Время таяния снегов

– А зачем же ходишь так часто?

– Да пес действительно привязался к мне и очень скучает по мне. Ну и Софье Ильиничне приятно. А что я могу поделать, раз у меня такой характер?

Дело, конечно, было не только в добром сердце Кайона, но и в том, что парень по-прежнему тосковал по родине и ухитрился в большом каменном городе найти то, что напомнило ему далекую Чукотку.

Кайон уверенно поднялся на второй этаж, среди множества разноцветных кнопок нашел нужную и нажал. Через некоторое время послышался хриплый старческий лай, и Кайон выразительно посмотрел на Ринтына.

– Джек разговаривает,– с оттенком нежности произнес он.

Пес прыгал и лизал лицо Кайона, вился юлой под ногами, визжал и стонал от восторга. На Ринтына он не обратил никакого внимания, и это было даже обидно.

Софья Ильинична чинно поздоровалась со студентами на английском языке и по-русски спросила Ринтына:

– Как вы находите моего Джека? Кайон утверждает, что он похож на лайку. Лайка в Ленинграде – это редкая порода. Ну, что вы скажете?

– Хорошая собака,– сдержанно сказал Ринтын и тут же получил ощутимый толчок в бок.

– Прекрасная собака! – громко повторил он.– Сразу видна порода.

Комната Софьи Ильиничны была довольно просторная и обставлена старинной мебелью. Вместо кровати стояла широкая тахта, покрытая ковром, на котором были разбросаны большие и маленькие вышитые подушки. На стенах висели окантованные фотографии бравых морских офицеров в форме царского флота. Заметив интерес Ринтына к ним, Софья Ильинична с гордостью сказала:

– Мои предки были видными деятелями русского флота еще со времен Петра Великого.

Кайон тем временем не переставал возиться с собакой, что доставляло ему видимое удовольствие. Софья Ильинична ласково смотрела на Кайона. И тут Ринтын понял, что у этой уже немолодой женщины давно нет близкого существа, кроме собаки, и то, что Кайон отнесся к псу с сочувствием и пониманием, прибавило Софье Ильиничне радости на земле.

– Довольно, довольно,– притворно строгим голосом сказала Софья Ильинична.– Начнем заниматься. Кайон, возьмите вашу книгу, будем работать.

Кайон с явной неохотой оторвался от Джека, подошел к столу и раскрыл книжку Вашингтона Ирвинга “Три легенды”.

– Так на чем мы остановились в прошлый раз? – спросила Софья Ильинична.

– На сорок четвертой странице,– ответил Кайон.

– Читайте дальше,– кивнула Софья Ильинична.

– “Зе скульмастэ из дженералли э мэн оф сам импотенс эманг зэ вимин энд герлс оф э кантри плейс”,– спотыкаясь, прочитал Кайон и перевел: – “Школьный учитель есть вообще мужчина в некоторой степени импотент среди женщин и девушек в селении страны…”

– О! – схватилась за голову Софья Ильинична.– Кайон, что вы говорите!

Кайон смущенно замолчал, сам чувствуя, что у него получилось, мягко говоря, не совсем то, что имел в виду Вашингтон Ирвинг.

– Импотенс по-английски значит – значение, важность,– продолжала Софья Ильинична.– Это предложение имеет совсем другой смысл.

С большим трудом Кайон перевел несколько страниц текста. После него Ринтын прочитал отрывки из книги Джека Лондона “Железная пята”.

– Анатолий,– обратилась Софья Ильинична к Ринтыну,– вы бы помогли ему. Уж очень худо у него с языком. А ведь способный парень! Очень жаль, очень жаль! – покачала она головой.

Ринтын обещал.

Потом пили крепкий ароматный кофе из крохотных, чуть ли не с наперсток чашек.

– Саксонский фарфор,– похвасталась Софья Ильинична, вынимая чашки из стеклянной горки.– Этот сервиз переходит у нас из поколения в поколение. Осталось четыре прибора,– грустно заметила она и добавила: – Время не щадит даже вещи.

Ринтын боялся притронуться к кофейной чашечке – до того она казалась хрупкой, а самое главное, трудно было представить, как можно растянуть ее мизерное содержание хотя бы на три глотка. Зато Кайон пил кофе со знанием дела, отставив далеко в сторону мизинец правой руки. И содержимого ему хватило ровно настолько, чтобы не опередить Софью Ильиничну.

За кофе разговор шел о собаках.

Ринтын рассказал, как он впервые кормил собак. До этого он только готовил для них еду – рубил топором мерзлое моржовое мясо, копальхен,– да подносил таз дяде Кмолю. Собаки получали корм по справедливому принципу – по труду. Лучшие куски кидались вожаку, вторым пристяжным поменьше – и так далее до коренной, которой доставалось что поменьше и похуже. Обязанностью Ринтына во время кормления было отгонять чужих собак и следить, чтобы куски доставались тем, кому они предназначались. Беда, если кусок схватит не та собака. Разгневанный дядя совал в руки Ринтыну таз, кидался в гущу своры, хватал пса и разжимал ему челюсть. Добытый таким способом кусок отдавался той собаке, которой он и был назначен.

Настал день, когда Ринтыну одному надо было кормить упряжку. Все шло хорошо, пока не пришлось раздавать корм по справедливому принципу. Словно сговорившись, собаки кинулись на мальчика, сбили его с ног и в одно мгновение сожрали все, что было приготовлено. Хорошо еще, что Ринтын остался цел: ведь лежал он рядом с тазом, у которого возились голодные псы!

– С тех пор,– закончил рассказ Ринтын,– прежде чем кормить собак, я взбирался на крышу яранги и оттуда кидал куски копальхена в раскрытые пасти псов.

Софья Ильинична с интересом слушала. Кайон кивал головой, а Джек глядел на Ринтына понимающими глазами и широко зевал.

Затем Кайон описывал своих Вилю, Эвилюки, Ныранлылят – Уши, Безухий, Четырехглазый. Он знал все их повадки и привычки и даже подражал их голосам.

Софья Ильинична тоже рассказывала о собаках, которыми когда-то владели ее знакомые. Имен этих знакомых она порой не могла припомнить, зато прекрасно знала породу и родословную собак.

Наблюдая за Кайоном и Софьей Ильиничной, Ринтын думал, что эти два человека могли бы стать отличными друзьями, если бы между ними не стоял английский язык.

– Какая добрая собака! – со вздохом сказал Кайон, когда ребята вышли от гостеприимной преподавательницы и направились к общежитию.

– Уж очень она стара! – заметил Ринтын.