Мелкий снег (Снежный пейзаж)

Сатико не хотела, чтобы сестра проживала свои сбережения, и старалась всячески ей помочь: то она просила её сшить кое-что для Эцуко, то приносила заказы от соседей. Этих денег должно было вполне хватить ей на повседневные расходы. Одним словом, каждый раз, когда что-то в поведении сестры настораживало Сатико, она убеждала себя, что оснований для тревоги нет… Слушая хвастливые речи сестры о том, что она в состоянии обойтись без материальной помощи с чьей бы то ни было стороны, Сатико старалась верить ей на слово… Выходит, она действительно переоценивала её возможности?..

А как понять высказывания Кой-сан по поводу Окубаты? Разве она не называла его никчёмным человеком и не говорила, что, выйдя за него замуж, не только не сможет рассчитывать на его богатства, но будет вынуждена сама его содержать? Разве она не утверждала, что не только сама не притронется к его капиталам, но и ему не позволит этого делать? Неужели это были всего лишь красивые фразы для отвода глаз?

Но винить во всём одну Кой-сан было бы несправедливо. В первую очередь виноваты они, её сёстры, — добренькие, наивные, доверчивые до глупости. Теперь-то Сатико не могла не согласиться с «бабушкой», утверждавшей, что роскошествовать на деньги, приносимые занятием, похожим на детскую игру, попросту невозможно.

Положа руку на сердце, подобные мысли посещали и Сатико, только она гнала их прочь. Что это — простая наивность или сознательный самообман? Ей не хотелось думать, что её родная сестра способна вести себя неподобающим образом — вот в чем всё дело, но семейство Окубата и та же «бабушка» могли расценить её близорукость как откровенное попустительство. При одной мысли об этом у Сатико запылали щёки.

В своё время, узнав, что матушка и старший брат Окубаты категорически возражают против его брака с Таэко, Сатико почувствовала себя глубоко уязвлённой. Теперь она вполне их понимала. Мало того, что Таэко выглядела, в их глазах вампиром, вся её семья должна была казаться им совершенно непристойной. Они наверняка думали: хороши же сёстры и зятья Кой-сан, если позволяют ей так себя вести! Что ж, выходит, Тацуо был тысячу раз прав, прекратив с ней всяческие отношения.

Сатико вспомнила, что Тэйноскэ всё это время старался по возможности не вмешиваться в дела Таэко. В ответ на недоуменные вопросы жены он уклончиво отвечал, что у Кой-сан сложный характер и он не вполне её понимает. Должно быть, он о многом догадывался и старался в деликатной форме намекнуть жене, чего стоит её сестра. Сатико оставалось лишь сожалеть о том, что он не был с нею более откровенен.

Вопреки своему первоначальному намерению, Сатико решила не ехать к Окубате в Нисиномию — она чувствовала себя совершенно разбитой. Сославшись на головную боль и приняв таблетку пирамидона, она ушла к себе в комнату и остаток дня провела в постели, избегая мужа и Эцуко.

На следующее утро, проводив Тэйноскэ на службу, Сатико снова поднялась к себе и легла. До сих пор она ежедневно навещала сестру в клинике и сегодня тоже собиралась ненадолго съездить к ней после обеда, однако со вчерашнего дня Таэко представлялась ей существом бесконечно чуждым и смутно враждебным. Сатико боялась встречи с нею.

В два часа в комнату Сатико постучала О-Хару. Собирается ли госпожа Макиока в клинику? Только что звонила госпожа Юкико и просила, если можно, привезти ей книгу под названием «Ребекка». [111]

Сатико сказала, что неважно себя чувствует и не поедет. Пусть книжку захватит О-Хару — она стоит на полке в маленькой комнате… Не успела О-Хару закрыть за собой дверь, как Сатико снова её окликнула. Поскольку Кой-сан уже не нуждается в особом уходе, сказала она, было бы хорошо, чтобы Юкико вернулась домой — ей необходимо отдохнуть. Пусть О-Хару передаст ей, что таково желание Сатико.

Юкико не была дома уже более десяти дней. Она отправилась в Нисиномию ещё в конце прошлого месяца и прямо оттуда поехала с Таэко в клинику. Слова Сатико возымели действие: к вечеру она вернулась в Асию. Ради сестры Сатико сделала над собой усилие и вышла к ужину. Чтобы вознаградить Юкико за труды, Тэйноскэ достал из своего оскудевшего бара бутылку белого бургундского, по тем временам считавшегося уже большой редкостью, собственноручно вытер её салфеткой и откупорил с особым удовольствием.

— Как чувствует себя Кой-сан? — спросил он у Юкико.

— Она уже на пути к выздоровлению, но всё ещё очень слаба. Потребуется время, чтобы она окончательно пришла в себя…

— Она сильно исхудала?

— Ужасно! От её круглых щёк ничего не осталось, скулы так и торчат.

— Я хочу навестить Кой-сан, — сказала Эцуко. — Папа, можно мне поехать к ней?

— Гм… — неопределённо промычал Тэйноскэ и нахмурился, но уже через секунду на его лице снова появилась добродушная улыбка. — Конечно, можно, но только с разрешения врача. Не забывай, что дизентерия заразная болезнь.

Тэйноскэ был сегодня в необычайно хорошем настроении и, должно быть, именно поэтому не только сам заговорил о Таэко, но и сделал вид, будто не собирается запрещать дочери видеться с нею. И всё же Сатико была удивлена — ей показалось, что муж в какой-то степени изменил своё отношение к Таэко.

— Кстати, а кто лечит Кой-сан? Доктор Кусида? — снова спросил Тэйноскэ свояченицу.

— Да. Впрочем, в последнее время он уже не балует нас визитами. Доктор Кусида верен себе: как только его пациенту становится хоть чуточку лучше, он сразу же пропадает.

— Тогда и Юкико-тян, наверное, нет надобности оставаться в клинике.

— Конечно, — согласилась Сатико. — «Митоша» вполне справится одна, тем более что туда каждый день ездит О-Хару.

— Папочка, а когда мы пойдём смотреть Кикугоро?

— Теперь уже в любой из дней. Мы только ждали Юкико.

— Давайте, пойдём в субботу, ладно, папа?

— В субботу? Нет, я думаю, в субботу мы поедем любоваться сакурой. Кикугоро будет выступать весь месяц.

— Ура, в субботу мы едем в Киото! Ты обещаешь, папочка?

— Да, конечно. Откладывать поездку уже нельзя, а то всё цветы осыплются.

— Мамочка, Юкико, вы тоже обещаете?

— Да… — задумчиво произнесла Сатико. Ей было грустно, оттого что на сей раз Таэко не будет с ними. Она даже хотела попросить мужа отложить поездку в Киото до конца месяца: если бы Таэко к тому времени достаточно окрепла, они могли бы всё вместе полюбоваться сакурой в Омуро. Но сказать мужу об этом она всё-таки не отважилась.

— Мама, о чем ты думаешь? Разве тебе не хочется поехать в Киото?

— Мама думает о том, что мы должны подождать Кой-сан, — ответил за жену Тэйноскэ. — Ну ничего, в эту субботу мы поедем вчетвером, а если к концу месяца Кой-сан уже поправится, мы ещё раз съездим вместе с ней в Омуро.

— Едва ли нам это удастся, — возразила Юкико. — Хорошо ещё, если к концу месяца Кой-сан разрешат понемногу вставать с постели.

От внимания Юкико не ускользнула подавленность сестры, особенно заметная на фоне общего оживления.

— Ты была у Окубаты? — спросила она на следующее утро, оставшись наедине с Сатико.

— Нет. Вообще говоря, мне хотелось кое-что обсудить с тобой… — Сатико увлекла сестру наверх и пересказала ей всё, что узнала от О-Хару. — Как ты думаешь, Юкико, то, что говорит «бабушка», — правда?

— А как ты считаешь?

— Скорее всего, да.

— Мне тоже так кажется.

— Я сама во всём виновата… Я слишком верила Кой-сан…

— Но это ведь так естественно. — Глядя на плачущую сестру, Юкико почувствовала, как у неё к глазам тоже подступают слёзы. — Тебе не в чем себя винить.

— Что я скажу Тацуо и Цуруко?..

— Ты говорила с Тэйноскэ?

— Нет. Как я могла? Мне стыдно рассказывать ему об этом.

— По-моему, он жалеет, что так сурово обошёлся с Кой-сан. Или мне показалось?

— Пожалуй, ты права. Я тоже вчера так подумала.

— Ему наверняка многое известно, и он, должно быть, пришёл к выводу, что, отлучив Кой-сан от дома, мы навлекли на себя ещё больший позор.