России! Какой простор для всяческих врагов внутренних!
Их так много и так они единодушны в своей ненависти к правительству! Послушайте, что незадолго до войны писал орган умеренных конституционалистов «Освобождение»:
