«Рождественские истории». Книга седьмая. Горький М.; Желиховская В.; Мопасан Г.

Последними лицами, виденными мною в угловой комнате нашего дома – были двое детей и молодой человек.

Девочка лет пяти, с красивым, капризным личиком, похожим на лицо молодой женщины, желавшей сжечь письмо, – вбежала и бросилась к ней с просьбой или жалобой, которых я не слыхала; крошечный мальчик, заливавшийся смехом сидя на плече высокого господина, который внёс его, широко распахнув дверь…

Но при взгляде на этого красивого, стройного молодого человека, я громко закричала. Хотя между нами уж расстилался туманный покров, я мигом узнала в нём своего отца…

Вскрикнув, я свалилась с ужасной высоты.

– Что ты?.. Господь с тобой, Елена! – услышала я встревоженный голос мужа. – Вот уж пять минут я стою над тобой и напрасно стараюсь разбудить!.. Ты во сне стонешь, кричишь и не можешь проснуться…

Я приподнялась и вопросительно смотрела на мужа.

Так вот в чём дело… Я спала!.. Всё это мне приснилось… Но с какой поразительной ясностью!

Мне и теперь решительно казалось, что я видела не сон, а живых людей. Я ещё чувствовала их близость, полную реальность их существования, как бы их невидимое присутствие возле себя.

Я не могла опомниться от яркости впечатления и только что собралась с мыслями, хотела было прервать восклицания всё ещё дивившегося надо мною мужа, рассказать ему своё видение, как сам Юрий Александрович заговорил последовательнее, с усмешкой очень неопределённою.

– Скажи пожалуйста, уж не сны ли какие-нибудь вещие тебя тревожили на этом допотопном ложе? – спросил он, вынув изо рта сигару и глядя не на меня, а в сторону. – Так мы с тобою и проспали всенощную-то?.. Досадно!

– Я верно очень долго спала?

– Да, всенощная уж всюду отошла… Ну, делать нечего!.. А я знаешь ли… Престранная вещь! Я видел во сне твой диван…

Я даже встала от изумления.

– Ты тоже его видел?!.

– Как – тоже?.. Разве он и тебе привиделся?

– Отчасти… Но всё равно. Скажи пожалуйста, что же? Как же ты видел мой диван?

– Престранно! Я видел его точно таким же, но новее и не здесь, не у тебя. Он привиделся мне будто бы там, в вашем старом доме, на площади…

Я к месту приросла и едва ли не открыла рта от изумления.

«Там же! В том же доме… Вероятно в той же комнате!» – проносились мысли в моей голове.

Но прерывать мужа я не хотела.

– Да, – продолжал он. – Это престранный сон!.. Представь себе, привиделось будто мы с тобой не то идём, не то летим, через какой-то большой, прекрасный сад и вдруг видим дом…

– Наш старый дом?.. Ярко освещённый! – не выдержав прервала я. – И мы остановились под окнами…

– Ну да!.. почём ты знаешь? – изумился Юрий Александрович.

– Уж знаю!.. Постой, мой милый, не говори: я скажу дальше. Мы с тобою стали под отворенным окном угловой комнаты и увидали там, сначала, одну даму, одетую в старинный костюм, какие носили в начале века. Потом вошли другие лица: старушка и старик, двое детей и…

– Нет, нет! Только старик и девочка… Но, послушай, Елена, как можешь ты знать?.. Это слишком странно!.. Неужели и ты видела тоже?..

– Бога ради! Я скажу тебе всё, но продолжай теперь. Всё, всё рассказывай!.. Это в самом деле слишком важно!.. Говори дальше.

– Ну, вот видишь ли, мне сначала, правда, показалось, что из этой комнаты вышли какие-то люди, но я их не различил; а когда сон мой выяснился, там, у большого письменного стола, сидел в вольтеровском кресле один старик, а против него, вот на этой самой кушетке-самосоне, примостилась маленькая девочка, лет пяти-шести…

– Черноволосая? С хорошеньким, но капризным лицом? – прервала я.

– Пожалуй, да! Как это однако странно!.. Неужели и тебе такая же пригрезилась?

– Продолжай! Продолжай!.. Я расскажу свой сон после! – вскричала я, в высшей степени заинтересованная и изумлённая.

А сама думала: «Я видела начало семейной сцены, он – продолжение… Это ясно».

– Да моему сну сейчас конец, – равнодушно отозвался Юрий Александрович.

Он напрасно думал обмануть меня притворным равнодушием. По его неровной походке, по нервному подёргиванию плеч, я видела, что он далеко не спокоен. Да ему и не давалось лицемерие: он то и дело сбивался с хладнокровного, иронического тона и, увлекаясь, рассказывал с жаром, гораздо более естественным в данном случае.

– Мой сон недолог, но очень странен, – продолжал он, пожав плечами. – Представь себе, что я смотрел на этого старика, на эту девочку будто на своих, на близких мне людей. Смотрел внимательно, с каким-то странным чувством захватывающего интереса, будто ожидал и знал, что вот сейчас произойдёт что-то важное, особенное… И вот ещё: никто мне этого не сказал, но я вдруг сам узнал, что этот старик – твой прадед, князь Пётр Павлович Рамзаев…

– Так было и со мною! – вскричала я.

– Погоди! Погоди! – остановил меня Юрий. – Вот что всего удивительнее: я читал, я знал его мысли…

– Как и я… Что ж он думал?

– Ах!.. Он думал… Что он думал? – вдруг рассердился Юрий и заходил, заметался нетерпеливо по комнате. – Я убеждён, что это не что иное, как результат давишнего свидания – с тем полоумным капитаном-моряком!.. Просто впечатление его россказней, басни о княгине и княжне Рамзаевых!.. Об американском князе Петре Павловиче… Какая глупость!

Он так рассердился, что даже прервал свою речь, гневно стукнув рукой по столику так, что все безделушки на нём зазвенели.

– Ах, разумеется!.. – поспешила я согласиться. – Кто ж будет верить снам?.. Тем не менее всё это интересно своей оригинальностью, так почему ж не рассказать?.. Кончай, прошу тебя. Что ж было дальше?.. Ты видел мысли старика… О чём же думал он?

– Ну да, я видел, что старик именно думает о них… То есть не о них собственно, а о своём пропавшем сыне, – спокойней заговорил Юрий, пройдясь несколько раз и с улыбкой недоумения вновь остановившись предо мною. – Он думал, что если князь Павел не погиб, то он должен быть очень несчастен; что может статься у него теперь семья; сын, родной его внук, князь Рамзаев, который нуждается, голодает… И старик сокрушался, а я глядел на него и сам мучился, сожалея его… Ей-Богу!.. Ведь приснится же история!.. Просто смешно!.. Я так понимал его чувства, так разделял его горе, будто сам их испытывал, с ним заодно… Удивительная вещь эти сны!.. Откуда берётся их реальность?.. Ведь вот, слава Богу, проснулся, рассказываю тебе, сознаю же вполне, что это вздорный сон, – а между тем старческое лицо это передо мною, и мне и теперь его жаль… Ведь вот глупость-то!

– Глупость, понятно! – умиротворяющим голосом отозвалась я. – Ну и что ж дальше случилось?

Юрий Александрович отвечал не сразу. Он сначала походил, подумал; потом остановился среди комнаты, развёл руками, и полусердито, полусмешливо произнёс:

– Тс-с!.. Потеха!

– Юрочка!.. Да расскажи же! – взмолилась я. – Что ж ты один потешаешься!.. Говори же, что дальше-то было?

– Дальше-то самое удивительное и самое нелепое! – вскричал он. – Вообрази себе, что я вдруг будто бы увидел у ног старика, под столом, какую-то скомканную бумажку и вдруг понял, что в ней – всё!.. Понимаешь?.. Всё самое важное и нужное для вразумления и успокоения этого старика, князя Рамзаева. Я не мог отвести глаз от этого смятого комка бумаги… Я ясно видел, что в нём ответ на все его недоумения; что стоит ему наклониться, поднять, прочесть – конец недоразумениям, горю и страданиям его. И ты представить себе не можешь, душа моя, как я хотел ему сказать об этом!.. Я усиливался закричать, указать ему, внушить ему моё знание, – но ничего не мог… И представь себе, Hélène….

Юрий до того увлёкся, что забыв обычную сдержанность, склонился ко мне, к дивану, на котором я сидела, и крепко ухватив меня за плечо, потрясал одной рукою, размахивая другой, и продолжал:

– Вообрази себе только, как я обрадовался, когда эта маленькая девчонка, эта правнучка его вероятно, вдруг кубарем свалилась вот с этого самого дивана, нагнулась и подняла эту скомканную бумажку, это письмо его внука, князя Петра Рамзаева…