Воспоминания об Эмиле Верхарне

Огненная завеса разделила нас. Не было больше моста между нашими странами. Все, кого до сих пор связывали теснейшие узы дружбы, должны были теперь называть друг друга врагами (никогда, даже на миг, не мог я решиться на это!), все голоса захлебывались и тонули в ужасном грохоте низвергающегося мира, и никто из друзей ничего не знал друг о друге в первые месяцы этого апокалиптического года. Наконец, среди адского рева я расслышал его голос — голос Верхарна, но я с трудом узнал его, так резко и чуждо прозвучал он в своей ненависти для меня, привыкшего слышать в нем одну доброту и чистое чувство дружбы.

В полном молчании слушал я этот голос. Путь к поэту был прегражден, говорить же с теми, кто у нас, в Германии, из ложного чувства возмездия грубо поносил его творчество и образ мыслей, я не хотел. Многие убеждали меня выступить в печати, высказать свое мнение о Верхарне, но я в тот ужасный год научился, крепко стиснув зубы, хранить молчание в нашем мире рабов и угнетенных.

Никто не смог и не сможет заставить меня играть роль судьи и хулителя по отношению к человеку, который был моим учителем и чью душевную боль, даже в самых отталкивающих и необузданных ее проявлениях, я чту как самое справедливое и законное чувство.

Я знал, что когда-нибудь он, чье родное селение близ Антверпена было уничтожено, а усадьба захвачена немецкими солдатами, что рано или поздно он, вынужденный покинуть свою родину, сумеет переломить себя и вновь обретет свое место в мире. Я знал, что ненависть этого человека, видевшего высший смысл жизни в любви и прощении, не может быть долговечной. И действительно, на втором году войны в его вдохновенном предисловии к «Книге ненависти» я уже уловил голос прежнего Верхарна.

А еще год спустя я вновь ощутил его близость. Это произошло в 1916 году, когда в западно-швейцарском ежемесячнике «Кармель» была опубликована моя статья, озаглавленная «Вавилонская башня», в которой я требовал для Европы духовного единства как осуществления высшей идейной задачи эпохи. Совсем неожиданно я получил через нашего общего знакомого швейцарца одобрение Верхарна. И говорю откровенно, день, когда я получил его письмо, был счастливейшим днем моей жизни, ибо я понял, что пала пелена, омрачавшая ясный взор поэта, и осознал, как необходим он будет нам впоследствии, он, такой же страстный в чувстве своей великой, всеобъединяющей любви, каким он был в своем гневе и ненависти.

Но все получилось иначе. Совсем иначе! Однажды ко мне вбежал один из моих друзей с еще влажной газетой в руке и указал пальцем на телеграфное сообщение — умер Верхарн, погиб под колесами поезда. И как ни привык я к лживости прессы военных лет, ко множеству распускаемых ею ложных слухов, я сразу почувствовал в этом сообщении правду, жестокую и непоправимую.

Умер страшно далекий, недосягаемый, оторванный от меня пространством человек, кому я не смел послать письмо или пожать руку, любить кого считалось изменой родине и преступлением. Я готов был в тот миг колотить кулаками в незримую стену бессмыслия, разделившую нас, мешавшую мне проводить его в последний путь. Мне было не с кем даже поделиться своим горем. Моя печаль и скорбь — разве не воспринял бы их каждый как преступление? Мрачный то был день.

Мрачный день. Я помню его и поныне и никогда не забуду. Я достал все письма поэта, чтобы перечитать их в последний раз, побыть с ним наедине и убрать навсегда, похоронить то, что навеки ушло из жизни, ведь я же знал, что уже никогда больше не придет ни одного письма. Но так и не смог этого сделать — что-то во мне не желало признать разлуку вечной и проститься с человеком, который стал для меня живым воплощением всех моих идеалов, примером всей жизни. И чем больше я повторял себе, что он умер, тем сильнее чувствовал, как много от его существа еще живет и дышит во мне. И даже эти прощальные строки, посвященные вечной памяти Верхарна, вновь оживили передо мной его образ. Ибо лишь осознание великой утраты дает нам истинное обладание утраченным. И только те, память о ком не умрет и после их смерти, остаются для нас вечно живыми!

Пояснения к персонам упомянутым в этой книге

Кэммерер Ами — старый друг Цвейга, врач, проживавший в Гамбурге.

Лилиенкрон Детлев (1844–1909) — немецкий поэт. Его произведения проникнуты националистическим духом.

Демель Рихард (1863–1920) — немецкий писатель. По его совету Цвейг начал заниматься переводами.

Менье Константин (1831–1905) — крупнейший бельгийский скульптор, глава реалистической школы в Бельгии. Создал яркие образы представителей пролетариата («Молотобоец», «Грузчик» и др.).

Ван дер Стаппен Шарль (1843–1910) — бельгийский скульптор, реалист. Его скульптура «Вечное добро» осталась незавершенной. Подготовительные работы к ней хранятся в Брюссельском музее.

Кнопф Фернанд (1858–1921) — бельгийский художник-символист.

Лаерман Эжен Жюль (1864–1940) — бельгийский художник. Многие его картины написаны на сюжеты из жизни простых людей. Испытал влияние символизма.

Лемонье Камилль (1844–1913) — бельгийский писатель натуралистической школы.

Фальер Клемаи Арман (1841–1931) — французский политический деятель, президент Франции (1906–1913).

Цельтер Карл Фридрих (1758–1832) — немецкий композитор. Переложил на музыку много стихов Гете. Его переписка с поэтом представляет значительный интерес.

Риссельберг Теодор ван (1862–1926) — бельгийский художник, представитель «неоимпрессионизма».

Каррьер Эжен (1849–1906) — французский живописец-импрессионист.

Трокадеро-дворец, построенный архитектором Давью и Бурде к Международной выставке 1878 г.

Шёнхер (1876–1943) — австрийский драматург. Натуралистически изображал сцены из народной жизни.

Монтальд Констан (р. 1862) — бельгийский художник, работавший в разнообразных жанрах. Им написан портрет Верхарна.

Геббель Фридрих (1813–1863) — крупнейший немецкий драматург первой половины XIX в.

Мокель Альбер Анри (1866–1945) — бельгийский поэт и критик, основатель журнала «Валлония», органа бельгийских символистов. Автор монографии о Верхарне.

Рейнхарт Макс (Гольдман) (1873–1943) — австрийский театральный директор, актер и антрепренер.

Штукен Эдуард (1865–1936) — немецкий поэт. Его произведеаия насыщены религиозно-мифологической тематикой.

Киппенберг Антон (1874–1950) — владелец издательства Инзель, в котором вышло большинство произведений Цвейга. Собрал наиболее полную коллекцию книг и рукописей Гете.

Вандервельде Эмиль (1866–1938) — бельгийский социалист.

Рильке Райнер Мария (1875–1926) — австрийский поэт, видный представитель символизма. Для Рильке характерно использование обыденных «будничных» слов в многозначительном контексте символистской поэзии.

Базальгет Леон — близкий друг Стефана Цвейга, переводчик Уитмена на французский язык.

Рама Анри (1887–1947) — бельгийский художник. Иллюстратор «Призрачных деревень» Верхарна.

Энсор Джеймс (1860–1949) — бельгийский художник-мистик, обильно уснащавший свои картины образами смерти.