Сага о Форсайтах

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ

Джолли Форсайт как-то в ноябрьский день шел не торопясь по Хай-стрит в Оксфорде; навстречу ему, также не торопясь, шел Вэл Дарти. Джолли только что снял свой фланелевый гребной костюм и направлялся в "Сковородку" - клуб, членом которого его недавно выбрали. Вэл только что снял свой верховой костюм и направлялся прямо в пекло - к букмекеру на Корнмаркет-стрит.

- Алло! - сказал Джолли.

- Алло! - ответил Вэл.

Кузены виделись всего два раза: Джолли, второкурсник, пригласил как-то новичка к завтраку; а еще они встретились случайно накануне вечером в несколько экзотической обстановке.

На Корнмаркет-стрит, над мастерской портного, обитало одно из тех привилегированных юных созданий, именуемых несовершеннолетними, коим досталось недурное наследство, чьи родители умерли, опекуны далеко, а инстинкты порочны. Девятнадцати лет сей юноша вступил на стезю, привлекательную и непостижимую для простых смертных, для которых и один проигрыш достаточно памятное событие. Уже прославившись тем, что он был единственным в Оксфорде обладателем рулетки, он проматывал свои будущие доходы с умопомрачительной быстротой. Он перекрутил Крума, хотя, будучи натурой сангвинической и субъектом весьма упитанным, не обладал пленительной томностью последнего. Для Вэла получить доступ к рулеточному столу было своего рода крещением, а возвращаться в колледж позже установленного часа через окно с подпиленной решеткой - уже в своем роде посвящением в рыцари. И вот в одну из этих божественных минут, накануне вечером, подняв однажды взгляд от обольстительного зеленого сукна, он увидел сквозь клубы дыма своего кузена, стоявшего напротив. "Rouge gagne, impair, et manque!" [14] Больше он его уже не видел...

- Пойдемте в "Сковородку", выпьем чаю, - сказал Джолли, и они направились в клуб.

Постороннему наблюдателю, увидевшему их вместе, удалось бы, вероятно, заметить неуловимое сходство между этими троюродными братьями третьего поколения Форсайтов: тот же склад лица, хотя серые глаза Джолли были более темного цвета, а волосы светлее и волнистее.

- Чаю и булочек с маслом, пожалуйста, - заказал Джолли.

- Попробуйте мои папиросы, - сказал Вал. - Я видел вас вчера вечером. Как дела?

- Я не играл.

- А я выиграл пятнадцать фунтов.

Хотя Джолли и очень хотелось повторить шутливое замечание об азартной игре, которое как-то обронил отец: "Когда тебя обставят - жалко себя, когда сам обставишь - жалко других", - он ограничился тем, что сказал:

- Мерзкая игра, по-моему; я учился в школе с этим субъектом - он набитый дурак.

- Ну нет, не знаю, - сказал Вэл таким тоном, как если бы он выступал в защиту оскорбляемого божества, - по-моему, он отличный малый.

Некоторое время они молча пускали клубы дыма.

- Вы, кажется, знакомы с моими родными? - сказал Джолли. - Они завтра приедут ко мне.

Вэл слегка покраснел.

- В самом деле?! Слушайте, я могу дать вам совершенно точные указания, которыми вы можете руководствоваться на манчестерском ноябрьском гандикапе.

- Благодарю вас, но я интересуюсь только классическими скачками.

- Там много не выиграешь, - сказал Вэл.

- Я ненавижу букмекеров, - сказал Джолли, - вокруг них такая толкучка и вонь, я просто люблю смотреть на скачки.

- А я люблю подкреплять мое мнение чем-то конкретным, - ответил Вэл.

Джолли улыбнулся; у него была улыбка его отца.

- У меня на этот счет нет никаких мнений; если я ставлю, я всегда проигрываю.

- Конечно, на первых порах приходится платить за советы, пока не приобретешь опыта.

- Да, но вообще все сводится к тому, что надуваешь людей.

- Разумеется, или вы их, или они вас - в этом-то и есть азарт.

У Джолли появилось слегка презрительное выражение.

- А что вы делаете в свободное время? Гребным спортом не занимаетесь?

- Нет, я увлекаюсь верховой ездой. В следующем семестре начну играть в поло, если только удастся заставить раскошелиться дедушку.

- Это вы о старом дяде Джемсе? Какой он?

- Стар, как кора земная, - сказал Вэл, - и вечно дрожит, что разорится.

- Кажется, мой дедушка и он были родные братья.

- По-моему, среди всех этих стариков не было ни одного спортсмена, сказал Вэл, - все они только и делали, это молились на деньги...

- Мой - нет, - горячо сказал Джолли.

Вэл стряхнул пепел с папиросы.

- Деньги только для того и существуют, чтобы их тратить. Я бы хотел, черт возьми, чтобы у меня их было побольше.

Джолли смерил его пристальным неодобрительным взглядом, унаследованным от старого Джолиона: о деньгах не говорят. И опять наступила пауза, оба молча пили чай и ели булочки.

- Где остановятся ваши родные? - осведомился Вэл, делая вид, что спрашивает это между прочим.

- В "Радуге". Что вы думаете о войне?

- Да пока что дело дрянь. Буры ведут себя совсем не по-спортсменски, почему они не бьются открыто?

- А зачем им это надо? В этой войне и так все против них, кроме их способа драться, а я так просто восхищаюсь ими!

- Конечно, они умеют ездить верхом и стрелять, - согласился Вэл, - но в общем паршивый народ. Вы знаете Крума?

- Из Мэртон-колледжа? Только по виду. Он, кажется, тоже из этой игорной компании. Он, по-моему, производит впечатление дешевого фата.

- Он мой друг, - сдержанно отчеканил Вэл.

- О! Прошу прощения.

Так они сидели, натянутые, избегая смотреть друг другу в лицо, прочно укрепившись каждый на позиции собственного снобизма. Ибо Джолли бессознательно равнялся по кружку своих товарищей, девизом которых было: "Не воображайте, что мы будем терпеть вашу скучищу. Жизнь и так слишком коротка, мы будем говорить быстрее и решительнее, больше делать и знать больше и задерживаться на любой теме меньше, чем вы способны вообразить. Мы "лучшие" - мы как стальной трос". А Вэл бессознательно равнялся по кружку товарищей, девизом которых было: "Не воображайте, что нас можно чем-нибудь задеть или взволновать. Мы испытали все, а если и не все, то делаем вид, что все. Мы так устали от жизни, что минуты для нас тянутся, как часы. Проиграем ли мы последнюю рубашку - нам все равно. Мы ко всему потеряли интерес. Все - только дым папиросы. Бисмилла!" Дух соперничества, присущий англичанам, обязывал этих двух юных Форсайтов иметь свои идеалы, а в конце столетия идеалы бывают смешанные. Большая часть аристократии нашла свой идеал в догматах "скачущего Иисуса" [15], хотя там и сям личности вроде Крума - а он был из аристократов - тянулись к оцепенелой томности и нирване игорного стола, этой summum bonum [16] прежних денди и ловеласов восьмидесятых годов. И вокруг Крума все еще собирались представители голубой крови с их былыми надеждами, а за ними тянулась плутократия.