Древо Иуды

— Причина была, сэр, и очень весомая. Мы с Мэри полюбили друг друга.

— Полюбили! — воскликнула тетка неописуемым тоном. — Но до того, как вы прикатили на этой своей проклятой тарахтелке, как какой-нибудь… какой-нибудь недоделанный Лохинвар, [28]она любила Уолтера.

— Ничего подобного. — Мори почувствовал, как Мэри украдкой коснулась его руки под столом. — Она никогда его не любила. И я убежден, что она никогда не была бы с ним счастлива. Вы назвали Стоддарта достойным человеком. Я же считаю его напыщенным, самодовольным, бесчувственным ослом.

— Хватит! — резко перебил его Дуглас. — Уолтер, возможно, не без странностей… но мы знаем, что нутро у него крепкое.

— А про вас даже этого не скажешь! — бросила тетка.

— Мне жаль, что вы обо мне такого плохого мнения. — Мори с укоризной посмотрел на Минни. — Надеюсь, позже вы его измените. Помолвки расторгают довольно часто. Лучше поздно, чем никогда.

— Верно, — тихо шепнула Мэри, — Уолтер мне никогда не был нужен.

— Тогда почему же ты раньше об этом не сказала, окаянная твоя душа? Теперь ты настроила Стоддартов против нас. И они всегда будут нас ненавидеть. Сама знаешь, каково теперь придется твоему отцу.

— Да, хорошего теперь не жди… но чем меньше разговоров по этому поводу, тем лучше.

— А я все-таки выскажусь, Джеймс. — Тетушка наклонилась вперед, обращаясь к Мори: — Вам может вздуматься, что у нас тут все легко и гладко. Но это не так. Совсем не так. Со всеми этими большими комбайнами и хлебом, выпеченным автоматами, а еще прибавьте доставку грузовиками, что утюжат наши дороги, не говоря уже об изменениях, которые мы должны внести по новому закону о фабриках, моему зятю много лет приходится нелегко, он трудится в поте лица, а ведь здоровье у него уже не то. А Уолтер определенно пообещал, что через своего отца…

— Хватит, Минни. — Дуглас поднял руку. — Чем меньше сказано, тем быстрее забудется. Мне пока удается стоять на собственных ногах. Так было и, надеюсь, с Божьей помощью, так и будет.

Наступила тишина. Мори, пожав руку Мэри, обратился к пекарю. Никогда еще он не представал в таком выгодном для себя свете, его свежее умное молодое лицо так и сияло от искренних чувств.

— Я сознаю, что причинил вам много неприятностей, сэр… и боли. Мне искренне жаль. Но есть такие вещи, против которых ты бессилен… например, молнии… случается, они ударяют. Вот так и произошло со мной и Мэри. Быть может, сейчас вы обо мне не слишком высокого мнения. — Он повернулся к тетушке Минни. — Но я вам еще докажу… Вы не пожалеете о том, что я стал вашим зятем. У меня есть диплом, причем хороший. Я легко получу работу, и пройдет совсем немного времени, как я обзаведусь первоклассной практикой. Я хочу лишь одного — чтобы Мэри была со мной — и уверен, она тоже этого хочет.

Он улыбнулся, переводя взгляд с одного на другого, своей застенчивой, обаятельной, трогательной улыбкой.

Все молчали. Несмотря на решение проявить твердость, пекарь не смог удержаться от одобрительного кивка.

— Хорошо сказано, Дэвид. И раз уж ты высказался, я тоже признаюсь, что с самого первого раза… как и моя Мэри… — он улыбнулся дочери, — я проникся к тебе симпатией. Мне понравилось, что ты многого добился. А раз чему быть, того не миновать, я согласен на вашу помолвку. Что касается женитьбы, то нужно подождать для приличия, да, нужно подождать, чтобы не допустить в городе скандала. Поработай месяца три или четыре, а там поглядим. Что скажешь на это, Минни?

— Что ж… — смягчилась тетка. — Нечего плакать над разлитым молоком. — Даже на нее произвела впечатление пылкая маленькая речь недавнего студента. — Наверное, ты прав… нам не стоит поступать с ними слишком сурово.

— Спасибо, папа… спасибо, тетушка Минни. — Мэри вскочила и бросилась их целовать. Щеки ее пылали, на лоб упал выбившийся из прически локон, и она отбросила его назад с торжествующим видом. — Я знала, что все будет хорошо. А сейчас, тетушка, можно, я принесу Дэвиду немножко поесть?

— Принеси ему печенья и сыра. И захвати несколько вишневых кексов из свежей партии. Я знаю, он их любит. — Она бросила на Мори косой взгляд. — В прошлый раз шесть штук проглотил.

— И еще одно, папа, — с ангельским видом взмолилась Мэри. — Можно Дэйви остаться здесь на ночь? Пожалуйста. Я так давно его не видела.

— Ладно… но только на одну ночь. Завтра ему придется уехать, искать работу. — В голову маленького пекаря закралась какая-то мысль, и он сурово добавил: — А если ты рассчитываешь на прогулку сегодня вечером, то Уилли пойдет с вами.

Мэри заметалась между кухней и гостиной, выстроив перед Мори тарелочки с отборным угощением, но после всего пережитого в этот волшебный день кусок не лез ему в горло, аппетита почти не было. Когда он поужинал, она надела шляпку и пальто. Каждое ее движение казалось ему особым и значительным, дорогим, неповторимым, восхитительно женственным. Они вышли рука об руку и побрели в темноте вдоль городской стены, а Уилли крутился где-то рядом. Мальчик, взволнованный тем, как повернулись события, болтал не останавливаясь и забрасывал Мори всевозможными вопросами, а у того не хватало духу сказать, чтобы он не мешал им. Зато Мэри, терзаемая тем же желанием, оказалась сообразительнее.

— Уилли, дорогой, — мило произнесла она, когда они достигли конца дорожки, — я только что вспомнила, что забыла купить для тетушки на завтра мятных лепешек. Держи трехпенсовик. Сбегай в лавку Макеллара и купи лепешек на два пенса, а себе — шоколадный батончик. Вот молодец. А мы с Дэйви посидим здесь, пока ты не вернешься.

Когда Уилли умчался прочь, они скрылись в пустой беседке. Забившись в угол, куда не доставал ветер, они прижались друг к другу, и стук их сердец заглушал шум прибоя. На берег накатывали волны, по небу пролетала падающая звезда, но они этого не замечали. У Мэри были сухие и теплые губы, а невинность ее поцелуя, пусть даже пылкого и страстного, никогда прежде так его не трогала.

— Дэйви, дорогой, — прошептала она, прижимаясь щекой к его щеке. — Я так счастлива, что готова умереть. Во мне столько любви, что сердце вот-вот разорвется.

Глава VI

Несколько дней спустя состоялась церемония выпуска. Как только Мори сдал взятые напрокат шапочку и мантию, тут же начал искать подходящую работу. В лечебнице ему с ходу предложили два места на выбор. Но здесь платили жалкие гроши, к тому же он давным-давно мудро решил, что не пойдет изнурительной дорогой науки, дожидаясь продвижения. Были и другие вакансии, в основном от сельских врачей, которым требовался помощник, но такую перспективу он отмел сразу, хорошо понимая, что деревенские эскулапы не станут искать среди выпускников, сдавших с отличием, — им требовались молодые здоровяки, которые едят что угодно, не обременены женой и готовы в любое время дня и ночи выезжать на роды. Нет, такое место для него не годилось, он также ни за что не согласился бы ни на какую временную должность, как то: замещающий врач, работа в благотворительном медпункте, разовый контракт с одной из мореходных компаний, — все было отвергнуто. Ради себя и Мэри он должен был найти место получше. Он внимательно просматривал колонки «Ланцета» [29]и «Медицинского журнала», засиживался в читальном зале общественной библиотеки Карнеги, не пропуская ни одного объявления в местных газетах. Не находил ничего подходящего, и это его сильно тревожило. Но однажды он наткнулся на неброскую рамку в колонке «Требуется» в газете «Уинтон геральд».

Мори с шумом выдохнул. Как раз то, что нужно, — правда, приступить к работе сразу не удастся, но это, по сравнению с другими преимуществами, незначительная мелочь. Он знал эту больницу, частенько ею любовался, выезжая за город на выходные. Расположенная в живописной холмистой местности, куда, набравшись терпения, можно было добраться из Уинтона трамваем, она среди местных была известна как «лихорадочная», так как одно время специализировалась исключительно на инфекционных заболеваниях. Теперь, однако, здесь в основном лечили туберкулезных детишек. Больничка маленькая, разумеется, всего четыре изолированных корпуса — примерно на шестьдесят коек — с центральным административным зданием, лабораторией, общежитием медсестер и аккуратной сторожкой с красной черепичной крышей при входе. Лучше и не придумать: приличное жалованье, служебный дом (они наверняка предпочтут женатого), лаборатория, в которой он сможет проводить исследования. Не место, а конфетка, твердил он про себя. Конечно, он знал, что конкуренция ожидается жестокая, не на жизнь, а на смерть, и поэтому, поднимаясь со скамьи читального зала, он выглядел так, словно собирался вступить в бой.