Бабье лето

Я был, как всегда, очень радостно встречен родными и должен был рассказать им о своем зимнем путешествии в горы. Сделав это, я в первые же дни рассказал им и то, что сообщил мне мой гостеприимец. Это было им до сих пор неизвестно.

— Я часто слышал о Ризахе, — сказал отец, — и всегда его имя упоминалось с уважением. Из семьи, владевшей Гейнбахом, я поверхностно знал только Альфреда. С Тароной я был однажды отдаленно связан делами.

Юношеские отношения моего гостеприимца с Матильдой держались, видимо, в строжайшей тайне, ибо ни отец, ни кто-либо из моих знакомых ничего об этом не слышали, хотя обычно о таких делах любят поговорить. Понятно, что после моей помолвки с Наталией мои сообщения произвели на моих родственников очень большое впечатление. Помимо этого я привез отцу нечто, очень его обрадовавшее. Побывав в последние свои дни в доме роз еще и у садовника, я узнал у него способ изготовления средства, препятствующего протеканию воды между стеклами и возникающему от этого капанью. Сам садовник этого способа не знал, но он сходил к моему гостеприимцу, который мне и сообщил его. Я рассказал об этом отцу и передал ему необходимые указания.

— Это предотвратит в будущем вредное для растений проникновение зимней воды в здешнюю нашу теплицу, — сказал он, — но еще больше я рад, что смогу сразу же применить это средство в новых теплицах, что будут стоять возле сельского дома, который я собираюсь построить.

Мать усмехнулась.

— Пока готовьтесь к поездке в Штерненхоф и в дом роз, — сказал отец, — все главное произошло, теперь необходимый шаг за нами. В первые дни весны мы поедем туда, и я просватаю своего сына. Вы, женщины, любите готовиться к таким вещам, так поторопитесь же, времени у вас немного, чуть более двух месяцев. Все, что лежит на мне, я к тому времени сделаю.

Что это все одобрили, разумелось само собой, но время для подготовки сочли несколько кратким. Отец сказал, что откладывать далее никак нельзя ввиду важности отношений, в которые мы вступаем. С этим нельзя было не согласиться.

Пошли всякие работы и заказы, и каждый день был чем-то заполнен. Мать сделала приготовления и на тот случай, если молодожены будут жить в ее доме. Отец сказал ей, правда, что моему браку будет предшествовать большое путешествие, однако она возразила ему замечанием, что никакого вреда не будет, если все будет готово раньше, чем то понадобится. Он тотчас уступил ее домовитости.

К концу марта отец доставил во двор прекрасную карету. Это была карета для дальних поездок на четырех человек. Он заказал сделать ее по своему наброску.

— Мы должны почтить наших друзей, — сказал он, — мы должны почтить самих себя, и кто знает, не пригодится ли нам эта карета и впредь.

Он потребовал, чтобы все хорошенько осмотрели карету, особенно по части ее удобства для женских дорожных принадлежностей. Так и поступили, карету нельзя было не похвалить. Прочность сочеталась в ней с легкостью, и при приятной форме она была достаточно просторна для всех необходимых вещей.

— Я готов, — сказал отец, — постарайтесь не очень мешкать с приготовлениями.

Но и женщины вовремя со всем управились. Отец назначил срок отъезда на начало цветения деревьев, и в это время мы и отправились.

Теперь по дороге, по которой я столько раз ездил один или с чужими людьми, я ехал со своими родными. Лошадей мы меняли на каждой почте. Однако для удобства матери и Клотильды мы дольше задерживались на одном месте и проезжали за день малые расстояния. Сопровождали нас прекрасная погода и множество белых и с красным отливом цветов. На четвертый день поутру мы подъехали к Штерненхофу. Матильде уже сообщили о нашем приезде. Мы откинули верх кареты, и взгляды моих родных были прикованы сначала к цветущему холму, на котором стоял замок, а потом направлены на саму постройку, затем на герб со звездами над воротами, на свод подворотни и наконец все взоры устремились к Матильде и Наталии, которые нас встречали. Мы вышли из кареты. Наталия то бледнела, то заливалась румянцем. С приветствиями не стали медлить. Клотильда и Наталия бросились друг другу на шею и заплакали. Мою почтенную матушку Матильда обняла и прижала к сердцу. Затем она мило и сердечно поздоровалась с отцом, протянув ему обе руки и проникновенно посмотрев на него своими все еще красивыми глазами. Наталия тем временем схватила и поцеловала руку моей матери. Отец, видимо, хотел сказать Наталии что-то веселое или даже шутливое. Но, рассмотрев ее, он стал очень серьезен, почти робок, он поздоровался с ней чинно и очень изысканно. Вероятно, его поразила ее красота, а может быть, он вспомнил, какое впечатление произвели на меня его камеи. Клотильду Матильда тоже прижала к сердцу. На меня никто не обращал внимания. Мы, перемешавшись, поднялись по лестнице, и нас привели в гостиную Матильды. Там приветствия обрели живые слова и надлежащую форму.

— Мы так долго знали друг друга и только теперь увиделись, — сказала Матильда моим родителям, усадив их.

— Мне много лет хотелось, — отвечал мой отец, — увидеть людей, которые были так доброжелательны к моему сыну и так возвысили его душу.

— Это Наталия, милая Клотильда, — сказал я, представляя друг другу девушек, — Наталия, которую я люблю так же, как тебя.

— Нет, больше, чем меня, и так оно и должно быть, — возразила Клотильда.

— Будь моей сестрой, — сказала Наталия, — я буду любить тебя, как сестру, я буду любить тебя всем сердцем.

— Я тоже говорю тебе «ты», — отвечала Клотильда, — я люблю брата, как саму себя, и так же буду любить тебя.

Девушки снова обнялись и поцеловались.

Когда мы сели за стол, я сказал Наталии:

— А меня вы вообще не приветствуете.

— Вы же знаете, — отвечала она, ласково посмотрев на меня.

Пошел более общий разговор о том же предмете.

Обе женщины не могли наглядеться друг на друга и то и дело брали друг друга за руки.

Когда наконец перешли к другому предмету и зашла речь о поездке, об ее приятных и неприятных сторонах, отец сказал, что мы все еще в дорожной одежде, что нам нужно удалиться, и спросил, когда он будет иметь честь снова представиться Матильде.

— Не надо представляться, — отвечала она, — а просто приходите, когда пожелаете.

— Итак, через два часа, — отвечал отец.

Мы пошли в свои комнаты, и отец велел нам одеться в нарядное платье. Через два часа они с матерью, оба по-праздничному одетые, пошли к Матильде, с которой им нужно было поговорить. Матильда приняла их в большой гостиной, и отец попросил для меня руки Наталии.

Через несколько минут были приглашены туда Наталия, Клотильда и я, и Матильда сказала:

— Господин и госпожа Дрендорф попросили твоей руки для своего сына.

Наталия, стоявшая в таком парадном платье, в каком я ее до сих пор ни разу не видел, отчего она показалась мне чуть ли не незнакомой, взглянула на меня со слезами на глазах. Я подошел к ней, подвел ее к ее матери, и мы сказали несколько слов благодарности. Она ответила очень любезно. Затем мы подошли к моим родителям и поблагодарили их тоже, и те тоже ответили нам любезно. Клотильда чувствовала себя в своем праздничном наряде очень скованно, как, впрочем, и все остальные. Мой отец разрядил натянутость, подойдя к столу, на который уже поставил какой-то ящичек. Он взял этот ящичек, приблизился к Наталии и сказал:

— Дорогая невеста и будущая дочь, вот небольшой подарок, но с ним связано одно условие. Вы видите, что замок обвязан ниткой, а на этой нитке — печать. Не разрезайте нитку до вашего бракосочетания. Причину моей просьбы вы тогда увидите. Согласны ли вы любезно ее исполнить?

— Благодарю вас за вашу доброту, — отвечала Наталия, — и это условие выполню.

Она приняла ящичек из рук отца. Моя мать и Клотильда тоже преподнесли ей подарки, а Матильда и Наталия, принеся свои подарки из соседней комнаты, одарили ими мою мать, Клотильду и отца. Мы с Наталией ничего друг другу не дали. Затем мы уселись вокруг стола, и начались задушевные разговоры. Под конец Матильда сказала: